Именно в этот день Вольф Мессинг ощутил необычное волнение.
– Аида, что-то случилось с Соломоном, – сказал он жене.
– Что могло произойти? – удивилась она. – В газетах пишут, что его выступления проходят с громадным успехом. В фонд Красной Армии поступают большие деньги.
– Он жив, но с ним что-то произошло, что-то странное, – опустил голову Мессинг, чтобы жена по его глазам не догадалась: с Михоэлсом случилась беда.
Его друг пока жив, но обречен на гибель, просто ему дали отсрочку. Что делать? Кому сказать? Как предотвратить убийство? Мессинг ощутил свое бессилие, он ничем не мог помочь другу, чувствуя, что судьба его зависит от решения самого Сталина. Поговорить с ним, попросить о милосердии – дело бесполезное, тем более Мессинг не знал, чем Михоэлс рассердил вождя.
Предчувствия не обманули Вольфа Григорьевича. Сталин действительно отсрочил убийство Михоэлса до тех пор, пока американцы не узнают о том, что разведчики Советского Союза украли у них секрет создания атомной бомбы. Свидетель этого был не нужен, даже опасен. «Нет человека – нет проблемы», – думал о Михоэлсе Сталин.
Тем не менее руководитель советской разведки в Штатах генерал Скрябин похвалил Михоэлса и Фефера за успешную поездку по Америке, Канаде и Мексике.
Предчувствовал ли Михоэлс свою неминуемую гибель? Может быть, надеялся, что его защитят общепризнанный талант и высокое звание? Ведь он не мешал разведке, даже наоборот, своими пламенными антифашистскими речами, своим незапятнанным именем оправдывал миссию в Америку. Он старался не замечать действий Фефера, его регулярных встреч с работниками посольства, напряженность и бледность в лице поэта, возникшие после приезда в Мексику. Именно там, как сравнительно недавно рассказал по телевидению полковник запаса КГБ Владимир Борисовский, наши агенты получали сведения об американской атомной бомбе. В Мексике, в двух небольших городках, через которые проходил путь Михоэлса и Фефера, бдительность американских военных служб была не столь велика, как в Штатах.
Американцы всполошились в самом начале 1949 года, когда крупнейшие информационные агентства мира сообщили об успешно проведенном в СССР испытании атомного устройства. Быстрота и легкость, с которой русские овладели атомной технологией, обескураживали. В офисе директора Федерального бюро расследований Эдгара Гувера не сомневались, что монополию на тайные разработки атомных секретов русские у них украли. Наши газеты тут же выступили с опровержением. Но позднее в «Литературной газете» академик Андрей Дмитриевич Сахаров среди передавших секреты нашей стороне назвал бежавшего от Гитлера немецкого ученого Фукса и Юлиуса и Этель Розенберг. К тому же работники нашей госбезопасности в центральной печати настолько свободно и убежденно присвоили себе успех захвата секретов атомной бомбы, что нашим ученым пришлось оправдываться и доказывать, что кое-что в ее создание внесли и они сами, и не случайно на их пиджаках блистают награды, включая звезды Героев Социалистического Труда.
Подозрение американцев пало на чету Этель и Юлиуса Розенберг. Последнего обвинили в принадлежности к коммунистической партии, но это еще не было доказательством вины. Шурин Юлиуса Дэвид Гринглас во время войны служил в Лос-Аламосе. Однажды он был уличен в краже атомных секретов, поэтому новый интерес к себе со стороны ФБР воспринял со страхом, находился в смятении и дал те показания, которые у него требовали. Дэвид Гринглас признал, что в сентябре 1945 года передал Юлиусу Розенбергу атомные секреты Соединенных Штатов. Кроме того, инженер-химик Гарри Голд сообщил, что выполнял по заданию Юлиуса Розенберга функции связного.
6 марта 1951 года в 10 часов 30 минут в зале окружного федерального суда в Нью-Йорке на скамье подсудимых расположились бледные, встревоженные Юлиус и Этель Розенберг, а также перепуганный Мартин Собелл, один из участников похищения секретов атомной бомбы. Дела Дэвида Грингласа и Гарри Голда выделили в отдельное производство, поскольку на этом процессе они выступали в качестве свидетелей обвинения. Не будем разбирать детали сложного дела, так как они касаются 1945 года, а Фефер побывал в Америке в 1943-м и, находясь там, вполне мог выйти на Дэвида Грингласа или других американцев, работавших над программой «Манхэттен». И получить чертежи во время многочисленных митингов, встреч и раутов ему большого труда не составляло. Значительно сложнее было переправить их в СССР. Через кого это можно было сделать? Через Фефера. А потом?
