— И если эту бесконечность насыщать только местью и злобой, то жизнь всех людей превратится в чудовищный разрушительный мрак.

Радомировна вздрогнула. Жрец видел ее насквозь. Но разве она виновата в том, что ее жизнь разрушил жестокий варяг! Как ненавидела она его!

— Небо каждому дарует свою судьбу, — терпеливо проговорил тогда Бастарн и напомнил: — Разве ты всегда и ко всем была добра? Ты была любимой дочерью знатного человека, но даже не замечала порой свою младшую сестру, а она ведь тоже Радомировна! Ты была жестока к птицам и зверям, а они тоже посланники Неба! Нельзя, дочь человека, жить только духом своей неугомонной плоти! Это твоя вина! Твой муж увлекся духом воина, духом разрушителя людских жизней и не внял наказам духа терпения и созидания. А Небо не примет душу того, кто противится его законам… — Жрец еще раз безжалостно посмотрел на Радомировну и горько сказал: — И потому Вадим до сих пор живет с тобой!

Радомировна покраснела. Опустила голову. Да, каждый день, в середине дня, она от непонятной усталости или слабости, но непременно стремилась прилечь, мгновенно засыпала тяжелым сном, а через некоторое время просыпалась с ощущением совокупления и сладострастного наслаждения с Вадимом. Кому скажешь об этом? Никому на свете! Что это было? Явь или сон?

— Это не сон, — поведал жрец, будто читал ее мысли. — Он живет рядом с тобой… Я же тебе сказал, что жизнь бесконечна… Но если это тебя пугает, то скажи ему, что мертвые к живым не ходят, и он будет ждать тебя в другом месте.

Радомировна вздрогнула. Она часто ощущала Вадима рядом с собой: то он гладил ее по длинным распущенным густым темным волосам, то нечаянно обронял ее гребенки, но, видя, как она пугается этих звуков, отходил от нее и пропадал где-нибудь в укромном уголочке. А иногда она разговаривала с ним о своей мести, о ненависти к Рюрику, но он молчал в ответ, не принуждая ни к какому действию.

Жрец продолжал:

— Если хочешь избавиться от Вадимова духа, выходи замуж. Но запомни: детей ты должна растить в добре, иначе Небо снова тебя накажет.

На прощание он сделал жест, изобразив при помощи развернутых ладоней треугольник, и пожелал ей доброго здравия на многие лета.

И вот грянула одна весть, затем другая. Умерла любимая жена варяга, за ней и он испустил дух. И Радомировна заплакала. Не осуществилась ее мечта, не сыновья Вадима отомстили за отца, но мощный дух ее мести извел пришельца из Рарога. Надо было вздохнуть полной грудью, отвезти венок из цветов, что растут под окном, на поминальный камень и поклониться памяти отца детей своих да показать те места, где жили они когда-то. И с первым торговым караваном ладей отправилась Повада с сыновьями в Новгород.

Поминальный камень, поставленный еще по указу Гостомысла, возвышался на Словенском холме и содержал на лицевой стороне краткую надпись: «Хороброму Водиме, конязю Новгорода, от его поселенцев».

Радомировна подвела двух Вадимовичей к могиле отца и тихонько запричитала, вспоминая свою горячую любовь к мужу и короткую жизнь с ним. Затем она достала из аккуратно сложенного убруса цветы, сплела их в небольшой венок и возложила его к подножию камня. В это время она почувствовала, что на них кто-то пристально смотрит, и медленно повернулась на взгляд.

На нее смотрел высокий красивый Словении могучего телосложения, который пытался понять, кто это мог осмелиться возложить цветы Вадиму, когда варязе еще не ушли с окровавленной ими земли.

— Я захотела показать своим сыновьям город, где их отец был князем и стал жертвой, — сурово проговорила Радомировна, еще не зная, с кем разговаривает.

Власко ахнул. Перед ним стояла та, о которой он забыл и мечтать. Некогда пленительная, юная, нежная красота лица Радомировны уступила место жесткому, аскетическому выражению, скрывающему противоречивые чувства, молниеносно сменяющие друг друга. Вот только что фанатичной местью горели глаза, но окинула Радомировна беглым взглядом старшего сына и словно умылась волшебной водой. Серые глаза ее излучали такое море любви и счастья, что Власко готов был схватиться за сердце, так оно заныло от печали.

— Кто ты? — резко спросила Радомировна и вгляделась в лицо Власко.

— Сын Гостомысла, — ответил Власко, чувствуя, какую бурю вызовет в ней одно упоминание о бывшем владыке Новгорода.

