НА ВЫСОТЕ Солнце встало. Небо сине. И подъем крутой-крутой Там, где горбится Россия Безымянной высотой. Мой попутчик смотрит с болью: — Подожди, водитель, стой! Нераспаханное поле Все засеяно войной. Гильзы выставили спины, И, калеча косогор, Притаившиеся мины Прорастают до сих пор. И глубокая траншея Делит поле пополам. Мой товарищ перед нею Наклонился не к цветам, — Так, наверно, археолог Ворошит останки дней. Держит он в руке осколок Давней юности своей. Здесь и танки, и пехота Гнули Курскую дугу. Здесь товарищ поднял роту, Чтоб ударить по врагу. И на этом самом месте С пулей встретился тогда. В наших книгах, В наших песнях Остаются те года. Среднерусское раздолье — Он глядит по сторонам. А траншея делит поле, Жизнь и сердце Пополам. «Жалеть абстрактно…» Жалеть абстрактно Многих можно. А ты соседу помоги, Когда в ночи скрипит тревожно Сустав искусственной ноги. В окне безмолвные зарницы И облаков высокий дым. Ну кто к соседу постучится, Коль мы с тобой не постучим? Быть может, бой на полустанке Грохочет в памяти его. И он горит в подбитом танке, Как в дни солдатства своего. Пылает сердце — Не одежда, Он ищет выход из огня. И на соседей Вся надежда — И на тебя, И на меня! Дверь люком танка распахнется, И это сделать мы должны. А не успеем — Задохнется он в лютом зареве войны! НОЧНЫЕ ЗВОНКИ Не люблю я ночные звонки! Все они, Как сигналы тревоги! Разлетаются сны на куски, И порой — Через час Мы в дороге! На пределе ревет самолет, Неужели мне это не снится? И меня старый друг мой зовет Перед смертью в столичной больнице? Ах, ночные звонки! Все подряд — Это вести о горе и бедах. Лишь однажды — Лет тридцать назад! — Ночью крикнули в трубку: — Победа! Вот опять проявляет мне сон Дорогие далекие лица. Отключать по ночам телефон? Но от жизни нельзя отключиться! РАЗГОВОР О ПЕРЕВОДЕ
Бухенвальд — это буковый лес в переводе? Нет, неправда! Я знаю другой перевод. Бухенвальд — это крики эсэс на восходе, Бухенвальд — это мукой изодранный рот. А еще — это сила, и стойкость, и смелость. Ведь не узники — люди, идущие в бои И в подполье гранаты успевшие сделать. От которых падет у ворот часовой! Я там был. И хрипели надрывно овчарки, Словно вырвавшись к нам из далекого дня. Показалось: Не солнце, А вспышкою яркой Автомат часового ударил в меня! А какие там дали! Какие там дали! Как же трудно на них перед смертью смотреть! А внизу, под горой, чтоб свободу им дали, Колотили деревья в закатную медь. Но гремел не закат. Это колокол в башне. Далеко его слышно На стыках дорог, Чтобы мы позабыть не могли о вчерашнем, Чтобы ты позабыть Бухенвальда не мог! И никто! Никогда!.. Молча факелы маков Опустил я на землю К цветочной заре, Там, где раньше от ветров дрожали бараки, Там, где плитами горе Лежит на горе. А когда мы оттуда Ушли на заходе, Распахнул я пошире Решетки ворот… Бухенвальд — это буковый лес в переводе. Нет, неправда! Я знаю другой перевод! УРАЛЬСКИЙ ХАРАКТЕР Звенели они кандалами, И чудилась в звоне гроза, Столкнулись с владыкой глазами, Невольно отвел он глаза. Они, заводские ребята, На бунт подбивали Урал, — Уральский характер Проклятый! — Демидов им вслед прокричал. …Вгрызались упрямо лопаты, Чтоб рос уралмашевский цех, Еще не пришел экскаватор, Хватало работы на всех. Стучал по земле по морозной, Как дятел, Согнувшийся лом. — Уральский характер, Серьезный! — Прораб пробасил над костром. …Снежок нерешительно падал, — Горела земля под Москвой, И с площади Красной С парада Шли части резервные в бой. Ночь рвали снаряды на клочья, Но насмерть стояли бойцы. — Уральский характер, Рабочий! — Хрипел комиссар, — Молодцы! …Раздроблены глыбы породы И глыбы слежавшихся лет, Чтоб вдруг в отработанных годах Надежды сверкнул самоцвет. Но стойкому будет наградой, Коль скажут умельцы о нем: — Уральский характер! Что надо! Видать, закаляли огнем! |
