Свадебная вереница между тем прошла через город к тому месту на берегу Великой, где всего три месяца назад так весело и торжественно праздновали день Ивана Купалы.
Ольга почувствовала, как глаза ее затуманились. Она отняла свою руку из руки Ингваря и смахнула слезы. Ему стало жаль ее, как маленькое дитятко. Он обнял и поцеловал Ольгу в голову.
Подул свежий ветер, пробудив задумавшийся лес, оживив хмельных гостей.
Подойдя к берегу, гости увидели на реке лодочников с факелами, которые обеспокоенно что-то искали на воде.
— Эй, там! Что вы там делаете? — весело крикнул кто-то из гостей.
— Они Мару ищут! — пошутил кто-то в ответ.
— Эй, чьи вы люди? Что вы там ищете? Если винную бочку, то она здесь, с нами!
Гости расхохотались.
Но весельчаку никто не ответил. Лодки же стали подплывать к берегу. Кто-то тяжело плюхнулся в воду. Затем еще и еще.
Гости затихли, плотно обступив берег, а парни, подняв факелы, освещали лодочников.
— Что стряслось? — спросил Ингварь.
— Наверно, кто-то утонул, — тихо высказали рядом зловещую догадку.
Тем временем лодочники тяжело погрузили в лодку чье-то безжизненное тело. Река волновалась. Весла не слушались людей.
Ольга, наблюдая с крутого берега за работой лодочников, так крепко вцепилась в руку Ингваря, что тот испуганно взглянул на нее.
— Ты боишься? — спросил он, укрывая ее от свежего, порывистого ветра.
— Кто там? — с широко раскрытыми глазами прошептала она поежившись.
— Не знаю, — поежился и Ингварь, — кто-то утонул. Давай уйдем отсюда.
— Подожди, — попросила она дрожащим голосом. У нее заледенели руки, на лбу выступил холодный пот, губы пересохли, во рту застрял сухой колючий ком, но в голове билось отчаянно и больно: «Борис! Это он! Борис!»
Она хотела что-то сказать, раскрыла рот и, пошатнувшись, упала.
Подул вдруг страшной силы ветер. Сосны и ели, стоявшие невдалеке плотной стеной, угрожающе заходили во все. стороны верхушками, сбрасывая со своих ветвей шишки. С огромной силой ветер срывал зеленые листья, вздымая ввысь и кружа над головами испуганных гостей смесь из листьев, хвои и пыли, стали потухать один за другим факелы. Это непонятное явление окончательно сбило с толку свадебное гулянье. Гости столпились в кучу и не знали, где спрятаться.
А у раскидистого дуба, ветки которого пытались выдержать яростные порывы ветра, Ингварь пытался привести в чувство свою невесту. Он смотрел на безжизненно разбросанные руки, на головку с чудесной русой косой и, бледный и растерянный от нахлынувшего страха, не знал, что делать.
А ветер все бушевал. Он сорвал с гуляющих венки, трепал одежду, а в глаза бросал колючую хвою и пыль. Парни пытались укрыть от страшных порывов ветра оставшиеся гореть, два факела…
Василь очень осторожно приподнял голову Ольги и заглянул в лицо. Глаза, закрыты, рот чуть приоткрыт, лоб и щеки мертвенно-бледные, губы посинели, дыхание едва слышное. Он достал склянку с настоем и потер ей виски.
Ольга вздохнула. Вздрогнула. Приоткрыла глаза. Невидящим взором огляделась вокруг и, опять закрыв глаза, задышала ровнее.
— А теперь ее надо отнести домой, — решительно заявил Василь и взял ее на руки.
— Дай я понесу, — спохватившись, попросил Ингварь.
— И тебе хватит, до дома далеко, — хмуро ответил Василь.
Они двинулись к городу.
Впереди шли факельщики, повернувшись спинами к ветру, укрывая огонь, который выплясывал замысловатый танец.
Лес шумел и буйствовал. Уже не раз слышался треск надломленных верхушек деревьев, стон падающих, вывернутых стволов, вздохи расступившихся и израненных елей. Испуганным притихшим гостям казалось, что лес кричит, зовет на помощь, жалуется богам и что-то пророчит… Все шли, низко склонив головы, и каждый твердил про себя: «Скорей бы укрыться!.. Ну и свадьба! И за что боги так прогневались на Ольгу?.. Кто же это утопился? Ну и ветер! Не дай, Святовит, дождь! Прибьет всех к земле, как травиночки!..»
