Затем мы пускаемся в путь с интервалом в одну милю. Иногда за день не обмолвимся словом, и десять безмолвных часов пробиваемся на юг. К 5 ноября снежный покров все еще прочен, поэтому мало что отвлекает сознание от того, что ноги, руки и лицо постоянно напоминают о себе. Во время езды приходится поколачивать то одной, то другой ногой о шасси или размахивать ногами по воздуху, чтобы загнать кровь в далекие от сердца пальцы.
Стоит снять правую руку с рукоятки газа — и «скиду» немедленно остановится, совсем как автомобиль, если убрать ногу с педали газа. И если уж сил нет как хочется помахать правой рукой в воздухе, словно крылом мельницы, приходится перехватывать левой рукой рукоятку, дотянувшись до нее через грудь. Правда, это не очень удобно, а на неровной поверхности просто немыслимо. И если «скиду» трясет на кочках и правая рука лежит на рукоятке газа, большой палец испытывает пренеприятнейшие ощущения.
Мне везет. Пятьдесят процентов моего внимания сконцентрировано на том, чтобы следить за направлением движения, наблюдать облака либо, когда начиная с 6 ноября их уже не было, игру теней на царапинах капота мотора.
У тех двоих нет таких развлечений. Они заняты только собственными мыслями и сражаются со злокозненным морозом как могут. Однако тот факт, что мы сумели преодолеть половину расстояния от побережья до полюса на открытых машинах, говорит о том, что одежда и обувь надежно защищают нас от мороза.
Когда наконец истекают десять часов, мы вполне созреваем для крепкого сна. Однако предстоит сделать еще многое. Олли ухаживает за «скиду», накрывая их оранжевым чехлом; затем, если мы прошли еще один градус широты, бурит лед для набора образцов; я возвожу навигационный знак — снежную пирамиду высотой два с половиной метра, устанавливаю палатку, сортирую спальные принадлежности, затем развожу примус и зову Чарли, который вносит радиоаппаратуру; он принимается за приготовление пищи, начиная с растопки снега. Если Олли бурит, я беру высоту солнца, а затем ухожу в палатку, чтобы вычислить наше местонахождение. Чарли растапливает образцы льда в стальном котелке, затем разливает по бутылочкам полученную воду и передает их Олли для наклейки ярлыков. Прежде чем войти в палатку, мы отряхиваемся от снега и льда как можно тщательней. Если хочешь заработать «непопулярность», сделать это очень просто — занеси внутрь немного снега.
Мокрая одежда и обувь развешиваются под потолком на растянутых бечевках, где они быстро начинают парить. Пока включен примус, мы живем словно на небесах. Полтора часа уходят на то, чтобы приготовить воду. Когда пища готова, кастрюля ставится на спальный мешок Олли, потому что по традиции он спит посредине. Затем Чарли издает особые звуки, которые извещают о том, что «шеф-повар» приглашает нас. Тогда три ложки дружно ныряют в кастрюлю. Все они одного размера, и каждая не должна окунаться в похлебке чаще других. Я отличаюсь особенной жадностью, и, поскольку другие знают об этом, любая моя попытка заполучить пищи сверх обычной нормы кончается провалом. Но я все же пытаюсь.
Наше меню: рис или дегидрированные овощи, перемешанные с дегидрированным мясом одного из четырех сортов. На самом деле это «мясо» — соевые бобы, но мы, как договорились, забываем об этом. Обычно мы не моем посуду, потому что «осадка» либо не остается вовсе, так как все вылизывается начисто, либо он сохраняется до следующего дня, чтобы войти в состав очередного блюда. После чашки горячего шоколада наступает черед радиорасписания: это полная метеосводка для международной метеослужбы. Затем, согласно медицинской программе, набор образцов мочи, Потом мы засыпаем, стараясь не думать о завтрашнем переходе.
Хотя каждый из нас получает ежедневно по 6500 калорий, Олли потерял за время путешествия около 12 килограммов веса, Чарли — семь, я — только полтора.
6 ноября мы достигли южной широты 77°30′ и «слились» с Гринвичским меридианом. Мы проникли на 360 километров в неизвестность. До Южного полюса осталось 1700 километров. Мы остановились ради Олли, который выполняет специальное поручение. Он берет образцы льда, но не растапливает их, а просто раскладывает по мешочкам, чтобы затем отослать в Копенгаген. Как они доберутся туда с помощью спонсоров— настоящий кошмар, с которым будут иметь дело Жиль, Симон и Дэвид Мейсон (именно в таком порядке).
