«Эти двое — временщики. Один ловко управляется с секирой и мечом, но носит на груди, под рубахой, крест и потому является не тысячником, а только сотником. Молод, красив, голубоглаз, словоохотлив… Да, он чаще других сотников старается быть возле меня… но я и сам… когда-то вел себя точно так же, ибо старался угодить своему правителю и сделать себе звонкое, славное имя. Потуги Софрония понятны. И его связь с Исидором, конечно, основана на их единой вере в Христа! Ведь мною это не возбранялось! Но… Дир учуял в их связи что-то опасное, а чутье Дира — это дар Перуна! Дир в таких делах еще ни разу не ошибался, он словно длиннорыл, рыба, что видит хвостом, за версту беду чует. Ну, Дир, поклон тебе низкий, если ты и в этот раз учуял, как тогда в море, перед Царьградом… С Исидором давно все понятно. После моего грабежа в Царьграде, ясное дело, ни Фотий, ни Михаил не успокоятся и будут бдить меня денно и нощно… Похоже, что Дир прав в своем предчувствии, но…»

— Дир, что тебе не по нутру в Софронии? — глухо спросил Аскольд, глядя на Дира исподлобья.

— Они были одни вчера, когда ты творил молитву о Рюрике перед Святовитом, а я тайком наблюдал за ними, — угрюмо начал Дир и почувствовал, как покраснел. На мгновение он стал противен себе, язык присох к гортани, но, взглянув на поникшую вдруг голову Софрония, Дир понял, что был прав. Эти двое действительно не зря отираются возле Аскольда. А своим жестом, в котором столько тайн заложено, совсем лишили его покоя.

— Ну и что? — не понял Аскольд.

— Они были одни, им никто не мешал, а изъяснялись они с помощью этого жеста! — со злым упорством объяснил Дир суть своей подозрительности Аскольду и увидел наморщенный лоб своего повелителя.

Да, новость не понравилась киевскому князю. Он отстранился от Исидора, осторожно поднялся и глухо приказал своей охране:

— Взять их и каждого в отдельную клеть замкнуть!

Охранники молча повиновались.

— Князь, может, сначала выслушаешь меня? — робко предложил Исидор, окруженный телохранителями Аскольда.

— Завтра, после окончания тризны, — резко ответил ему Аскольд и грубо потребовал от охранников: — Чтоб я не видел их здесь больше! Уведите немедля!

Охранники выполнили приказ князя и увели пленников в княжий терем, а Аскольд еще долго ходил по поляне вокруг потухшего костра, временами обращаясь с каким-нибудь вопросом к верховному жрецу, потом подходил к Диру и, похлопывая волоха по плечу, бормотал: «Так-так, все выясним, все свершим, как Святовиту угодно!» И лишь когда забрезжил рассвет и посветлело небо, он не стал ждать появления солнца, а грустно приказал Бастарну, чтоб друиды пробарабанили отбой минувшего дня тризны…

— Да, Бастарн, ты прав, сначала ты! — улыбаясь, проговорил Аскольд, когда верховный жрец явился по зову в его гридню и сурово посмотрел князю в глаза. — Как всегда хмур, Бастарн, даже сейчас, когда знаешь, что предатели сидят в клетях и ждут нашего решения!

— Я хмур не поэтому, и ты это ведаешь, — устало проговорил Бастарн и пояснил: — Я нынче утром стоял перед изваянием Святовита и увидел на южном лике его знак благосклонности к делам твоим, хотя чую я, что добрых дел ты творить не собираешься!

Аскольд захохотал.

— Сие надо понимать так, что те, на которых я пойду, должны будут принять мои деяния с радостью, как Божью кару! — проговорил Аскольд и постарался усадить Бастарна на самое хорошее место в своей просторной, роскошной теперь гридне.

Бастарн сея на скамью, покрытую пышным персидским ковром, остро взглянул на Аскольда, отметил его довольство собой и грустно потребовал:

— Ну, терзай меня своими вопросами, чую, не отстанешь, везде найдешь!

— Это ты верно подметил, — искренне сознался Аскольд и нетерпеливо прошелся вдоль гридни. — Не скупись, Бастарн, выкладывай, что ведаешь!

— Ты о Христе? — спросил Бастарн.

— Нет! — быстро ответил Аскольд и охотно пояснил: — Я недавно понял, что евангелисты и апокрифисты сотворили легенды о чудотворцах, которые были выгодны сильным правителям. В честь того, выдуманного Христа воздвигнуты великолепные храмы, которые я пограбил в Царьграде и собираюсь пограбить еще! — Тут Аскольд остановился, осторожно посмотрел на Бастарна и затем резко спросил: — Тебя интересует, в какого Христа буду верить я, если вдруг надумаю сменить языческую веру на христианскую?

