Таня, посмотрев на Дубова, покачала головой.

— Илюша, оставь, она сама, ей понравилось их отделять друг от друга. В наше время никто не слышал о таких диковинках. Огурцы, морковь, лук, свекла. Вишни и яблоки и то не у всех были. Привыкнет, банан её пока не впечатлил, завтра ананас попробуем.

— Лиза, не куксись, — обнял жену Седлер. — Она быстро догонит. Татьяна Ивановна, попробуйте, вот то мясо с луком под сыром и майонезом, очень вкусно. Вам понравится.

— Идите, ребятки, отдыхайте пока с дороги. Я тут сам. Мы поужинаем, телевизор посмотрим.

— Пап, я могу покормить маму сама.

— Лиза, завтра, а сейчас, Илья, веди, её в ваши апартаменты. И спокойной ночи.

Дождавшись их ухода, он подсел к ней на кровать. Подложив подушку за её спину, поставил поднос на колени.

— Давай потихоньку, не торопись, мясо я тебе порежу на кусочки, смотри, как я это делаю. А теперь берёшь и накалываешь каждый кусочек на зубчик вилочки. Пробуй. Ничего страшного в том, что соскочил, сразу и у меня не получалось. Привык в лагере, всё ложкой есть, не легко было переучиваться. Видишь, получилось, — поцеловал он её в уголок губ, слизнув испачкавший их соус.

— Илюша, ты сам поешь, ты же с работы, голодный.

— Пожалуй, помогу тебе, съем кусочек, а ну, положи мне в рот. Илья прав вкусно. Давай делиться будем один тебе, один мне. Накалывай. Неси. Отлично. Ой, не поймал, ускакал, — смеялся он неудаче, обнимая её.

Лиза, подслушивающая за дверью, терялась в догадках, что там происходит такого, над чем они смеются.

— Кончай шпионскую деятельность и пошли отдыхать, — пробовал вразумить её муж.

— Смеются.

— Прикольно. Смеются, не плачут. Он знает, что делает. Лучше его эту женщину не знает никто.

— Илюша, она моя мать.

— Она его женщина и жена. Пошли добровольно или я применю силу.

— Примени, может мне тоже хочется, чтоб ты со мной так же, как отец с мамой нянчился.

— Чего проще, — поднял он её на руки, посмеиваясь. — Надо было давно прикинуться несчастной. Мужик, пока гром не грянет, лоб не догадается перекрестить. Малышка, любовь моей матери, льющаяся у неё аж из ушей и твой отец, щебечущий с Татьяной Ивановной, вдохнули в твою головку романтические нотки. Пошли разбираться.

С утра, покормив мать и раздав наставления мужу и домработнице, Лиза унеслась по магазинам, выполнять поручения отца. Купила всё, что пожелал он и, что посчитала нужным сама. Взяла парочку костюмов, примерив на себя, но взяв на размер меньше. Плащ, ночные сорочки, халатики, домашний костюмчик, кофточки и нижнее бельё тоже заняли своё место в её объёмных пакетах. Туфли и босоножки брала по себе, нога одного размера оказалась. Разложив покупки перед матерью на кровати, демонстрировала, на что убила сегодня день. Таня, что б не обидеть дочь, щупала, дивный материал, вертела необычной формы туфли и улыбалась. Лиза так старается. Но неужели я всё это на себя одену. А нижнее бельё вообще не такое, что шили в молодости они себе сами. Воздушное, кружевное, красивое. На него только смотреть, а не носить. Хотя им там с Ильёй на Затоне, было всё равно по большому счёту, что на них одето. Не замечали ничего, любили душой. На Илье грязный ватник, сам худой, чёрный, а для неё краше его не было никого. Кто бы знал, что из него такой мужик получится привлекательный. Как красиво он сейчас одет, хорошо пахнет. Подумала: «Надо бы поинтересоваться, кем он работает, но боязно, важный такой. Потом у Лизы спрошу». Только, когда он снимает с себя этот дорогой костюм, вешая в шкаф на вешалку, и ложится рядом с ней, становясь прежним Илюшкой, ей с ним легче разговаривать и понимать.

Лиза, перегладив одежду мамы, повесила её к отцу в шкаф, туда же отправились и туфли. Но ещё две недели пробежало, прежде чем она смогла, вставая с постели, садиться со всеми вместе за стол, смотреть телевизор и просто бродить по комнатам. Она щёлкала кнопки каналов и удивлялась. Жизнь давно улетела вперёд, а она добровольно замкнувшая себя в четырёх белых стенах, осталась там, в том прошлом, с одним громкоговорителем на стене, времени сталинской эпохи. Старания семьи не ушли в песок. Таня возрождалась. Она делала попытки вступать в разговор с дочкой и зятем. Ей уже было интересно, когда приедет Тимофей с Лизой, и она познакомиться с внуком.