В то время, как мы совершали свое путешествие вдвое быстрее запланированного расписания, Анто в Санаэ, Джинни и Симон в Ривингене, а Жиль и Джерри, мотаясь по воздуху между базами, непрерывно грузили самолет бочками с горючим, чтобы нарастить запасы на полевом складе в Ривингене, Наше быстрое продвижение стало для Жиля большой проблемой, потому что нам требуется дополнительное горючее через каждые 300 миль. Мы способны ехать в самую скверную погоду, а Жиль и Джерри не могут и поэтому сильно озабочены тем, что мы слишком растянули линию снабжения.
Симон и Джинни остаются одни в Ривингене большую часть времени. Их отношения — взаимное уважение и враждебность одновременно. Симон работает в основном физически, а Джинни сражается с Лондоном по радио, 7 ноября Симон записал в своем дневнике:
Меня оставили в покое. Джинни, Бози и я содержим самую крохотную станцию в Антарктиде, потому что экипаж самолета живет вместе с Анто. Сегодня обменялся с Джинни язвительными замечаниями по поводу защиты оборудования, оставленного в Санаэ, от снежных заносов. Однако в душе не осталось неприятного осадка… Напряженно работаем, пока Жиль летает. Нужно обслуживать радиоаппаратуру и генераторы далеко за полночь. Здесь тихо, когда остаемся только мы: Джинни, Бози и я. Джинни не так строга, настроена по-дружески — полный контраст тому, что было в Лондоне, хотя, что касается меня, она не очень вежлива в середине дня. У нее слишком много обязательств перед администрацией, она подталкивает Лондон, снимая многие неприятности с плеч Рэна.
Тем временем мы двигались на юг. Характер местности начал меняться, Стали вылезать на поверхность небольшие пригорки, похожие на африканские муравейники, они все чаще смыкаются вместе, образуя ленты, пересекающие нам путь. Преодоление их — костоломный процесс. В полдень 8 ноября Чарли вручил мне три стальные стойки, подобранные им на пути. Осмотрев свои передние нарты, я обнаружил пропажу шести вертикальных стоек; один из полозьев совсем разболтался, О ремонте не может быть и речи. Работать в поле со стальными трубками невозможно. Остается надеяться, что нарты все-таки выдержат, а эти кочки исчезнут. Возможно, это лишь местное явление. К вечеру покрыли восемьдесят километров. За десять суток от Ривингена пройдено 444 морские мили (822 километра). Нынешний лагерь находится на полпути от побережья до полюса, однако район с самыми большими трещинами еще впереди.
Вчера у меня из зубов вывалились две пломбы, и теперь ужин и утренний кофе, которые всегда были для меня лучшим временем суток, превратились в мучение, потому что я испытываю адскую боль, хотя Олли пользует меня гвоздичным маслом, которое я заливаю в дупла.
Поскольку навигационная система «Омега» здесь не работает, остается надеяться, что завтра вечером наши снежные пирамиды наведут Жиля в зону действия нашего радиомаячка. Нам необходим бензин, хотя продовольствия хватит еще на три недели. Мы находимся на пределе дальности полетов из Ривингена, поэтому он просто обязан отыскать нас с первой попытки.
По мере того как мы углубляемся все дальше на юг, наступает время, когда Жилю уже не долететь до нас без дозаправки, и ему придется садиться у созданных заранее временных складов. А это означает больший расход горючего. Было бы лучше, если бы американцы позволили нам воспользоваться частью их авиационного горючего на полюсной станции. Тогда мы бы получили как бы дополнительную авиабазу. Однако вечером мы узнали, что власти США, как и ожидалось, подтвердили свою («никакой помощи») позицию.
Жиль все же считал, что можно завершить весь переход, не прибегая к услугам посторонних (в отношении горючего), несмотря на противоположное официальное мнение, поэтому я распорядился, чтобы Жиль расходовал бензин с учетом этого обстоятельства. Тем временем мы доберемся до 80-й параллели и будем ожидать там, пока не отрегулируется расписание полетов.
