«Мы гастролировали по всей Белоруссии. И однажды, когда я работал на одной из клубных сцен Гомеля, ко мне подошли два человека в форменных фуражках. Прервав опыт, они извинились перед залом и увели меня (неясно, зачем была такая спешка? Гэпэушники не любили засвечиваться перед людьми, тем более на сцене. – В. С.). Посадили в автомобиль. Я чувствую, что ничего злого по отношению ко мне они не замышляют. Говорю:

– В гостинице за номер заплатить надо (обычно оплатой проживания артистов занимался эстрадный администратор. – В. С.).

Смеются:

– Не волнуйтесь. Заплатят…

– Чемоданчик мой прихватить бы…

– И чемоданчик никуда не денется.

Действительно: с чемоданчиком я встретился в первую же ночь, проведенную не в дороге (интересно где? – В. С.). И счета мне администрация не прислала, видно, кто-то заплатил за меня. Привезли – куда не знаю. Позже выяснилось, что это гостиница. И оставили одного (без охраны? – В. С.). Через некоторое время снова повезли куда-то. И опять незнакомая комната. Входит какой-то человек с усами. Здоровается. Я его узнал сразу. Отвечаю:

– Здравствуйте. А я вас на руках носил…

– Как это на руках? – удивился Сталин.

– Первого мая… На демонстрации…

Сталина заинтересовало положение в Польше, мои встречи с Пилсудским и другими руководителями Речи Посполитой. (И это тогда, когда Польша была захвачена немцами?! – В. С.). Индуктором моим он не был.

После довольно продолжительного разговора, отпуская меня, Сталин сказал:

– Ох и хитрец вы, Мессинг!

– Это не я хитрец, – ответил я. – Вот вы так действительно хитрец!

М. И. Калинин незаметно потянул меня за рукав».

Удивляет в этой сцене многое: и доставка Мессинга в Москву не на поезде, а на машине, что с ночевкой значительно увеличивало переезд; и неожиданное появление в комнате Калинина. Непонятно, в чем заключалась хитрость Мессинга, обычно человека прямого и честного. Впрочем, не лесть и подобострастие, к которым Сталин привык, а именно честность считал он хитростью. И наконец, поражают смелые слова Мессинга: «Вот вы так действительно хитрец!» Если они и прозвучали, то, значит, Мессинг «прочитал» Сталина, понял его сущность, «двойное дно», разницу между словом и делом. И даже за это не заслужил упрека вождя. Может, тот растерялся от неожиданно сказанной ему в лицо правды? Сомнительно. В любом случае похвалим литзаписчика за эту сценку, в которой Мессинг предстал героем, без каких-либо преувеличений, возможно, даже сам не подозревая об этом.

Мессинга вывели из Кремля, посадили в машину, из окна которой он увидел лишь кусочек центра столицы. Вольфу предстояло жить в Москве, но об этом ему не подсказывали даже качества ясновидца. Он с волнением ожидал следующих дней – дадут ли ему работу и какую. Но два дня к нему в номер лишь приносили еду. На третий день заявился человек в темно-сером костюме и форменной фуражке и повез в банк.

– Проверим ваши способности, – сказал он.

– Зачем? Я – Вольф Мессинг!

– Знаю, – ответил человек, – но одно дело быть Вольфом Мессингом там, другое дело стать им здесь.

– Что? Тут другие люди?

– Другие! Советские! – с пафосом произнес человек в фуражке.

Мессинг с опаской посмотрел на него. С первых шагов жизнь на советской земле показалась ему странной и непредсказуемой. Он попал сюда неподготовленным, его не встретили, по уже сложившейся традиции, как почетного гостя. У него не было опытного импресарио. И самое неловкое – Вольф очутился в России без знания русского языка. Он не мог разговаривать, выучив лишь отдельные слова. С помощью этих слов, жестов удавалось понять собеседника, но не всегда точно. В книге мы не будем коверкать язык Мессинга, что затруднило бы, и без особого смысла, повествование о нем.

Итак, Мессинга привезли в Госбанк и поручили получить 100 тысяч рублей по чистой бумажке. Опыт этот едва не кончился трагически. Вот как он описан в мемуарах: «Я подошел к кассиру, сунул ему вырванный из школьной тетради чистый листок. Раскрыл чемодан и поставил его у окошечка на барьер. Пожилой кассир посмотрел на бумажку. Открыл кассу. Отсчитал сто тысяч. Для меня это было повторением того случая с железнодорожным кондуктором, которого я заставил принять бумажку за билет. Только теперь это не представляло для меня, по существу, никакого труда. Закрыв чемодан, я отошел к середине зала. Подошли свидетели, которые должны были подписать акт о проведенном опыте. Когда эта формальность была закончена, с тем же чемоданчиком я вернулся к кассиру. Он взглянул на меня, перевел взгляд на чистый тетрадный листок, насаженный им на один гвоздик с погашенными чеками, на чемодан, из которого я стал вынимать тугие нераспечатанные пачки денег… Затем неожиданно откинулся на стуле и захрипел… Инфаркт? К счастью, он потом выздоровел».

