В конце мая 1954 года председатель комиссии по расследованию Гордон Грэй констатирует: «Комиссия не располагает доказательствами того, что доктор Оппенгеймер действовал в качестве агента советской разведки или в соответствии с советскими приказами». А в апреле 1963-го американцы, стараясь забыть о травле великого ученого, награждают его золотой медалью имени Энрико Ферми и премией в размере 50 тысяч долларов за «исключительный вклад в дело освоения и использования атомной энергии».

Лишь в 2000 году неопровержимо доказывается, что Роберт Юлиус Оппенгеймер все-таки был завербован советской разведкой и позволял своим сотрудникам передавать секретные материалы СССР. Он писал: «Люди нашей планеты должны объединиться, или они погибнут. Взрывы атомных бомб показали это со всей жестокостью».

Но вернемся к тому времени, когда американцы узнали о создании атомного устройства в Советском Союзе. Затянулось дело Розенбергов. КГБ боится, что они под угрозой смерти проговорятся о своих связях с нашими агентами, и уничтожает сперва свидетеля кражи секретов Михоэлса, потом агента Фефера вкупе с другими членами ЕАК, обвиненными в буржуазном национализме и измене родине. А за полгода до осуждения членов ЕАК Михоэлса и критика Голубова-Потапова направляют в Минск якобы для просмотра спектакля, выдвинутого на присуждение Сталинской премии.

Перед поездкой в Минск, чувствуя безысходность положения, Михоэлс по телефону прощается с академиком Капицей и Вольфом Григорьевичем.

Услышав его голос, Мессинг разволновался настолько, что начал путать русские слова больше, чем обычно.

– Что с вами? – удивляется Михоэлс. – Вы плачете?

– Нет, – с трудом произносит Мессинг. Спазмы душат его, он в растерянности. Ему хочется сказать, чтобы Михоэлс не ехал в Минск.

– Нельзя, – хрипло произносит Вольф Григорьевич.

– Чего нельзя? – спрашивает Соломон Михайлович. – Если нельзя, но очень хочется, то можно! (Этот афоризм Михоэлса позднее стал девизом Клуба 12 стульев «Литературной газеты». – В. С.).

Рядом с Мессингом стоит жена. Она видит состояние мужа и понимает, что он поступает неправильно. Что-то скрывает от друга. Она глядит на него с укоризной.

– Я люблю тебя, – как бы оправдываясь, говорит ей Мессинг…

Позже он придет на похороны Михоэлса и, несмотря на сильнейший мороз, снимет шапку перед убитым другом. Слезы замерзали на его лице, как крошечные сосульки. Многие тогда догадывались, что Михоэлс умер не своей смертью, а Мессинг знал об этом наверняка, но был бессилен помочь другу. Мог сказать ему о грозящей опасности, но тогда разделил бы его участь, и он, и Аида… Впрочем, как и Голубов-Потапов, погибший в этой зловещей поездке.

Начальство несколько раз предлагало Мессингу ходатайствовать перед Министерством культуры о присвоении ему звания заслуженного артиста.

– Ни в коем случае, – нервно возражал он.

– Но сразу присваивать звание народного артиста нельзя, надо сперва…

– Ничего не надо, – перебивал начальство Вольф Григорьевич. – На моих психологических опытах не бывает пустых мест. У меня высокая ставка. Мне больше ничего не требуется! Понимаете?

Начальство делало вид, что соглашается, но вскоре, несмотря на его резкое возражение, продолжало:

– Дорогой Вольф Григорьевич, у вас немалые заслуги перед страной. Во время войны вы подарили ей два истребителя. У нас в архиве есть газета с вашей фотографией, где вы стоите рядом с летчиком, сбившим на вашем самолете двадцать три вражеские машины. Вас благодарило правительство. Присвоение звания пройдет без сучка и задоринки… Не противьтесь. Окажите честь нашей концертной организации!

Вольф Григорьевич хотел сказать, что работает от Москонцерта или Гастрольного бюро потому, что в Советском Союзе только они ведают выступлениями. В Польше у него был импресарио, и этого хватало для организации гастролей по всему свету, но промолчал, чтоб не обижать начальство, которое желает ему блага. Ответил через минуту:

– Для зрителей важно имя, а не звание.

