К началу октября каждые сутки мы располагали уже несколькими часами солнечного света. Всю зиму освещенная луной вершина Ривингена вызывала во мне раздражение. Я испытывал неодолимое желание взобраться на нее. Другие не разделяли моих намерений, поэтому я попытался сделать это в одиночку. При первой попытке я потерпел неудачу, проникнув за пределы каменистой осыпи, а при повторном усилии, которое стало последним, карабкаясь вверх по 300-метровой ледяной стене, я сломал кошки (находясь на полпути) и спускался вниз дюйм за дюймом, обливаясь холодным потом и дрожа от страха. Я вообще боюсь высоты и поэтому больше не испытывал судьбу.

Соседствующий с Ривингеном пик не имел даже названия на нашей карте, поэтому Олли согласился определить его высоту своим барометром-анероидом. У нас оставалась еще одна пара альпинистских кошек, поэтому каждый из нас надел по одной — на правую ногу. Олли боялся высоты больше, чем я, поэтому наша попытка взойти на этот пик (он намеревался окрестить его «Гора принца Чарльза») окончилась позорным провалом. Усевшись на скалистом плече горы на высоте примерно 200 метров, тесно прижавшись друг к другу, разговаривая тенорами, мы старались отводить наши взоры от ужасной пустоты, белевшей под нами.

«Посмотрим, — сказал Ол, — на ту дыру на лыжном склоне». И действительно, широкая синяя трещина зияла в самой середине нашего тренировочного лыжно-санного склона, там, где нам чаще всего приходилось падать.

«Когда это случилось?»

«Не знаю, — ответил Ол, — но последние дни оттуда доносилось что-то вроде взрывов».

Мы спустились с помощью веревок, ледорубов и, наконец, на задницах. Вернувшись, я впервые выпил немного пива, сваренного Олли. Он успокоил свои нервы, нацарапав куплет:

По мере того, как солнце поднималось все выше и выше, внезапные взрывы гудели в долинах, отражаясь эхом от горных склонов над лагерем. Что это, снежные лавины или вскрываются трещины? Мы не знали этого.

«Как мне хотелось бы, чтобы вы не уходили», — сказала Джинни.

Мы собирались выступить во второй половине октября, как только получим известие, что Жиль и Джерри благополучно прилетели из Англии и добрались до Антарктиды с Фолклендских островов. 17 октября Джинни связалась с Букингемским дворцом, но уже через минуту, когда принц Чарльз начал говорить с нами, связь прервалась. Все, что я услышал, — он принял участие в стиплчезе и при пяти участниках, завершивших дистанцию, пришел четвертым. Принц преодолел всю дистанцию и заработал 40 фунтов стерлингов. Дворец назначил повторные переговоры. 20 октября все было слышно превосходно, и принц пожелал нам «Бог в помощь».

За неделю до старта температура была -50 °C. Южнее нас снежные штормы завалили снегом наш предполагаемый маршрут вверх по стене обрыва Пенк. За четыре дня до выступления Джинни получила из Лондона копию подборки новостей из Новой Зеландии, где критиковалась наша экспедиция как предприятие плохо экипированное, а наши «скиду» — как слишком маломощные мотонарты. По-видимому, в оффисах Новозеландского антарктического департамента в Крайстчерче служащие заключали пари.

Карта южного континента была утыкана флажками вдоль нашего предполагаемого маршрута с такими комментариями: «Первое падение в трещину», «Первая поломка „скиду“» и «Вывезены спасательным самолетом США „Геркулес“». Начальник базы Скотта Роджер Кларк оказался единственным человеком, который, несмотря на то, что считал наше авиаснабжение слабым звеном экспедиции, верил, что мы выполним задуманное. Коллеги подняли его на смех, зная о том, что Роджер — выходец из Британии. Общее мнение было таково: «Слишком далеко, слишком высоко, слишком холодно».

От этих мрачных предсказаний нельзя было просто так отмахнуться, когда мы сидели в картонной хижине за обсуждением нашего недалекого будущего. Во всяком случае, это были голоса тех, кто хорошо знал Антарктиду.