Радомировна сузила глаза, и они обдали Власко холодным блеском металла.

— Полюбуйтесь, сыновья, на этого богатыря, — злобно засмеялась она. — Ежели бы у него вовремя голова созрела для княжьего шелома, то ваш отец был бы жив и никакие варязе не топтали бы нашу землю своими сапогами! — крикнула она.

Власко вспыхнул, как от плевка. Он шагнул ей навстречу, схватил за руку, но в следующее мгновение был вынужден отступить. Два Вадимовича так цепко держали его за плечи, что Власко разозлился.

— Мало того, что знать ничего не желаешь, так еще и сыновей своих жгучей злобой пропитала! — И он рванул локти вперед с такой силой, что оба Вадимовича едва не стукнулись лбами.

— Кто заменит отца моим сыновьям? Кто заменит мне мужа? — Грозно спрашивала Радомировна, смело и насмешливо глядя в голубые глаза «трусливого, ленивого, заевшегося Гостомыслова отрока».

Власко выслушал ее горькую, пропитанную едкой гордыней речь, внимательно посмотрел в ее серые глаза, в которых то вспыхивала злость, то мелькала необузданная страсть, зовущая к жарким объятиям, и спокойно ответил:

— Я!

Радомировна посмотрела на сыновей, их лица, похожие на лицо Вадима, выражали сначала возмущение, затем любопытство, а под конец естественную тоску по отцу, его заботе.

— А не струсишь? — быстро спросила Радомировна, расхохотавшись во весь голос, и над Советной поляной зазвенел радостный смех…

Вот уже месяц, как Радомировна с сыновьями жила в доме Гостомысла и не могла заставить себя смело выходить на улицу, боясь вызвать лишние разговоры, ненароком принудившие бы Власко изменить свое первоначальное решение. Она прятала свое счастливое лицо не только от Власко, но больше от своих сыновей. Как и что она теперь будет им говорить, когда все так быстро изменилось! Ведь сейчас она видит над собой только чистое голубое небо, нежится в лучах жаркого золотого солнца, а под ногами у нее не земля, обагренная кровью ее первого мужа и отца ее любимых сыновей, и не бревна, которыми так любили новгородцы мостить свои улицы, а цветущий луг, над которым она то парит, как ласточка, то порхает, как красивая бабочка! Радомировна делала вид, что у нее очень много хлопот по такому большому дому, и всегда уходила от пронзительных взглядов сыновей, заставляя их помогать ей по хозяйству. Но если от сыновей Радомировна могла спрятать свое счастливое лицо, то от Власко она ничего не хотела больше скрывать. Совет прошел не совсем так, как ей хотелось, но Власко стал посадником Новгорода, и весь край северных и западных словен должен будет считаться с ним. Теперь он готов обнажить меч Вадима против варязей, а кое-кто из именитых словен поможет ему в этом деле. Только как начать? Какой призыв нужен, ибо на не именитое дело словене не пойдут. Одних не отпустит земля, а других — ремесло. Думай, Радомировна, ибо ты запалила душу Власко огнем ненависти к пришельцам, тебе и раздувать этот зловещий огонь. Радомировна остановилась, чтобы отдышаться. Крутой здесь шел подъем на Словенский холм, куда зачастила она ходить, будто прощенья просить у Вадима перед его поминальным камнем… «Что же делать дальше?» — в растерянности думала она и ничего не могла придумать. В голове мелькала то одна мысль, то другая, но ни одна не ложилась на сердце, а это был дурной признак. «Не хочет Святовит меня поддержать, — решила Радомировна, но потом обнадежила себя: — Пойду постою у могилы, может, дух Вадима что подскажет».

У камня возлежало несколько цветочных венков, а поверх них кто-то возложил даже можжевеловый. Радомировна ахнула. Кто бы это мог быть? Значит, кто-то считает, что первым великим князем Северного объединения словен был не варяг Рюрик, а Вадим! Ее Вадим! Вадим Храбрый!.. Радомировна вспомнила, как много худого говорил при ней Вадим о Новгороде, обижался на варягов, на их скрытность. Она вздохнула, затем нагнулась, положила рядом с можжевеловым венком свой, свежий венок, сплетенный из васильков и незабудок, поклонилась еще раз подножию, а затем разогнулась и внимательно посмотрела на небо. Она долго пытала зовущим взглядом каждое облако, отображающее, как ей казалось, душу Вадима, его дела и характер всей его короткой жизни, и терпеливо ждала ответа.