Мессингу не понравилась ни эта бесчеловечная проверка, ни другие, участившиеся. Он читал мысли их организаторов, они относились к нему недоверчиво, как к врагу, считали опасным, способным на преступление, на шпионаж: «Врешь ты все… Только спусти с тебя глаз. Такие способности, да чтобы их для себя не использовать может только идиот… А ты все сечешь. И притворяешься, что не знаешь языка. Понимаешь все, когда от тебя требуют. Хочешь войти в доверие, вызнать то, что тебе нужно, а потом передать связному, который, возможно, живет в одной с тобой гостинице, шпионская морда!»

Мессинг не понимал такого отношения к себе, мысленно восклицая: «Ведь я не совершил ни одного непорядочного поступка!», был раздражен этим и еще многим, что предстояло ему испытать, но благодарность к стране, спасшей его от гибели, перевесила все унижения и обиды. Единственный вид протеста – не учить русский язык, пусть всегда его принимают за шпиона и выпучивают глаза, когда узнают, что он – Вольф Мессинг.

Последнее проверочное задание дал сам Сталин – войти без пропуска в его кабинет. Надо было миновать три поста, что для Мессинга труда не составило, – это легче, чем освободиться из карцера в немецком полицейском участке. Когда Сталин увидел вошедшего Мессинга, он резко вскинул брови:

– Не люблю халтуру.

– Я тоже, – побледнел встревоженный Мессинг.

– А вы, Вольф Григорьевич, настоящий волшебник. Я уверен, что мы еще будем полезны друг другу. А пока… – Сталин прищурился, и столько коварных мыслей закружилось в его голове, что Мессинг, пытаясь прочитать их, запутался и наморщил лоб. – А пока… поезжайте в Брест. Вы там перешли границу?

– Там рядом Польша, где я находился.

Сталин вдруг рассмеялся:

– Мой друг оценил вашу голову в двести тысяч марок. У нас своя валюта – патриотизм. Наши люди не продаются и не покупаются. Не хотите ли вы показать свои психологические опыты трудовому крестьянству Брестской области?

– Пожалуйста, – ответил Мессинг, – в колхозах, в городах, где пожелаете.

– В городах, пожалуй, рановато, – заметил Сталин. – Со временем наши ученые составят специальную аннотацию, предваряющую ваше выступление, с которой вы сможете показывать свои опыты даже нашему партактиву. А пока, – вдруг улыбнулся Сталин, – у меня будет свой ясновидящий. И надеюсь, вы не предадите меня, как Ганусен Адольфа, не сфальшивите, как Гаммоне перед Наполеоном, испугавшийся сказать ему правду о предстоящем поражении. У меня есть историческая справка по этому вопросу. Вы не замечены ни в обманах, ни в предательствах. Пока поезжайте в Брестскую область. Товарищи там уже предупреждены о ваших гастролях, – заключил Сталин и стал читать что-то напечатанное на машинке, показывая этим, что встреча закончена.

Нервные силы Мессинга были так истощены, что почти весь путь до Бреста он проспал и потом никак не мог определить: действительно ли он устал или находился в состоянии каталепсии? Мессинг не чувствовал тяжести своего тела, почти неуловимо билось сердце. Кондуктор, заметив неладное, особенно после того как Мессинг дважды не отреагировал на его предложение «испить чайку», решил на большой остановке в Минске вызвать станционного врача. Внешне пассажир поезда, недвижимо лежавший на спине, не подавал никаких признаков жизни, но в его сознании горели деревни, взрывались дома и, сраженные пулями, осколками снарядов и бомб, падали на землю люди. Мессинг видел, что Гитлер обманет своего друга Сталина, что скоро война перекинется на Россию, совершенно не подготовленную к ней – нет ни достаточного количества современной техники, ни хорошо обученных военных кадров: одни перекочевали в лагеря, другие расстреляны как враги народа. Однако открывать свою тайну диктатору, за которым тянется кровавый шлейф, дело опасное… Возможно, диктатор не поверит или предсказанное будущее его не устроит. Еще хорошо, если ясновидящего объявят шарлатаном и дело обойдется этим. Кстати, настоящих телепатов – единицы, а шарлатанов пруд пруди. Правильно и справедливо, когда фокусник выдает себя за фокусника, не более.