— Нет, — ответил Бастарн. — Решил дела черные делать? Твори, но моего благословения на сие не требуй!

— А я и не требую! Прости, Бастарн! — Аскольд проговорил эти слова тем волоховским выговором, который так роднил его с верховным жрецом. — Ты же понимаешь, сейчас я ни одного своего гриденя на покой не уговорю! Они все ждут нового похода и нового грабежа!

— Есть очень древняя легенда Истины, — задумчиво произнес Бастарн. — Она написана была на египетских папирусах и лежала в кумранских пещерах, где собирались первые ученики Христа-небожителя.

— Христос — небожитель? — переспросил Аскольд.

— Да, — спокойно подтвердил Бастарн и продолжил: — Он является одним из тех сынов света, который должен был сказать людям Земли, что они не одни в этом мире. Они имели свои постоянные ашрамы в разных местах Земли, в зависимости от того, где больше всего проявлял свою злую волю человек.

— Ты хочешь сказать, что я сейчас смогу привлечь их внимание и кара их будет неизбежна? — помолчав, недоверчиво спросил Аскольд, хотя чуял, что Бастарн говорит правду. — Но почему они меня не покарали за мой первый поход в Царьград?

— Их осталось очень мало после войны с сынами тьмы, — грустно ответил Бастарн. — Легенда Истины гласит, что около семнадцати тысяч лет назад над Землей была война богов, или война сынов тьмы с сынами света. Силы были равные, и война была длительной и жестокой. В ходе ее погибло множество народов, и земля горела и крошилась, опускалась на дно морское, а горы крушились и превращались в песок. Наша Земля местами получила такие тяжелые раны, что вряд ли ее кто-нибудь вылечит…

— Кто одержал победу? — возбужденно спросил Аскольд, не спуская глаз с верховного жреца, и задумчиво сказал: —Неужели сыны тьмы? Да! Ты же сказал, что сынов света осталось мало? И что сейчас?

— Они стараются латать наше жилище и наши души…

— А без них нас ждет гибель?

— Без них в нас побеждает злая воля на короткое торжество злой силе, — изрек Бастарн.

Аскольд возмутился:

— Откуда ты знаешь, что на короткое торжество будет использована моя воля? — спросил он так зло, что казалось, каждое его слово пронзало воздух в гридне.

Бастарн ответил ему так же яро.

— Сколько я ведал горячих, ловких князей! И чем ловчее они были, тем больше лиха видела от них дружина! А сколько сирот появилось на свете от таких прытких правителей!

— Бастарн! — вскричал Аскольд. — Ты же знаешь, что если не я… Ведь на меня в любой час может напасть враг!

Бастарн принял игру князя, ибо знал, что Аскольд просто так не отпустит его нынче от себя.

«Пусть прощупывает, пусть узнает, сколько может, лишь бы на благо все пошло», — думал верховный жрец и терпеливо ждал.

Аскольд дышал глубоко, шумно прохаживаясь по гридне, поправляя то свечи в подсвечниках, торжественно украшавшие гостиную комнату и радовавшие глаз даже сурового верховного жреца, то свою красивую одежду, напоминавшую яркостью рисунка и богатством ткани скорее одеяние персидского принца, нежели летний наряд варяжского витязя. На нем была рубаха, сшитая из нежного сирийского шелка сиреневого цвета, с пышными длинными рукавами и легкие шелковые, коричневого цвета, собранные в талии глубокими складками шаровары. Костюм арабских купцов, подсмотренный им на одном из византийских островов, поразил когда-то Аскольда своей пленительной легкостью, и он дал себе слово сшить такой же и носить его в жаркие киевские дни. Нынешний день действительно требовал легкой скользящей одежды.

Иногда он ласково проводил жаркими ладонями по рубахе и улыбался счастливой улыбкой от обладания такой чудной вещью, но затем вспоминал про верховного жреца, бросал косые взгляды на Бастарна и соображал, будет ли до конца откровенен с ним жрец или слукавит, скроет самые сокровенные тайны, которые, как он думает, помогли бы ему стать неуязвимым и победить еще раз греков, но теперь уже в открытом бою с их стратиотской[2] тяжеловооруженной конницей!.. «Иначе зачем такую рать иметь? Не на Новгород же за илом с нею ходить! Нет, я должен еще раз сходить на Царьград и побить его знаменитых катафрактариев»[3],— самоуверенно подумал Аскольд, внимательно глядя на Бастарна.