23 февраля нас валяло с борта на борт, когда нашим глазам открылся массивный остров Кэмпбелла, окутанный облаками. Вскоре мы оказались в укрытии его длинной естественной гавани, окруженной зелеными холмами. Четырнадцать месяцев мы не видели ни травинки, и этот отдаленный, но плодородный остров явился для нас восхитительным зрелищем. Он напомнил наши Гебриды.

Около десятка новозеландских ученых работали на базе, расположенной у входа в фьорд. Нас приняли очень радушно. Если верить словам начальника базы, мы оказались первым судном под британским флагом, зашедшим сюда после 1945 года, когда здесь завели регистрацию прибывающих судов. Он попросил своих людей показать нам остров. Сначала — колонию морских львов, игравших на опоясанном скалами берегу бухты, затем — морских слонов, валявшихся в каких-то зловонных логовах, откуда они выставляли свои безобразные головы, издавая оглушительный рев. Вокруг были заболоченные торфяники и заросли бурых водорослей, а на высоком холме с отвесными скалами у подножия мы послушали глухое постукивание клювов таких редких птиц, как королевские альбатросы, которые высиживали яйца величиной с крикетный мяч.

Мы оставили остров Кэмпбелла в тот же день и взяли курс на Литлтон в Новой Зеландии. По пути в Арктику, туда, где судно высадит ледовую группу в устье реки Юкон в Беринговом море, мы собирались задержаться в Новой Зеландии для осмотра корпуса судна и проведения выставки, а затем — в Сиднее, Лос-Анджелесе и Ванкувере. Так как мы не могли рассчитывать на то, что до середины июня река Юкон очистится ото льда, а Северозападный проход — до последних чисел июля, нам не следовало торопиться.

К этому времени Анто влюбился в нашего кока — крошку Джилл и собрался жениться на ней. Его дневник рассказывает о перипетиях этой любви, обо всем плохом и хорошем:

Джилл вне себя от ярости и вся в слезах: на камбузе грохочут сковородки и кастрюли. На палубе в кают-компании пролитое молоко и кофе, в кладовой битая посуда, на столах грязные скатерти, смоченные водой, чтобы не скользили тарелки; все в грязных жирных пятнах.

Большинство новозеландских научных сотрудников, которых мы приняли на борт на базе Скотта, завершили свои работы вдоль побережья Земли Виктории к северо-западу от пролива Мак-Мердо: геофизические исследования земной поверхности и сбор образцов грунта со дна океана. А вот наши собственные океанографы Крис и Лесли все еще возятся с планктонными тралами. Они пришли в восторг, когда поймали один из видов моллюсков намного южнее, чем это делалось до сих пор. Два зоолога из Новой Зеландии большую часть времени проводили на мостике, занимаясь опознаванием птиц и млекопитающих.

Хотя работа в трюме номер два была теперь шуткой по сравнению с теми днями, когда на подходе к Антарктиде половину забитого грузами пространства занимали секции наших картонных хижин, научные работники закрепили в центре трюма импровизированную лабораторию, поэтому нашему пассажиру Эшу Джонстону и мне приходилось быть все время начеку, чтобы избежать кастрирования острыми углами ящиков или удушения крепежными стропами всякий раз, когда при сильном крене мы спотыкались на этой груде (едва освещенной) снаряжения. Мерзкий запах макрели почти улетучился.

По вечерам люди собирались в салоне или забивались к кому-нибудь в каюту, чтобы обсудить все, что произошло с нами за последние полтора года. Образовательный уровень и вообще точки зрения на жизнь у всех были настолько разными, что мы редко приходили к единому мнению.

К этому времени членов экипажа «Бенджи Би» словно взбили миксером в тесно сплоченную, воодушевленную общим делом команду, которая дружно работала ради успеха «Трансглобальной». Хотя, конечно, наступали неизбежные стрессы и неурядицы, так как условия были тяжелыми: судно старое, люди не получали за свой труд денег, а температура в машинном отделении в тропиках достигала 42°, да и то где-нибудь в самом прохладном уголке. Сильные личности, разумеется, часто вступали в конфликт между собой, однако в целом подобные недоразумения быстро разрешались. Все исполняли свои обязанности без понукания, потому что общий уровень самодисциплины был высоким. Хотя капитан и офицеры отдавали приказания на мостике, в кают-компании им все же приходилось «биться за свой кусок» на общих основаниях с остальными — ранги там не признавались.

