Спешность оказалась весьма кстати. Польская рать форсированным маршем двигалась к Днепру. Передовые отряды шляхетской конницы уже по дороге от Лепеля подступали к смолянам, а по Минской дороге миновали Толочин. Промедли засадный отряд, который вез задержанных, их вполне могли настигнуть разъезды передовых шляхетских отрядов.

Узнав об этом у Юрцева, где сопровождавших Глинского ждала условленная охрана из детей боярских, подменные кони и добротные повозки, подьячий перекрестился.

Тысяцкий, возглавлявший детей боярских от особого полка, упрекнул подьячего:

- Не славь всуе. Смоленск минуешь, вот тогда свершишь благодарственную молитву, а пока - вперед, не мешкая.

Если не гнать коней, до Красного - два дневных перехода, но такого времени не было предоставлено засадному отряду и детям боярским из особого полка, и потому к полуночи они были уже в стане Булгакова-Голицы.

- Денек-другой передохнете, тогда - на Смоленск, - повелел князь-воевода. - Ляхов теперь вам опасаться нет нужды. Через Днепр я их не пущу.

Подьячему очень не понравилось бахвальство воеводы и его повелительный тон, и Он твердо заявил:

- Я с переметчиком выезжаю с рассветом. Засадный отряд твой остается у тебя, дети боярские особого полка возвращаются в свой стан, передохнув денек, дальнейшую охрану - не менее тысячи - дашь ты, воевода. Отпущу ее только в Боровске.

- Эка, раскомандовался. Будто сам царь. Я определю, когда тебе выезжать и сколько дать охраны!

Молча полез подьячий за пазуху и вынул из потайного кармана грамоту, подписанную лично царем Василием Ивановичем, протянул ее Булгакову-Голице с предупреждением:

- Не доставим в целости князя-переметчика на Казенный двор, не сносить ни тебе, ни мне глупых наших голов. Повторяю еще раз: я выезжаю на рассвете в сопровождении тысячи детей боярских. Все.

Через день передовые отряды польско-литовских войск подошли к берегу Днепра и принялись разбивать свои станы напротив станов русских полков.

Константин Острожский из предательского письма знал, что хитрый и храбрый воевода Даниил Щеня основательно занемог и отправлен Василием Ивановичем в Москву, а рать царь оставил боярину Челяднину и князю Булгакову-Голице, которые должны быть в этом деле сотоварищами, но их не устраивал такой расклад: до этого Челяднин был в товарищах у Даниила Щени и поэтому объявил о своем первенстве, а Булгаков-Голица показал ему кукиш. Их несогласие окончилось тем, что, не посчитав нужным известить государя, они фактически поделили полки (по четыре каждому) и встали отдаленно друг от друга: один стан у Красного, другой - у Дубровки. Это очень облегчало предводителю польско-литовского войска осуществление предложенного князем Михаилом Глинским коварного плана.

Имея всего тридцать пять тысяч войска, Острожский не мог осилить восьмидесятитысячную русскую рать, если бы она представляла собой единый кулак, но по частям ее можно было громить. Никакого численного преимущества при такой разрозненности русское войско не имело.

Первым шагом Острожского стали обманные переговоры, которые он вел отдельно с воеводой Челядниным, отдельно с князем Булгаковым-Голицей. Предложил он заручиться клятвенными обязательствами, что русские полки не станут переправляться через Днепр и не пойдут на Минск, пока польский король и великий князь Московский не обменяются посольствами. Если они объявят о мире, рати разойдутся по домам, если согласятся продолжить войну, тогда уж кому что Бог даст. Пока же стоять на разных берегах, не трогая друг друга.

Ни Челяднин, ни Голица не послали весть Василию Ивановичу о предложении Острожского, а согласились ждать результатов переговоров царя с королем, вовсе Даже не подумав узнать, какое посольство направлено в Москву и каким путем оно двигается. Вместо этого они затеяли спор по поводу титула царя всей России, посчитав оскорблением то, что польский воевода назвал его великим князем Московским, и - оказались на крючке у Острожского. Именно на такой поворот он и рассчитывал.

