Олег почувствовал некоторое смятение, но не отвел взгляда от напряженного лица раввина, который понравился ему своим видом божественного судьи.

— Да, — ответил Олег, — я не хотел бы продолжать войну с хазарами, если они прекратят совершать набеги на земли подданных мне племен, которых защищают мои воины.

Раввин чуть-чуть прищурил глаза и внимательно оглядел князя-русича.

— Все люди на земле — братья, а воевать с братьями — позор и великий грех!

— Я все понял, раввин! — спокойно возразил Олег. — Ты хотел обвинить меня в том, что я воевал с братьями? Да, я подчинил себе те племена, которые раньше платили дань твоему хакану. Но твой хакан, беря с них дань, не охранял их, а я защищаю так же, как своих русичей! И древляне, и поляне, и северяне, и радимичи, и дулебы, и тиверцы не препятствуют моим защитникам и сборщикам дани! Им она под силу! — уверенно заявил Олег и, не давая раввину прервать себя, продолжил наступательным тоном: — Мои боги — свидетели, я не пролил напрасно ничьей крови, а вы виновны в гибели нашего юного княжича, нога которого даже не ступала на ваши земли!

— Поясни, великий киевский князь, о чем идет речь! — искренне удивился раввин.

— Кто, кроме вас, мог нарушить покой пселовских и орельских словен, чьи земли никогда не принадлежали хазарам? — жестко спросил Олег.

Раввин удивленно переглянулся со своими священнослужителями.

— Клянусь, великий киевский князь Олег-Олаф, мы впервые об этом слышим, и пусть люди хакана узнают всю правду о случившемся, тогда мы сможем расправиться с зачинщиками.

— Это слишком долгий путь к истине, — быстро возразил Олег. — Я здесь! Я пришел отомстить за смерть юного княжича и, хочет того хакан или не хочет, вынужден буду поставить заградительные сооружения от хазар там, где захочу! — непререкаемым тоном изрек Олег и окинул взглядом свой священный котелок и еврейскую мезузу в плетеном цилиндрическом коробе, сиротливо прикорнувшую к серебряной треноге.

Словно две мощные волны с разных сторон света всплеснулись в шатре и нарушили спокойное течение переговоров.

— Великий киевский князь Олег-Олаф! Да продлятся дни и годы твоего правления на земле словен и, если Богу будет угодно, и на земле хазар! Выслушай все, что я могу поведать тебе! — переждав многоголосый шум, вскричал главный раввин.

— Говори, раввин! — позволил, немного подумав, Олег и, к своему удивлению, ощутил вдруг прилив смирения, проникающий во все поры его души.

— Я думаю, покой ваших пселовских словен нарушили северные хазары, которые не приняли ни иудейства, ни христианства, ни мусульманства, а остались язычниками и, гонимые своими духами, решили разжечь огонь войны между нашими народами! Ты же знаешь, князь, иудеи никогда не разжигают войн! Законы Торы[44] приказывают карать любого, кто запалит факел войны! — горячо проговорил главный раввин и с опаской посмотрел на Олега.

— Меня не интересует жизнь ваших племен-отрубов! Я предпочитаю не менять своей веры, дабы не допустить дробления земли и разделения людей по верованиям! Ваша беда остается вашей, но я вынужден оградить и себя, и свой народ от ваших неурядиц! — внушительно заявил Олег и встал, считая дальнейшие переговоры ненужной тратой времени.

Раввины встали тоже, а за ними поднялись и габай.

— О великий киевский князь Олег-Олаф! — воскликнул главный раввин и на высокой ноте проговорил: — Позволь довести до самых справедливых глубин твоей души зов нашего хакана и пригласить тебя, твоих воевод и дружину в наш чудесный Саркел, в столицу, где живут наш прекрасный царь и мудрейший хакан.

В шатре зависла тишина.

Такого поворота дел не ожидали ни Олег, ни его окружение.

Олег недоуменно смотрел на главного хазарского раввина и не мог сразу понять, что стоит за приглашением иудейского предводителя. «Что это? Зов жалобно стонущего льва, приноравливающегося к отчаянному прыжку, чтобы, погибая, уничтожить и себя, и свою добычу, или… зов просвещенной души, жаждущей вразумить чужеземцев?» — тревожно думал Олег и пытливо вглядывался в повлажневшие глаза раввина.