По мере того как судно валилось с борта на борт, по столу разгуливали тарелки и стаканы. Мотался подвешенный над столом в салоне деревянный попугай, а Бози упивался игрой с резиновым мячиком, потому что теперь его не нужно было бросать, он сам скакал из угла в угол. Время от времени стена зеленоватой воды ударяла плашмя по окну салона, а затем с шипением стекала за борт через шпигаты. Я прислушивался к чьим-либо воспоминаниям об архипелаге Самоа и сожалел о том, что пропустил эту часть «Трансглобальной».

После того как судно высадило нас в Санаэ, Антону так и не удалось найти подходящий фрахт, и он согласился подрядиться на десять месяцев для перевозки грузов и пассажиров между коралловыми островами Самоа.

Портом приписки «Бенджи Би» стал Апиа (Западное Самоа), и каждый месяц судно совершало 500-километровый переход на дальние острова Токелау, названия которых члены экипажа со смаком перевирали: Факаофо, Ата-фу, Нукунону (они произносили «Факафао», «нуки-ноу-ноу») и т. п.

Там нет воздушного сообщения и даже гаваней как таковых: лагуны окаймлены рифами, где нет достаточно широких проходов для судов. Поэтому «Бенджи Би» приходилось просто ложиться в дрейф, так как из-за больших глубин нельзя было стать на якорь и переправлять грузы и пассажиров на берег с помощью небольших местных лодок.

«Мы напоминали судно для перевозки беженцев, — сказал Буззард, — повсюду свиньи и люди. И шагу не сделать, чтобы не наступить на ребенка или цыпленка. А в общем-то, все были дружелюбны».

Эдди Пайк добавил:

«На верхней палубе они варили рис в огромных котлах, которые таскали с собой, и ели до полного насыщения. Внизу у нас было до двадцати пяти пассажиров первого класса. Стюард Хикси обслуживал их по-полинезийски — на нем ничего не было, кроме синего саронга и венка на шее».

Дейв Хикс превратился в Хикси — так было удобнее отличать его от Дейва Пека, который снова присоединился к экипажу, когда излечил ногу после спасения злополучного банана.

«Хикси обращался с ними, как с детьми, — добавил Буззард, — и не позволял получить вторую порцию пудинга до тех пор, пока они до последней крошки не съедали первую. Он даже говорил на каком-то непонятном для нас „пиджин-инглиш“, гибриде английского и полинезийского».

При этих словах все сидящие за столом разразились грубым хохотом.

«Но не все было так уж смешно, — вставил радиооператор-ирландец Найджел Кокс, — простая царапина на ноге, и приходилось принимать антибиотики несколько дней. Грязь ужасная. Расплодились тараканы и мыши, а мухи ползали где угодно, они особенно липли к открытым ссадинам. Однако это было стоящее дело. Острова действительно красивы. Интересно, вспоминают ли там нас или хотя бы „Бенджи Би“?» Он задумался на мгновение, а потом добавил: «Хотелось бы, чтобы о „Трансглобальной“ помнили как о людях, которые отказались от денег, продвижения по службе и уже три года живут только своим приключением, успеха которого они добиваются, общим делом, в которое все верят».

Когда прошел февраль, погода постепенно улучшилась, и к тому времени, как мы достигли зеленых гор Новой Зеландии, жизнь мало-помалу стала на ровный киль. Когда мы входили в гавань Литлтона (аванпорт Крайстчерча), шел дождь; там мы собирались осмотреть корпус судна. К счастью, обошлось без дорогостоящих сюрпризов, и мы в должное время, 23 марта, отплыли на север, в Окленд, чтобы встретиться там с сэром Вивианом Фуксом и Майком Уингейтом Греем для обсуждения болезненного вопроса о дальнейших перспективах, связанных с неминуемым уходом Оливера. Комитет твердо стоял на том, что Оливеру необходима замена, я же был настроен на то, что это надо сделать лишь в том случае, если я сам приду к убеждению, что вдвоем мы не справимся. Чарли не склонялся ни в ту, ни в другую сторону, однако, если честно, он предпочитал, чтобы мы остались вдвоем. Сам Олли решительно высказывался в пользу того, чтобы нам хоть раз позволили поступить так, как мы сами считаем нужным, так как у нас было теперь не меньше опыта работы в Арктике, чем у наших советчиков из Комитета.