Седлер скатал в Калинин до академии, узнал расписание занятий и получил информацию об обещанном общежитии. И вечером вернувшись в Москву, рассказывал, уплетая на кухне ужин, о перспективах бытия, ожидающих его семью.

— Двенадцать метров, общая кухня и соответственно места пользования тоже общие. — Со вздохом «обрадовал» он жену.

— Сколько семей в этой банке закрыто? — посмеивался Дубов.

— Шесть, семь, как повезёт.

— Какой кошмар, это ж ты так-то нагишом, как дома не побегаешь. И душа, как я понял, опять же нет. В раковине плескаться придётся. Ай, я, яй.

— Папуля, не трави Илюшу, не трогай его самое больное место. Вечно ему жарко и душно. Как он там приспособиться…

— Мы в бараках, вон по сколько человек жили, вспомнить страшно, а тут вам ещё и по персональной конуре выделили. — Продолжал подтрунивать Дубов, пока Таня, пожалев, не на шутку расстроенных ребят, не взяла его за руку.

— Ничего прорвёмся, — успокоила расстроенного мужа Лиза. — Мебели у нас нет. Купим холодильник, телевизор да пару диванов. О! Ещё про стол забыла.

— Шутки шутками, но может вам квартиру снять, — предложил отец, — я оплачу.

— Вот ещё заартачился сразу Илья. — Знакомые все в общаге, а я что особый. Хорошо хоть фамилию ещё пока не поменял, решили с отцом после академии уж при выпуске, а то бы ещё им тыкали и про вас, повезло, никто не знает.

— Илюша, а где Илья Семёнович работает, — вдруг спросила Таня.

— Как где в Министерстве, так ведь он…,- получив под столом толчок в ногу от Дубова, поперхнувшись, замолчал.

Таня повернулась к Дубову:

— Ты в важном месте работаешь.

— Ерунда, клерк маленький. Так на чём мы, Илюша, остановились.

Проглотив непонятку вместе с куском колбасы, Седлер продолжил.

— Меня только Лиза волновала. Самому мне до фени. Я с утра ушёл и до вечера в академии науку грызу. Лиза же общаги хлебнёт по полному раскладу, но если она согласна, тогда вопрос ребром не стоит. На субботу и воскресенье к вам наезжать будем, скучать не придётся точняк.

— А чего ты молчишь, про новые общежития? — не выдержал, чтоб не расколоться, что он тоже в курсе Дубов.

— Вы-то откуда про них знаете?… Илья Семёнович, так не пойдёт. Вы с отцом сами всего добились, я тоже хочу. Какое дали, в таком и поживём. Не всю же жизнь.

— Ты же сам сейчас нам с Татьяной Ивановной объяснил, что жить придётся там нашей дочери и внуку. Я правильно тебя понял? Вот они и будут жить там, где я скажу.

— Папка, из-за чего сыр бор? — влезла в мужской разговор Лизонька.

— Там есть малосемейки. Кухня, ванная со своим унитазом. Приличная комната и даже небольшой коридорчик. Так, Илья?

Седлер недовольно покрутил шеей.

— Но такую цивилизацию выделяют только старшекурсникам и избранным. Если вы мне сейчас организуете, все поймут, что у меня где-то есть лапа.

— Какая тебе разница. Ты же сейчас сам произнёс это волшебное слово «избранные» или мне показалось. Значит, у вас уже есть такие и их жёны будут жить нормально, а Лиза с Тимкой должны ждать очереди в туалет?

— Другие весело живут, не плачут, я заходил, смотрел.

— Как решит Лиза, так и будет. Прошу, не лезь в бутылку. Никому твои жертвы не нужны. Они там, на верху, страну с молотка пустили, а ты семью на принципы, как на вилы поднимаешь. Могу помочь, пользуйся, не ты так другие возьмут. И скорее всех те, кто тебя упрекать за это будет.

— Как всё это понимать?

— Так и понимай парень, как я тебе сказал, а ты услышал. С нас с твоим отцом другой спрос. Мы одиноки были, для себя не жили. Выкладывались на все сто, чем бы не занимались и где бы не работали. Не подходящие мы примеры для подражания. Для нас эталоном и путеводителем были слова: «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» В этой помойке, что нас грозит завалить, надо искать другие ценности, нежели вели нас. Пусть это будет семья. Ставь-ка ты в этом растрёпанном мире свою семью во главе угла. Знаешь, только в экстремальных ситуациях становится совершенно ясно, в чём ценность жизни. Она, сынок, в благополучии и счастье близких тебе людей. А всё остальное легко может развалиться, сгореть, исчезнуть. Так зачем придавать этому большое значение.