— Не кричите. Закройте дверь.

Дверь притворили плотно, однако все оставалось слышно, и ребята тут же узнали, что в столовую не привезли хлеб, потому что пекарня неожиданно стала на ремонт, что к обеду не останется ни куска и кто-то решил: лучше не открывать столовую вовсе.

— Закрывать нельзя, — только и сказал Александр Иванович, но сказал опять-таки очень спокойно и убежденно и, видно, одним своим тоном успокоил запаниковавшую женщину и ребят в коридоре, не имевших еще отношения к стройке, но принимавших к сердцу ее заботы.

Петьке начальник участка уже нравился, Он не видел его, но представлял хорошо: такой голос мог принадлежать только человеку опытному — знающему, умеющему, надежному. За спиной у такого руководителя наверняка не одна большая стройка, и с людьми он, наверно, ладить умеет, и строгим бывает до непримиримости, и ценит, бережет добрых работников. Петька представлял и его внешность: крупный, неторопливый, такой же весь прочный, как и его голос.

А голос этот между тем доброжелательно и настойчиво вызывал через коммутатор ближайшие станции и поселки и, оставаясь спокойным, приобретал жестковатость и требовательность. Наконец начальнику удалось с кем-то договориться, кому-то он велел тут же брать машину, пару чистых мешков...

— В Солнечную поезжай. Выручат.

Кто-то, стуча сапогами, уже вылетал из кабинета, а начальник кричал ему вслед:

— Вот... деньги возьми! Двух десяток хватит?

И крик его тоже был без суеты, без нервов, успокаивающий.

Из кабинета начальника ребята выходили по-разному. Первый парень вылетел оттуда недоумевающе-обозленный, прихватил оставленный в коридоре свой чемодан, вырвал из кармана берет, угрожающе помахал им над головой: «Жаловаться буду!» Второй вышел торопливо, озабоченно, на вопрос ребят «ну как?» ответил уклончиво: «В мехколонну надо сходить...» Потом вошли в, кабинет двое парней с путевками. Вышли довольные, деловитые, потопали через дорогу в общежитие, устраиваться. Кто проскользнул в кабинет после этих счастливчиков, Петька не видел. Слышал только негромкое, робкое: «Пусти, моя очередь...»

«Девчонка, что ли?» — подумал он и получил подтверждение: в кабинете возник жалобный, по-детски тоненький плач. Возник и тут же погас, словно расплакавшемуся ребенку торопливо сунули лакомство.

Девчонка долго не выходила, а когда наконец появилась в дверях, на лице ее не было и следов огорчения.

— Ревела-то почему? — спросил Петька, уверенный, что ее приняли.

— Заревешь, — призналась девчонка. — Поезжай, говорит, обратно. Специальность не подходит.

— А какая специальность-то?

Девчонка замялась:

— Ну, не подходит, и все.

Парни оживились, закидали девчонку вопросами:

— Балерина?

— Кондуктор?

— Манекенщица?

Она развеселилась, неохотно призналась:

— Животновод... Вот, говорит, и хорошо. Работай там у себя как следует. БАМ накормить — знаешь, сколько мяса нужно!

— Правильно говорит, — согласились с начальником парни, еще ожидавшие аудиенции.

— А я не только животновод, я строитель, — ликующе возразила девчонка, — Пока училась — три лета подряд в стройотряде. Бригадиром. Вот так! — И она победно прошла мимо оторопевших парней.

По мере того как очередь на прием к начальнику участка таяла, Петька все больше и больше волновался. До него оставались двое демобилизованных солдат и подозрительная компания неопрятных и вроде бы неумытых, с обветренными, опухшими лицами мужчин неопределенного возраста.

Солдаты, ожидая, покуривали, весело вполголоса переговаривались. Мужчины — все четверо — сидели на корточках вдоль стены и хмуро молчали. Петька нетерпеливо прохаживался по коридору, выходил на крыльцо. С крыльца было видно вытянувшееся под прямым углом к главной улице здание общежития. Одноэтажное, деревянное, щитовое, как и все другие строения. А слева, чуть в стороне, над красной коробкой аккуратного — кирпичной кладки — дома тянул свою длинную руку ярко-желтый подъемный кран, добавляя к отстроенным этажам еще один — пятый.

Сбежали с крыльца солдаты и, пожелав Петьке удачи, кинулись останавливать с грохотом проезжавший мимо тяжеловес МАЗ.

