— Какого берете? — не торопя Петьку, а даже как-то участливо спросила продавщица и, повернув обоих к себе, коротко и оценивающе глянула в их темные, морщинистые лики.

Второй лесовик был посуровее, поосанистей, вроде бы и не рядовой, а какой-нибудь старший, начальствующий над остальными. Но Петька уже не мог изменить тому, которого первым взял в руки.

— Не передумал? — без всякой надежды еще раз спросил Потанин и, заметив, что тот в ответ лишь усмехнулся, широко размахнувшись, ударил ладонью в его ладонь. — Бывай... До встречи.

Петька пожал руку. Сейчас ему не хотелось в попутчики ни Потанина, ни кого другого. В самой затее — добраться опять до «исходной точки», до первого бамовского поселка на Центральном, где полтора года назад впервые открылась ему магистраль, и проехать снова тот путь по свежим, не сданным еще в МПС рельсам, посмотреть, как там все стало, сравнить, ощутить масштаб сделанного, увидеть и то, что знакомо только по письмам Лены... В этой затее не было места ни для кого, кроме Петьки.

Он чувствовал себя несколько виноватым перед товарищем, хотя еще там, на курсах, заказывая через секретаршу билеты, они выбрали разные рейсы и Петька объяснил, что хочет проехать по новой ветке. Почему? Да просто так, посмотреть. Он не любил говорить о прежних своих мытарствах.

Сам Потанин не был на БАМе новичком. С полгода проработал вальщиком, еще столько же плотничал в Аносовской, «пробовал» себя и понимал, что главное его дело — в другом. Влекла техника, и многое он уже умел — водил мотоцикл, трактор и за рулем «газика» не терялся, но прав водительских не имел и подготовки специальной — тоже.

Петька догадывался, что Потанин, пожалуй, знаком с Леной Мироновой. Даже наверняка знаком: в Аносовской все знали друг друга. Но он никогда не спрашивал о ней. Не хотел — боялся услышать что-либо обидное. А сам Потанин не говорил об аносовских девчонках. По крайней мере, Петька слышал от него только об одной — нормировщице из Тынды, его землячке.

Он сел в освободившееся кресло, развернул и внимательно рассмотрел покупку.

Из куска темного мореного дерева лукавыми добрыми глазами глянул на него бурятский лесовичок — успокаивая и приободряя. А Петька тихонечко рассмеялся: не удалось-таки ему в одиночку отправиться к изначальной точке своего БАМа. Ну да лесовичок — не Потанин. Мешать не будет. Ему можно довериться даже в сентиментальном желании — повторить прежний путь в новом своем качестве и тем самым как бы поправить, что ли, то, прежнее, начало...

...И опять магистраль началась для него с Тахтамыгды.

Ил-14 сел, взвихрив снег, понес на хвосте белый, клубящийся шлейф, развернулся, подрулил поближе к заправке и погасил моторы. Шлейф опал, рассыпался, а на поле, просторном и белоснежном, с которого, казалось, не успели еще убрать праздничную новогоднюю скатерть, появился маленький, старомодный автобус. Он ходко, приветливо побежал напрямик к самолету, оказавшись возле трапа чуть раньше, чем стюардесса открыла люк. И Петька увидел сначала аккуратненький голубой его коробок, а потом уже холодное, безмолвное и, казалось, бескрайнее поле. Услышал сначала добродушное жужжание старенького мотора, а потом уже свистящий, недобрый голос ветра.

Гостеприимность местных аэрофлотцев показалась Петьке хорошим предзнаменованием и выглядела так, будто на этот раз здесь, у порога БАМа, его уже ждали и встретили, несмотря на мороз.

Аккуратный домик аэропорта манил угадывающимся теплом и. уютом, и можно было бы скоротать там, в мягком кресле, за чтением газеты, время до поезда, но водитель автобуса предложил:

— Могу подвезти к станции. Есть желающие?

И Петька проехал прямо туда, кинул вещи на традиционную эмпээсовскую скамейку, подошел к расписанию.

Ждать оставалось около часа.