В Москве побывал зять Шолом-Алейхема Гольдберг. Мой отец, как уже упоминалось, арестованный о обвинению в издании националистической литературы, отвечает на вопросы следователя Язева.
Язев. В 1946 году для подрывной работы в Советский Союз приезжал Гольдберг. Известно, что вы казали содействие Гольдбергу в получении гонорара за книги его родственника по жене Шолом-Алейхема.
Стронгин. В Москве я встречался с Гольдбергом в АК, в издательстве… Однажды в присутствии Фефера Гольдберг обратился ко мне за содействием в получении гонорара за произведения классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. «А что? Полезное и нужное дело!» – поддержал Гольдберга Фефер. Я ходатайствовал перед ОГИЗом (Объединением государственных издательств. – В. С.), и в результате Гольдберг получил чек на несколько десятков тысяч долларов. Чек подписал сам Молотов».
На этом допрос следователя заканчивается, но возникает вопрос, как могло правительство пойти на соблюдение авторской конвенции, которую не признавало и деньги за перепечатку произведений иностранных авторов не выплачивало. А тут нарушило свой принцип. Возможно, таким образом расплатились с Гольдбергом за передачу документов по созданию атомной бомбы. Ведь Гольдберг был в числе организаторов приглашения Михоэлса и Фефера в Америку. Чтобы скрыть его истинное лицо, всех, кто общался с ним в Советском Союзе, потом обвиняли в связях с агентом империализма. Но, заглянув сейчас в дело ЕАК, убеждаешься, что в те и последующие годы на Гольдберга в досье МГБ была блестящая объективка, впрочем, как и на приезжавшего в Москву редактора американской профсоюзной газеты Новика. В то же самое время службы госбезопасности США вели за ними тщательное наблюдение.
Я вспоминаю сравнительно недавний приезд в Москву внучки Шолом-Алейхема американской писательницы Бел Кауфман, известной у нас в стране по экранизированной повести «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Я подарил Бел Кауфман книги деда, изданные моим отцом, воспоминания ее матери, напечатанные у нас в журнале «Красная новь» к 15-й годовщине со дня смерти Шолом-Алейхема. Слезы счастья и благодарности появились на глазах Бел. Но мой рассказ о получении Гольдбергом денег за издание произведений деда поразил ее. Она ничего не слышала об этих деньгах и занервничала:
– А у вас есть копия чека?
– В архиве КГБ, возможно, лежит, а у меня отсутствует.
Бел плохо отзывается о своем дяде, быть причастной к его делам ей неприятно. Он даже не оповестил о полученном в СССР гонораре свою жену и ее сестру – дочерей классика, которым эти деньги полагались по закону. Скорее всего, Гольдберг был завербован КГБ и с ним расплатились за его «работу».
В показаниях следователю по делу ЕАК еврейский поэт Перец Маркиш приводит хвастливые слова подвыпившего Гольдберга, сказанные им на одном из банкетов: «Пошлите еще раз Михоэлса и Фефера в Америку, и мы перевернем весь мир!»
А в Америке проводится специальное расследование деятельности руководителя атомной лаборатории в Лос-Аламосе Роберта Юлиуса Оппенгеймера. В комиссию, занимающуюся расследованием, обращается бывший полковник контрразведки, сын православного священника Борис Паш. Оглашается его служебное донесение, написанное в сентябре 1943 года, вскоре после посещения Америки визитерами из Москвы: «Я придерживаюсь мнения, что доктор Оппенгеймер не заслуживает полного доверия и что его преданность государству двусмысленна. Чувствуется, что он предан науке, и если бы советское правительство предложило ему лучшие условия, то он избрал бы это правительство, чтобы выразить ему свою преданность». При этом Борис Паш ссылается на высказывание Оппенгеймера, желавшего «уравновесить шансы» двух великих держав: «Нас можно сравнить с двумя скорпионами в банке, из которых каждый может убить другого, но только рискуя собственной жизнью».