— Ну как? — крикнул Петька вдогонку.

— Порядок! — обернулся один из них, а другой уже забирался в кабину и тянул с собою товарища.

Не успел МАЗ отъехать, как вывалились в коридор из кабинета четверо тех, неумытых. Вывалились и не спеша зашаркали к выходу. «Быстро он их...» — отметил Петька и, сразу же оробев, толкнул дверь.

В простом и каком-то необжитом кабинете, кроме стола и стульев, ничего не было. «Строители, — успел подумать Петька, — и кабинеты у них временные...» Прошел к столу, увидел начальника участка и очень удивился. Вместо солидного, пожилого человека — тяжеловесного, прочного, неторопливого — на него изучающе смотрел молодой, лет двадцати пяти, спортивно подобранный, легкий, не иначе вчерашний студент. И хотя сидел он за своим начальничьим столом спокойно, привычно и даже вроде удобно, — угадывались в нем постоянная готовность к движению, сдерживаемая энергия, вынужденность такого вот статичного состояния.

— Садись, — кивнул он на стул. — Рассказывай.

— Я приехал, чтобы...

— Знаю, — улыбнулся глазами удивительно молодой начальник. — Рассказывай о себе.

— Видите ли... Я сам...

Он не дал Петьке договорить.

— Тоже знаю: без путевки. Я не об этом. Где работал? Что умеешь? Родители есть?

— Откуда же знаете, что без путевки? — осмелел Петька.

— Прочитал, — серьезно сказал начальник участка и, заметив Петькино недоумение, уточнил: — Только что прочитал на твоем лице.

И оборвал «лирическое отступление»:

— Слушаю.

Он дорожил временем — каждой минутой, это Петька почувствовал сразу и потому ответил коротко, без обиняков. Добавил, правда, что согласен на любую работу, что он абсолютно здоров и вынослив, а если чего не умеет — научится.

— Вот, вот, — подхватил хозяин неуютного кабинета. — Надо выучиться. На плотника... каменщика... бульдозериста... На строителя. А сейчас нет для тебя работы. Напрасно приехал. Деньги на обратную дорогу есть?

Петька сжал задрожавшие губы.

— Механизаторов и тех некуда принимать. Шоферам отказываем. Представляешь, сколько парней сорвалось с мест, понаехало?.. Не представляешь!

Тревожно звякнул телефон, начальник сказал в трубку: «Терещенко». И слушал, разбирая лежавшие на столе бумаги. Экономил время. Потом сказал еще одно слово: «Ясно», Нажал на рычаг, связался с кем-то, приказал:

— Пошли механика в карьер. Срочно. Экскаватор встал.

И, пока слушал ответ, опять просматривал бумаги, делал какие-то пометки.

Петька упрямо сидел, хотя все уже было ясно. Подступало отчаяние. Он еще сопротивлялся ему, но сопротивлялся уже из последних сил.

— Не отремонтируешь — не будет балласта. Укладка встанет, — пригрозил Терещенко. — Ищи, ищи. Я подожду.

Он поднял от бумаг глаза, увидел растерянного, убитого Петьку, заметил, как пытался он выглядеть независимым и спокойным, и, не выдержав его встречного взгляда, снова занялся бумагами. При этом он не отрывался от трубки, раза два сказал телефонистке «говорим» и наконец дождался своего телефонного собеседника. Спросил его успокоенно, уже наверняка зная, что тот ответит:

— Нашел? Порядок, Отремонтируете — дай знать.

Положил трубку, опять глянул на Петьку. Глянул сочувствующе, дружески, а сказал резко:

— Помочь тебе не могу. Поезжай домой, учись, получай строительную специальность. Работы здесь на десяток лет. Успеешь...

Он проговорил все это залпом — хотел скорее кончить нелегкий для обоих разговор.

Казалось, мог бы уже и привыкнуть: каждое утро перед дверью его кабинета толпились вот такие же, откликнувшиеся сердцем, приехавшие издалека ребята. Он безошибочно отличал их от пустозвонов, мотающихся по белу свету в поисках «где лучше», от расчетливых дельцов, рванувших на горячую стройку в надежде «отхватить на машину», даже от умелых и работящих, но не в меру тщеславных парней, жаждущих известности и наград, а работу почитающих средством их приобретения. Он понимал их. Он радовался, когда кроме буйного искреннего желания строить они привозили с собой и умение. Он каждый раз преодолевал себя, прежде чем сказать таким «нет».