– Однако звание еще никому не мешало, наоборот, прибавляло авторитет исполнителю.

– Вот-вот, исполнителю, – откликнулся Вольф Григорьевич, – я же показываю психологические опыты.

– Но Михаил Куни тоже выступает в вашем жанре, он с радостью принял звание, с благодарностью! – отметило начальство.

– Мне достаточно того, что я Мессинг, – лукавил Вольф Григорьевич, боясь, что ему, как эмигранту, не шедшему на поводу у КГБ, кто-нибудь из начальства откажет в получении звания. Вольф Григорьевич искренне радовался каждому знаку внимания, даже вручению Почетной грамоты после выступления в школе. И только делал вид, будто доволен тем, что не получает официального признания. «Я – телепат, психолог, гипнотизер», – объяснял он свою работу на эстраде. А в душе… То, что он действительно переживал, выяснилось потом.

У министерства культуры имелась своя разнарядка на присвоение почетных званий артистам. Некоторым, увы, не помогало даже включение в эту разнарядку. Тринадцать раз Москонцерт представлял к званию конферансье Михаила Наумовича Гаркави, прошедшего с нашими войсками весь путь от Москвы до Берлина, артиста мягкого, интеллигентного, остроумного и истинно находчивого. Он не раз после концерта вступал в «словесные бои» с публикой, отвечая на резкое замечание еще более колким, и всегда выходил победителем. То ли эти «словесные бои» мешали его продвижению, то ли полновесные посылки в лагерь, где сидела бывшая жена артиста – лучшая русская певица двадцатого века Лидия Русланова. Кто-то говорил, что Гаркави не понравился Сталину, якобы принявшему его по внешнему респектабельному виду и манере разговора за бывшего буржуя.

Вольфа Мессинга проверяли, и не раз, на лояльность новой родине, знали, что он дружил с авиатором Ковалевым, летавшим на его самолете. Хранил, как реликвию, фотографию, где они стояли рядом на аэродроме. И популярность Мессинга в народе была столь велика, что не отметить этот факт было трудно. Сборы, приносимые его концертами, намного перекрывали доходы от выступлений других звезд, верхи не возражали против того, чтобы отметить успехи Мессинга, и вот, вопреки его высказываниям о своем месте в искусстве, ему в середине шестидесятых присвоили звание заслуженного артиста РСФСР. Как рассказывает Валентина Иосифовна Ивановская, Вольф Григорьевич был все-таки безмерно этому рад, выглядел помолодевшим. Они находились на концертах во Владивостоке, и друзья по телефону сообщили Мессингу, что указ о присвоении звания будет напечатан на следующий день в газете «Известия». Когда в этом номере указ не появился, Вольф Григорьевич расстроился до отчаяния, вышел на сцену с гневным видом и успокоился лишь через день, когда указ был опубликован.

Журналисты не раз задавали Мессингу вопрос:

– Вольф Григорьевич, как у вас это получается?

Они даже не знали, как точно назвать то, что он делает, и называли его умение словом «это».

«Но что я мог ответить на этот вопрос? – говорил Вольф Мессинг. – По существу ничего. Ибо я сам не понимаю, как это делается». И приводил пример: «Представьте себе, что очутились в стране слепых. Ну, скажем, в той, которую нарисовал в одном из своих рассказов Герберт Уэллс, или в той, в которую перенес действие одной из своих маленьких драм Морис Метерлинк. Но для нас эта символическая страна или остров не будут символизировать человечество. Они нужны нам для большей наглядности примера. Итак, в мире слепых, где и не подозревают, что такое зрение, вы – единственный зрячий (подобную ситуацию описал в одной из своих пьес знаменитый японский писатель Кэндзабуро Оэ. – В. С.). И дотошный слепой научный писатель, которому это действительно нужно знать для научной работы, настойчиво допрашивает вас:

– Неужели вы можете видеть предметы, удаленные от вас на десятки, сотни и тысячи метров? Невероятно! Ну расскажите, как это у вас получается? Как вы это делаете?..