— Папа, не мучай его, оставьте разговор до приезда Тимофея Егоровича. Я сделаю всё равно так, как мне скажет Илья. Он мой муж.

— Ну-ну…

Таня, тревожно посмотрев на Дубова, опять накрыла своей худой ручкой его елозящие по коленам руки и погладила плечо. «Тише Илюша, тише», — беззвучно шептали её бесцветные губы. Впервые женщина волновалась за погоду в доме и за его самочувствие. Посмотрел он с благодарностью на неё.

— Свозите маму в парикмахерскую. — Перевёл он разговор. — Я машину завтра отправлю.

— Это, пожалуйста, без разговора, как скажешь. — С покорностью сложила губки Лизонька.

Дубов прислал машину, как и обещал к обеду и Илья с Лизой повезли Таню в салон. Она с интересом смотрела на пробегающие за окном дома, улицы, магазины и торопящихся по своим делам людей.

— Ой, что это такое, — воскликнула она, тронув дочь за руку и указывая на проносящиеся мимо деревья, усыпанные шарообразными наростами, словно экзотическими гнёздами.

— Это омела. Удивительное растение. Типичное растение-полупаразит, живущее за счёт дерева хозяина.

— Какие же деревья она выбирает, ведь не на всех сидит?

— Особенно «жалует» она тополя, ивы, яблони и груши. Пускает себе корни в плоть деревьев, отбирая у них живительные соки и подтачивая силы. Причём сам «квартирант» с каждым годом становится всё крепче.

— Почему же с такой врединой некому бороться, присосался такой паразит и живёт себе, не тужит.

— Да, проводят, мамочка, спасательные рейды, срубают зараженные ветки, но вон видишь, растёт себе. И потом она лекарственна.

— Как такое может быть?

— В старину её употребляли как противосудорожный препарат при лечении эпилепсии, а также как кровоостанавливающее. И ещё использовали это безобразие как оружие против рака. Кстати используют при всех видах невралгий, гипертонической болезни, заедем в аптеку, купим. К месту разговорились об этом чудовище.

— Лиза ещё далеко?

— Тебе плохо? Уже приехали.

Таня стойко выдержала всю процедуру стрижки, просидев с закрытыми глазами и безумно переживая за конечный результат. Посмотрев на себя в зеркало, она вопросительно перевела взгляд на дочь.

— Мам, да. Это ты. Сейчас девочки поделают восстанавливающие маски на лицо, а потом подкрасят. Ты сама себя не узнаешь. Фигурка у тебя чудная. Костюмчик тоже к лицу. Отец обалдеет.

— Дочка, наверное, это не по возрасту.

— Не паникуй, это возраст не по тебе.

— Лиза, папа точно не заругается.

— Вот придумала. Папа дал денег, велел проехаться по магазинам и сделать тебе ещё покупки.

Прошли по универмагу уже вдвоём, набрали обуви, одежды. Заехали, прокололи ушки. Отец принёс в подарок набор из серёг и кольца. Лиза постаралась быстренько водрузить серьги на мамины ушки. Ей доставляло удовольствие заниматься ею. Видеть, как она возрождается из праха, расцветает. Знать, что и она, Лиза, приложила к этому тоже усилия.

— Лиза окулист… — напомнил Илья жене.

Заехали туда, проверив глаза, выписали и заказали очки. Целый день мотались по Москве и всё по делу. Таня без устали смотрела и смотрела в окно мчащейся машины, провожая изумлёнными глазами нёсшийся рядом поток техники. Совсем другая страна, другие машины и одежда вытеснили их эпоху. Прошлое ушло в историю и с этим уже ничего не поделаешь. Вечером она с нетерпением ждала прихода Ильи, что скажет, как воспримет её новую причёску и лицо. Услышав поворот ключа в двери, она выглянула в холл, забирая из рук портфель, боялась поднять глаза и взглянуть на него.

— Татьяна Ивановна, вас не узнать. — Покрутил он её, не удержавшись, пылко притянул к себе.

— Не сердишься?

— Птаха, ты выглядишь потрясающе.

