— Дочка, да ты беременна.

— Не знаю, — опешила та, — не уверена, с Тимкой такого не было. Я думала просто задержка.

— Приводи себя в порядок, и пойдём радовать семью, — велела Елизавета Александровна.

— Боже мой, дочка, — гладила её Таня. — Какая радость. Какая радость, — повторяла она.

— Да уж мужики обрадуются сейчас несказанно. И какой подарок Тимофею. Прихорошилась, вперёд, удивлять, — подтолкнула её вперёд Елизавета Александровна.

Мужики сидели, тихо переговариваясь и беспокойно поглядывая на дверь. Ожидая чего угодно только не смущённо улыбающихся лиц женщин.

— У нас для вас сюрприз, — встали по бокам Лизоньки мать со свекровью.

— Не томите, — не выдержал Дубов, — что с ней?

— Она беременна и у нас бу…

Им не дали договорить. Повскакавшие с мест мужики кинулись обнимать Лизоньку, чмокая в порозовевшую щёчку.

— Мне пацана не надо, — кричал Тимка, — он всю одежду мою сносит. Лучше уж девчонку, ей новое всё купите.

— Глупый, — прижала его к себе Таня.

А над Норильском палил полярный день. Улыбалось яркое солнышко, разогнав тени полярной ночи, настраивая город и его жителей на новое время и лучшую жизнь. Город с честью пережил развал. Выжил, выстоял, дал приют и работу всем нуждающимся в этом. Он не дрогнул, приняв в свою семью десятки тысяч людей, со всего простора, растерзанной, некогда единой страны.

Где-то опять бузят люди, рвя на себе рубашки, ломая и круша уже теперь свои маленькие государства, с азартом ловя опять виноватых и возводя на золотой трон новых кумиров. Обвиняя во всех грехах кого угодно только не себя. Неужели так трудно понять — историю не перепишешь. Ища разлад в других, но не в своей голове, своём сердце и душе, мы готовим бесславие себе и стране. Честно, искренне жаль!