«Выходит, мы с Овчиной-Телепневым по одной стежке идем, хоть и в разные стороны!» - обрадовался Шуйский, стараясь ничем не выдать своего ликования.

А Елена просит:

- Ты уж, князь, убеди Андрея Ивановича, в безвинности моей, в стремлении моем к покою и ладу как в Кремле, так и во всей державе. Скажи: собиралась в ближайшее время освободить князя Михаила Глинского, дядю своего. Впрочем, я ему об этом сама скажу.

Она еще не знала, что не только дни, но и часы Михаила Глинского сочтены. После разговора с Шуйским Елена отправилась в теремной дворец князя Андрея. Расспросив о вестях от Ефросиний и посетовав на то, что та долго не возвращается, спросила у Андрея Ивановича о том, ради чего и пожаловала в гости к деверю:

- Если я отпущу Михаила Глинского, не затеете ли вы против меня новую крамолу?

- Нет! Клянусь!

- Верю. Через малое время обретет мой любимый дядя свободу. Даю слово.

Увы, когда Елена возвратилась в свой дворец, ее ждало печальное известие.

- Князь Михаил Глинский скоропостижно почил в Возе, - доложил дьяк Казенного двора. - Мой лекарь определил: от сердечного недуга по старости своих лет.

Опечалилась Елена. Велела никого к себе не пускать. Даже Овчину-Телепнева. Не пустили и Андрея Ивановича, который хотел объяснить Елене, что Михаил Львович скончался вовсе не от сердечного недуга, а от голода.

Узнав о неудачном походе Андрея Старицкого к царице Елене, Иван Шуйский тут же устремился к нему со своим словом. Якобы хотел успокоить князя, на самом же деле ради того, чтобы основательно напугать его.

- Не верь тому, будто причина смерти Михаила Глинского в слабом сердце и старости. Уморен он.

- Знаю. Осведомлен уже.

- Ты прости меня, князь Андрей, неразумного, - словно не услышал Шуйский сказанного Андреем Старицким и почти без паузы продолжал: - Не думал, не гадал, что так поступит Елена-блудница. Не мира ради позвала она тебя в Кремль, а морить в застенке. Теперь вот место для тебя освободилось. День-другой, и сядешь ты туда, где мучим был князь Глинский. Неволя пришла тебе думать о своем спасении и спасении своей семьи. Знай, я всегда поддержу тебя в трудную минуту.

- Спаси тебя Бог, - ответил Андрей Старицкий, так и не решивший, верить Шуйскому или нет.

Проводив гостя, он задумался, пытаясь разобраться с боровшимися в нем желаниями: ускакать теперь же либо объясниться с Еленой начистоту. Выложив все, что услышал от князя Шуйского. «Объяснюсь, - сделал Андрей Иванович выбор, - и пусть Бог рассудит». Позвав ближнего своего боярина, велел:

- Седлай коней. Пусть готовы будут и все мои бояре с дворянами к выезду. Дружина - тоже. Я иду к Елене-правительнице. Если не ворочусь к закату, уезжайте. Один тогда вам наказ: сохранить княгиню и сына моего Владимира.

- Свят-свят.

- Не причитай, бабам уподобляясь. Действуй расторопно и тайно. Выступайте не скопом, а незаметно. Парами или по трое. Не более того. Сам ты жди меня до самой последней возможности. Понял?

- Еще бы.

- А сейчас вели одеваться в лучшие наряды. Принарядившись, отправился в царский дворец князь Андрей, демонстрируя полную уверенность и спокойствие. Поднялся он по ступеням Красного крыльца, дошел до покоев царицы Елены и наткнулся на выставленные пики.

- Не велено, князь, никого пускать. В тоске царица. «Коварная. В любой момент входи ты и княгиня», - мысленно передразнил Елену Андрей Старицкий и заспешил из дворца.

Он несказанно удивил своих слуг столь скорым возвращением и тут же, еще более озадачив, спросил:

- Конь для меня готов?

- Еще нет, князь.

- Так готовьте быстро. Со мной отправится дюжина стремянных. Остальные пусть догоняют.

Первым узнал о бегстве князя Старицкого тайный дьяк и сразу же поспешил к царице. Увы, его тоже не впустили. Тогда тайный дьяк - к Овчине-Телепневу:

- В бега пустился князь Андрей, не сказав слугам, к себе ли в Старицу, к Сигизмунду ли.