Легко выиграл время Константин Острожский для сооружения двух мостов через Днепр верстах в пятнадцати вверх от стана князя Булгакова-Голицы. Один из мостов он намеревался возводить не очень скрытно, а второй - верстах в трех ниже по течению - в полнейшей тайне. Места и для первого, и для второго мостов выбрал глухие, с плотно подступающим к самым берегам лесом. А от возможных лазутчиков выставил со всех сторон заслоны.

Первый мост предназначался для переправы шляхетской конницы и пеших жолнеров, второй - для крупного огневого наряда и его защитников. На эти пушки и жолнеров, вооруженных рушницами, решено было вывести русские полки, заманив их ложным отступлением, то есть воспользоваться тем же приемом, который позволил князю Глинскому разгромить превосходящие силы крымцев под Слуцком.

Уже второй день строители наводили мосты, но, к удивлению охраны, никто их не тревожил. Неужели, терялись жолнеры в догадках, русские воеводы не знают о подготовке переправ?

Диву можно даваться, но Булгаков-Голица действительно даже не мог подумать о подобном коварстве. Спорит он с представителями Острожского по пустякам и полностью благодушествует, не посылая по берегу Днепра лазутчиков. Ну, а если главный воевода не чешется, остальным-то чего лезть поперек батьки в пекло. Так даже спокойнее: нет приказа выделять дозоры, рассылать по округе лазутчиков, нет, стало быть, и никакой заботы.

Известили же русских воевод сельчане. Когда на их полях появились ляхи, они посадили юнца на неоседланную лошадь и велели ему:

- Скачи. Скажи, ляхи, мол, полчатся, переправляясь через Днепр.

Зашевелился Булгаков-Голица, послал нескольких дазутных групп, но главным посчитал для себя постыдить Острожского за неисполнение принятого обязательства. Наивный. Посмеялись шляхтичи над посланием Булгакова-Голицы, и благо, что проводили с миром. Только после этого князь Булгаков собрал первых воевод всех четырех полков.

- Свинью нам намерен подсунуть Острожский, но мы тоже не лыком шиты, не пойдем у него на поводу, не станем передовые отряды спихивать в Днепр, обождем, пока все не переправятся. Тогда ударим. Сомнем в бараний рог. Проучим! Чтоб не повадно было подличать!

- Боярина Челяднина оповестить бы. Пусть и он готовится. А то и пособит.

- Сами управимся. Вся слава нам. Да и добыча тоже наша. По их же мосту накинемся на главные силы.

На зыбком песке радужный замысел. Почти все первые воеводы полков предлагали иное: объединить все войско, окружить переправившихся со всех сторон, чтобы мышь не выскользнула, сделав это в полной тайне, вот тогда - верный успех. Князь-воевода выслушал советы соратников вроде бы со вниманием, но остался верен своему замыслу.

- Сколько их, сколько нас? Без всякой хитрости согнем в бараний рог. Пикнуть не успеют.

Кто-то из полковых воевод на свой страх и риск все же послал вестника к боярину Челяднину, но того обидело, почему не от самого князя гонец. Челяднин не только воевод своих не собрал, чтобы сообщить им о полученной вести, но и даже для укрепления своего стана не принял никаких мер. Все продолжало идти так, как принято при долгом и вполне безопасном стоянии - ратники не в Доспехах, мечи и иное оружие вместе со щитами и кольчугами лежат в палатках, укрытые пологами.

К следующему утру лазутчики доложили князю Булгакову-Голице:

- С дюжину тысяч переправилось.

- Погодим еще чуток. Нет смысла мараться. «Чуток» растянулся на целый день. Только ночью, благо ярко светила полная луна, все четыре полка выступили на сближение с ляхами. Полковые воеводы не советовали этого делать, настаивали:

- Пусть шляхта сама подходит и нападает. Тогда сечу ловчее можно устроить.

- Нет, - упрямился князь Булгаков-Голица. - Мы опередим их, неожиданностью возьмем, она - не мне вам растолковывать - основа любой победы.

Великая наивность или великое верхоглядство. У польско-литовских полков лазутчиков больше, чем надо, они наблюдают за каждым шагом русского войска. То, что пошли русские на них ночью, только в угоду их коварному замыслу: оправдано испугом будет слабое сопротивление. Русские погонятся за убегающими в панике, ничего не заподозрив.