Потихоньку жизнь налаживалась. Таня топталась на кухне около домработницы или Лизы, пытаясь что-то приготовить сама или учась этому у них. Какая там кулинария была в их годы, да ещё и в селе. Смех один, картошка, огурцы, капуста, молоко с хлебом не у всех, так называемая тюря и селёдка по праздникам. Вот и удивлялась она нынешним премудростям. В больших-то городах, наверное, жили по-другому, а провинция и село проще простого, лишь бы живот набить и то, если есть чем. Хорошо если урожайный на грибы и ягоды был год, бочками солили, всё-таки какое-то разнообразие. Мешки орехов стояли в чуланчиках. Сушёная вишня. Женщины пили вишнёвую наливочку, а мужчины горилку из свеклы. Всё домашнего приготовления. Ей даже вспомнилось, как она на печи часами процеживала в бутылки через марлю, вату и золу мутную жидкость. Она становилась как слеза. Но процесс тот долгий и муторный. А на печи потому, чтоб, упаси Бог, кто не застукал. Донесут. Матушка носила ту горилку в соседнее село и продавала. На вырученные деньги покупала одежду и обувь. Так и жили. А сейчас, столько премудростей, что и не сообразишь. Бутылки казённые, красивые. Крошат салаты из варёных и сырых овощей и заправляют майонезом. Чудно, но вкусно. Мясо жарят не просто так, а отбивают молотком, посыпая специями и обваляв в муке, и яйце жарят. Плов тоже интересен, зёрнышко к зёрнышку, но у неё пока он ещё не получился, такой, как надо. Зато голубцы Таня даже крутила сама и вышло вроде не плохо. Илья удивился, узнав, что это она готовила одна без посторонней помощи. Вспомнив сейчас Дубова, она покраснела. Всё труднее ей становится находиться рядом с ним на одной кровати. Его глаза горят всё ярче, руки обнимают всё жарче. Целующие её губы полны желания и страсти и не ограничиваются только лёгкими прикосновениями, а норовят, захватив рот, закружить её в хмельном поцелуи. Похоже, зря паниковала, он не забыл «Затон» и просто любит её. По крайней мере, пока. «Пока» не исчезало. Не торопилась отпустить она страх, хоть и пыталась загнать его в дальний угол, но всё же не готовая ещё была распрощаться с ним навсегда. Вчера гладила его рубашки постиранные Лидией Васильевной, какое удовольствие эти электрические утюги, не то, что были чугунные тяжёлые. И вообще мир хуже не стал. А тогда казалось, что будет крах, обвал, но нет земля и воздух научились за века избавляться от нечисти, обновляясь идя вперёд. Не смотря на то, что сгинуло столько людей, никак не меньше улыбаются люди, любят, женятся и рожают. Изобретают вон всё новые и новые прибамбасы, как не скажет Лиза. Значит жизнь сильнее дурости и зла. Просто их поколению не повезло, вернее им, кого судьба кинула в тот кровавый водоворот, а жизнь бежит себе в припрыжку, накручивая и накручивая обороты. Как хочется посмотреть на подснежники, ландыши, ромашки, нарвать васильков в поле, если они конечно сейчас есть. А то Илья приносил диковинные розы и совсем уж интересные гладиолусы. В их время она и не слышала о таких причудах. Нет, красиво, конечно, но хотелось бы спрятать лицо в ромашки. Сплести из васильков венок. Полежать в полевой кашке и сочной траве. Нацепить на руку часики из луговой гвоздички. Сколько ей было тогда, всего ничего, даже гулять с парнями ещё не ходила. Первый раз целовалась с Ильёй на «Затоне». Надо не забыть, спросить у него о цветах. Скоро вернётся Илья, поторопиться придётся с купанием, пока он не пришёл, чтоб не дать ему возможности пройти к ней в душ.

Смотря на то, как с каждым новым днём оживает мать, радовалась Лиза. Но опять двадцать пять, что-то странное стало происходить с отцом. Всё не славу Богу. Совсем стал не понятен. Неудобно лезть в его душу, но нужен разговор, адреналин зашкаливает в крови. Помучившись и застав его одного в кабинете, она решилась:

— Пап, что происходит, ты чернее тучи? Что-то не так, только не ври, я не маленькая?

— Я разберусь сам, — пытался отнекиваться и уйти от разговора он.

— Отец, не финти. Она не интересна тебе, как женщина.

— Лиза не говори ерунду, — оборвал он дочь.

Но Лиза глотая обиду продолжала его пытку.

— Всю жизнь жгла любовь, что смерти сильнее, а тут реальная женщина далёкая от мифа и чувство угасло, испарилось, исчезло, да?

Он в знак протеста выставил перед собой руки.

— Дочка, подожди городить огород…