- Ожидаемо, - стараясь не выдать своей радости, вроде бы задумчиво проговорил князь Овчина-Телепнев, затем добавил: - Погоню бы учинить, только без воли на то царицы Елены зело опасно.

- Верно. Головой можно поплатиться. И без того ты, князь, много насамовольничал. И с Воротынским, и с Глинским.

- Не дерзи! Язык велю отрезать!

- Я не дерзю, я от неразумности остерегаю. А язык? Хочешь без ушей и глаз остаться, так казни.

- Ладно. Ступай. Ты сам сказывал не единожды: твое дело донести известие. Думать же нам с царицей.

Однако и Овчину-Телепнева не пустили к Елене, как ни убеждал он стражу, что дело срочное, отлагательства не терпящее, не подействовала и угроза неминуемой кары за непочтение. Пришлось поворачивать оглобли.

Первым делом, когда Елена взяла себя в руки, она повелела:

- Позовите князей Овчину-Телепнева и Андрея Ивановича.

Пришел, однако, в покои царицы только Телепнев. Хотел было привычно обнять Елену и поцеловать, но она, хоть и нежно, все же отстранила его.

- После, князюшка. Сейчас Андрей Иванович пожалует.

- Не пожалует. Он ускакал. Либо в Старицу, либо к Сигизмунду.

- Выходит, оскорбился. Да, не успела я сдержать данное ему слово, так не моя в том вина. Господь Бог опередил меня, позвав к себе многострадального Михаила Львовича, - вздохнув, спросила с ноткой строгости: - Чего же не оповестил меня сразу?

- Не впустили, моя царица, сослались на твой строгий приказ. Отправлю я дерзких за Вятку добывать пушнину.

- Не посмей. Они исполняли мою волю. Виновна я. Меня и казни.

- Выходит, тебя опалить? Поцелуем?

- Да.

- Но прежде вели слать погоню.

- Погоди. Обними меня и поцелуй. А об Андрее после подумаем, как лучше поступить.

Настаивать на своем Овчина-Телепнев не стал, да и до того ли ему было, если его ждали ласки любимой? «Никуда Андрей Иванович не денется, - подумал князь. - Вижу, скоро ему придет конец».

Андрей Старицкий ждал погони, поэтому дважды менял коней, выжимая из них все возможное - не верил, что Овчина-Телепнев не станет подталкивать Елену на решительные меры, - однако, доскакал до Старицы без помех.

И радость, и тревога переплелись при встрече его с княгиней и Хабаром-Симским. Дотошно они расспрашивали князя о тех событиях в Кремле, какие вынудили его укрыться в своей вотчине, когда же расспрос окончился, Хабар-Симский настойчиво посоветовал:

- Вели мне, князь, встать верстах в пяти от Старицы в засаду. Место я уже подглядел.

- Велю. А ты, - обратился князь к супруге, - отправляйся в Верею или в вотчину отца своего. Определи сама, куда посчитаешь лучшим, туда и поезжай.

- В отцовскую вотчину лучше, - высказал свое мнение Хабар-Симский, и княгиня Ефросиния согласилась.

Утром добрая половина дружины и пара сотен смердов выступили из города, а спустя некоторое время миновал крепостные ворота и поезд с княгиней и княжичем Владимиром. Не зная достоверно, что происходит, горожане все же чувствовали неладное. Притихли настороженно и город, и посад.

Князю Андрею докладывали о настроении горожан и посадских, об их желании знать, что стряслось, но он и сам не знал, что его ждет.

- Не знаю, о чем поведать народу, - признался Андрей Иванович ближнему боярину, - всяко может повернуться дело. Возможно даже ратное противостояние, к чему Хабар-Симский подготовил крепость. Одно велю: предупреди посадских, чтобы готовы были скоро укрыться за стенами крепости. Нужный скарб теперь же уложили бы на повозки, а упряжных лошадей не пускали бы даже в ночное.

Еще день миновал без каких-либо вестей из Москвы. Высланные верст на пятнадцать Хабаром-Симским лазутчики не обнаружили никакой рати. Андрей Иванович недоумевал: «Должна же Елена на что-то решиться. Не может оставить она без внимания мой самовольный отъезд? »

Он был прав. Не могла царица ничего не предпринять, тем более что князь Овчина-Телепнев настаивал на посылке в Старицу крупной рати. На подобный шаг Елена не решалась, понимая, что в отношении с деверем все должно быть в конце концов расставлено по полочкам. Еще раз позвала князя Ивана Шуйского, намереваясь снова послать его в Старицу со словом мира и дружбы.