Вдруг, уже подходя к городу, все неожиданно почувствовали, что дышать стало легче. Полегоньку выпрямились спины, поднялись головы к чистому небу.
— Неужто все прошло? — беспрестанно спрашивали люди друг друга и улыбались неуверенными улыбками. — И без дождя?
— Ну и чудеса!
— Это Перун поднял шум! К чему бы это?
— И куда глядит Радогост?
— Ну, как там Ольга?.. Что с ней?
— Ольгу понесли домой…
— Дышит хоть?
— Дышит, но глаза не открывает…
— Глади! Кто это?.. Никак Ольгин отец встречать вышел… Не поглядел на непогодушку…
— Болит душа-то, отец ведь…
— Смотри-смотри, сам Ольгу на руки берет. Силен еще, старый…
— Чай, дочь! Не кто-нибудь!.. Куда отдает!
— А что ей, плохо, что ли, там будет? Великая княгиня! В Киеве!.. Там тепло еще ноне, как у нас в самое лето!..
— Красиво там?
— Красиво! Зелени много всякой, долго там тепло… А Ольга солнце любит! Ей в самый раз! Ох и счастливая!
— Ну уж и счастье! Променяла Бориса на старика… По мне хоть и княжич великий, а не пошла бы! Борис куда красивей!
— Много ты понимаешь! Ты только представь; Киев! Купцы из разных стран, государевы люди! Дружинников тьма тьмущая! Бояре знатные! Князья! Веселье! Гулянья! Пиры! И кругом она — первая! У князя Олега-то жена уже старая! И будет Ольге почет и уважение, все на нее заглядятся. А что Борис? Ну, наш! Ну, красивый! Ну, добрый! К этому быстро привыкаешь и не замечаешь потом. Дети пойдут! Что она увидит? Как все!
— Ну пусть живет не как все! А за Бориса ей боги все равно отомстят. Такого парня бросить! И ради чего! Ради каких-то пиров! Не понимаю я ее!
— Ну-ну, подруги! Полно ссориться! Пошли-ка лучше к реке! Авось ветер больше не залютует, — предложил кто-то из парней.
— Нет, я не пойду. Что-то веселья нет на этой свадьбе… Да и без невесты с женихом что за гулянье! По домам пошли! — решительно ответила одна из подруг Ольги и круто свернула к своему дому.
И гости, слышавшие перепалку двух подруг, хмурые и задумчивые, стали расходиться по домам.
Тучи, подгоняемые прощальными, ослабленными порывами ветра, равнодушно проплывали по небу, раскрывая то одно созвездие, то другое. Наконец они совсем исчезли, оставив властвовать на короткие ночные часы на небе молодой остроконечный месяц. Лес совсем затих, словно не было злого ураганного ветра, словно и не охали в ответ на его порывы старые могучие стволы.
Сумрачным, освещенным кое-где сторожевыми факелами, возвышался деревянный кремль Плескова, Его башни с бревенчатыми крышами устало дремали и ни во что не хотели вмешиваться.
Город засыпал. И только в доме князя русича Вальдса никто не смыкал глаз: все беспокойно хлопотали вокруг Ольги.
Три дня в доме плесковского князя Вальдса никто не знал, станет ли его дочь женою великого наследника или уйдет вслед за муромским княжичем в царство северной богини Яги.
Нянька Анисья две ночи молилась своему Богу Христу и просила Его и Его мать Богородицу спасти Ольгу от смерти, и заверяла их, что всему виной молодость и неопытность ее ладушки, что она обязательно искупит свой грех. «Простите ей все! Она оценит вашу доброту! Пощадите ее молодость! Ведь она еще разумом не дошла!..» — просила и просила Анисья.
Как видно, Бог услыхал заверения Анисьи, и на четвертый день та увидела ожившую, очнувшуюся Ольгу. В ней боролись желание умереть от сознания содеянного зла, желание провалиться в бездну и не видеть никого, ничего не слышать, ничего не соображать и желание жить, желание видеть всех родных и, ползая перед ними на коленях, просить прощения у них за Бориса. Не в силах справиться со всем этим, Ольга по-бабьи выла, как смертельно раненный зверь. Затем, обессилев, на вопрос, не хочет ли она в теплой баньке помыться, нерешительно пожала плечами.
— Не знаю, — равнодушно и тихо ответила она. — Анисья, там, в реке, был Борис? Он ничего не захотел видеть! Он отказался от жизни без меня! — в ужасе проговорила Ольга и вдруг яростно крикнула: — Это я! Я во всем виновата!..