«Лучеперые» друзья Олега внимательно смотрели на своего князя и ждали его слова.

— Благодарю за приглашение, раввин, — проговорил наконец Олег и, немного помолчав, продолжил: — Но коль честь оказана и мне, и моим воеводам, и дружине, то я обязан держать совет с моими людьми и только после него дам вам ответ. Вы можете подождать нашего решения на поляне возле старой ивы; мои стражники укажут вам это место, — закончил он уже спокойнее и заметил, как раввин улыбнулся себе в бороду.

Олег невольно склонил голову перед мудрым раввином и в глубокой задумчивости наблюдал, как габаи хазарских иудейских общин, слегка согнув спины, покидали его шатер и бормотали все те же слова киевского габая: «О! Борух Ато А-дой-ной Э-лай-хейну Мелех Хоойлом Шеэхейону Вкиймону Вхигиону Лизман Хазе»[45].

— Ну, что решим, друже? — тихо спросил Олег своих «Лучеперых», когда шатер наполовину опустел и возле его серебряного котелка не было уже иудейской охранной мезузы.

— Я думаю, Саркел надо уважить нашим присутствием, — басовитым голосом проговорил Любомир и слегка толкнул локтем Фарлафа.

— Да, — пробасил Фарлаф и подмигнул сидящему рядом с ним Ленку.

Ленк, недавно допущенный в близкое княжеское окружение, чувствовал себя неуверенно среди именитых полководцев и боялся еще подавать голос первым, но, увидев, что взоры советников устремлены на него, потакая Фарлафу, вдруг тоже пробасил:

— Да будет тако, князь Олег-Олаф!

— А как? — передразнил его быстро Олег, и в шатре грянул дружный смех.

— А как все хотят! Ведь иудеи никогда не разжигают войн! Они хотят крепкого мира с нами! Вот и закрепим его прямо в Саркеле! — так же быстро нашелся Ленк, на что Олег, немного подумав, проговорил:

— Но от заградительного сооружения, охраняющего нашу Русьскую землю от хазар, все равно не откажусь и возводить его начну, как только пир в Саркеле завершу. Да будет тако? — голосом, в котором звенела булатная сталь, спросил он своих советников и оглядел всех требовательным взором.

— Да будет тако, великий князь Олег! — трижды ответили дружным хором воеводы великого киевского князя и вдруг почувствовали, что духи воинства и созидания протянули свои руки навстречу им.

Весь Саркел был озабочен одной заботой: где взять столы, ковры или плетеные подстилки, на которых бы уместилась несметная рать русичей, что прибыла для войны, но передумала и заключила добрый мир с их правителями. Со всех концов этого маленького уютного городка с одним большим дворцом, в котором жили и царь, и хакан, и главный визирь, и большая стража, охранявшая жилище повелителей хазар, одним или двумя десятками невысоких каменных домов, в которых жили самые богатые сановники или родственники хазарских правителей, остальные дома в большинстве своем были глинобитными мазанками и кибитками, — со всех концов этого пестрого, говорливого селения хазар слышались добродушные ворчливые восклицания и бормотания, но слово «мир» и благословение «шеэхейону» произносились везде почти беспрерывно.

Олег чувствовал, как Саркел пропитался особым духом благожелательства и доброты, и не мог не быть благодарным иудейским священнослужителям за создание этого особенного духа.

Слова звенели чистотой помыслов, предложения складывались сами собой, и никто не чувствовал никакого принуждения. Все здесь было насыщено золотым, благодатным солнцем и ароматнейшим воздухом, в котором распространялось благоухание спелых, чудесных фруктов и великолепных цветов.

— Далековато ты находишься от земель моих русьских, Саркел, но жить в тебе от этого не хуже! Столько солнца, тепла и благодатных земель вокруг! Здесь могут жить и скотоводы, и пахари! — восхищенно заметил Олег, поднимаясь по широким мраморным ступеням дворца хазарских правителей в окружении своих верных «Лучеперых» друзей.