Уолли Херберт, в послужном списке которого были и разведывательные путешествия в Антарктиде (помимо уникального пересечения Ледовитого океана), сделал интереснейший комментарий:

Лично я сделал такое открытие — у меня масса сомнений по поводу астрологии, но остается один аспект, который давно поражает меня. Если взять тридцать ведущих полярных исследователей за последние 200 лет и проверить их знаки солнца, то обнаружится, что все они склонны оказаться в зоне захода. Например, астрологи утверждают, что каждый человек на земле рождается с душой лидера, организатора либо посредника. Это зависит от того, под каким знаком он родился. Что касается ведущих тридцати полярников, то восемнадцать из них родились под знаком солнца, и они, как утверждают астрологи, в силу этого стали организаторами, десяток были лидерами и только двое являлись посредниками. Эти двое (так уж получилось) были капитан Скотт в Антарктиде и доктор Кук в Арктике. Что можно сказать об этом? Оба потерпели неудачу. Скотту не удалось вернуться назад после достижения цели. Кук, вероятно, тоже добился своего, но ему не удалось убедить общественность в этом.

Поразительный факт заключается в том, что Рэн, согласно этой классификации, тоже посредник. Теперь дело только за ним самим. Вероятно, для него это вызов судьбы, который он принял, чтобы доказать, что астрологи лгут. Однако он будет действовать вопреки этим историческим фактам.

Преуспели ли мы в чем-нибудь или нет, но мы выдержали восьмимесячную зимовку и остались друзьями. Конечно, возникали угрожающие обстоятельства, размолвки и даже раздоры, но, как сказал Чарли, «мы дружно работали при подготовке этого путешествия. Мы изучили характеры друг друга и знали, когда необходимо спустить пар. Поэтому напряжение было незначительным».

28 октября Жиль Кершоу тяжело посадил самолет на нашу самодельную полосу. Он доставил почту из большого внешнего мира, по дороге подобрал Симона в Санаэ. Мы проспали четыре часа, а затем в 20.45 29 октября попрощались с Джинни, Симоном и Бози и покинули Ривинген навсегда.

Температура была — 50°, дул устойчивый ветер 10 м/сек, когда Чарли, Олли и я двинулись к Южному полюсу.

Чарли и Олли напялили на себя пять слоев одежды, а сверху — эскимосские парки из волчьего меха, которые все еще пахнут гнилой макрелью. На мне столько же, однако внешним слоем у меня служит большая стеганая куртка на парусиновой подкладке; может быть, это не так тепло, зато легче двигаться и выглядывать из одежды. Куртка пахнет мокрой псиной. Несмотря на три пары обуви на ногах, рукавицы, шапки, защитные очки и лицевые маски, мороз все же достает нас — мы словно голые. Пальцы рук быстро немеют, но в них еще теплится жизнь, поэтому они болят. Это хорошо. Нос и пальцы на ногах ведут себя так же.

Я иду впереди, буксируя за собой двое нагруженных саней, придерживаясь курса 187° по магнитному компасу. Мы направляемся через ледник Пенк к высокой леядной стене под названием Эскарп-Кирван. Шестьдесят четыре километра по сине-белой равнине, усеянной ледяными дюнами. Всякий раз, когда мы поднимаемся на вершину такой дюны, видим, словно указатель, черную скалу Стигнабен; это последняя приметная точка ландшафта на полторы тысячи километров, а может быть, и более.

Ближе к эскарпу я замечаю, что он не белый, а серый, и догадываюсь, что это уже лед самого щита, отполированный как мрамор вековыми ветрами. Словно темные вены покрывают, как кружевом, склоны — это трещины. Я оглядываюсь — мои товарищи выглядят крошечными точками на волнистой поверхности ледника Пенк. К востоку длинные узкие ленты наметенного снега украшают эскарп. У подножия Стигнабен видимость хорошая, и я отмечаю, как равнина плавно переходит в подъем. Поступление адреналина в кровь снижает ощущение холода. Я даю полный газ. Будут ли держать резиновые гусеницы на ледяном склоне? Ведь ничего подобного не было ни в Гренландии, ни в Ледовитом океане. Если нет, то нам грозит неудача. Я пытаюсь заставить «скиду» двигаться вверх, выжимая по капле полную мощность из небольшого движка. 550 килограммов груза тянут назад подпрыгивающие на буграх нарты — это непомерная тяжесть для двигателя в 640 куб. сантиметров на высоте 2100 метров над уровнем моря. У меня дважды ёкает сердце, когда траки буксуют. Я наклоняюсь всем туловищем вперед, раскачиваюсь из стороны в сторону и молюсь вслух. Положение спасает какая-то неровность — траки цепляются снова, и «скиду» набирают скорость.