Парни в рабочих дубленках нараспашку и девушка в короткой кроличьей шубке, кокетливой шапочке и высоких модных сапожках — очень какая-то городская, приезжая — сидели на скамьях напротив друг друга и говорили громко, не замечая вошедшего. Девушка была в центре внимания и оттого немного смущалась, но разговор вела бойко. Двое парней пытались угадать, кто она, третий молчал, уткнувшись в какую-то брошюрку, а она посмеивалась, отрицательно покачивала головой: нет, не журналистка, не инспектор, не повар, не парикмахер, не экономист... И наконец сказала:

— Эпидемиолог. Из НИИ.

Этого парни не ожидали и развеселились.

— Вот уж кто здесь нам не нужен, так это э-пи-де-ми-о-ло-ги, — добродушно заявил самый говорливый, самый бородатый и, как заметил Петька, самый молодой из них. — Меняйте профессию, девушка, переучивайтесь на повара. Путь к сердцу бамовца...

Петька сел поодаль, но так, чтобы видеть их всех. На него по-прежнему не обращали внимания, и он был доволен. Рассматривал бамовских ребят без прежней зависти, с интересом, доброжелательно и чувствовал себя почти что равным. Они работают здесь, ну и он — не случайный. Направление в кармане. Экскаватор, бульдозер — это теперь «по его части». Конечно, могут загнать в карьер — тоже работа, без которой магистраль не построишь, но лучше бы, конечно, в десант, на трассу...

Девушка горячо толковала о важности своей профессии и не вообще, а применительно к БАМу.

— Здесь же города будут, — волновалась она, словно открывала ребятам нечто новое. — Большие, перспективные. Мы должны все предусмотреть...

— И эпидемии — тоже? — ввернул бородач.

Она пригвоздила его презрительным взглядом:

— Невежда. И эпидемии — тоже. Чтоб никаких неожиданностей...

— Д-да-а... — протянул второй, менее общительный парень: на него это произвело впечатление.

— А вы что же, одна, или много вас, из НИИ, — попытал ее юный бородач, и она ответила ему, но обращалась при этом больше к другому парню, молчаливо сидевшему напротив, изредка листавшему брошюру. Он отличался от всех и тем, что вместо ушанки надета были на нем, в тон свитера, вязаная спортивная шапочка.

— Пока одна, — не без гордости заявила девушка-эпидемиолог. — По договору кое-что надо проверить. А весной все приедем. Экспедицией.

— Где квартировать будете? — Бородач, видно, боялся, что девушка потеряется для него на тысячекилометровых бамовских пространствах.

— Как всегда: поставим палатки, разобьем лагерь... где захотим, — слегка рисовалась она перед ребятами. Однако поправилась: — Где надо будет.

«Ишь ты, — подумал Петька. — «Где захотим... Как всегда...». Небось первый год работает.

С шумом открылась дверь, снегом и холодом ворвалась в помещение зима, напомнив, что «за бортом» больше сорока, и тут же растворилась, растаяла в спокойном тепле, исходившем от большой печки-голландки, как бы подпиравшей потолок в углу напротив окошечка кассы.

Вошел еще один парень, одеждой похожий на тех, что уже сидели в зале, но по тому, как он вошел, как, недоверчиво оглядевшись, выбрал удобное местечко за печью, как тщательно складывал там вещи и только потом поздоровался с парнем в шапочке, и даже по тому, как тот парень ему ответил, Петька догадался: похожесть-то тут всего лишь внешняя.

Было видно, что вновь пришедший недоволен встречей, не хочет разговора. Он повернулся к ребятам спиной, закурил и так стоял, пока молчавший все время парень не окликнул его:

— Черненко! Куда путь держишь?

— А то не знаешь? — огрызнулся Черненко. — Восвояси держу путь. Обратно.

— Бежишь, значит.

— Зачем бежать — еду. Спокойно, культурно, с плацкартой...

Этот, новый, вел себя нагло и сам это понимал, но остановиться уже не мог.

— Наработался! Вот она у меня где, ваша стройка! — Он полоснул ребром ладони по горлу. — Да я эту деньгу где хошь возьму.

— Обиделся?

— Озлобился, — уточнил бородач.

— Так тебя же за дело...

— Да не потому! — отмахнулся Черненко и с издевкой повторил: — За де-ло... Никто же не пострадал. На полдня ремонта.