«Пора пересмотреть бы жизнь свою…» Пора пересмотреть бы жизнь свою, Пора бы подвести ее итоги. Не быть мне ни в аду и ни в раю, Хотя б вели туда пути-дороги. Я добрым был И правил жесткий суд, Я нежным был И был подчас суровым. Враги меня, конечно, проклянут, Друзья, наверно, вспомнят добрым словом. Принес я радость женщине одной, А вот другой принес я только горе. Но мы же с ней под ломкой тишиной Неразделимые встречали зори? Познаем счастье, Лишь познав беду, Беда учила И любить И драться. Пусть ни в раю не буду, ни в аду, Мне только б в сердце чьем-нибудь Остаться! НАША ФАМИЛИЯ Умер прадед совсем молодым, Умер прямо на пашне широкой. Человеком он был крепостным, Без фамильи, по кличке: Сорока! Дед работал всю жизнь дотемна, Годы быстро сутулили спину, И, казалось, на горе жена Ежегодно рожала по сыну. А потом — Эх, солдатская жисть! Взводный барина вовсе не лучше: — Ты, Сорокин, давай, шевелись! Шевелись! Или в зубы получишь! Но пришел он, семнадцатый год! Нет преграды рокочущим лавам. Как в кино, предо мною встает Мой отец мальчуганом кудрявым. Белочехи рвались в городок, Где-то щелкал за выстрелом выстрел. А в ревком забежал паренек: — Где здесь можно вступить в коммунисты? На боку поправляя наган, Улыбнулся матрос невысокий: — Ну а кто ты такой, мальчуган? — Кто? Да просто… товарищ Сорокин. …Ветер треплет густую листву, Флаг над зданьем Совета полощет. Вот опять я приехал в Москву, С внуком вышел на Красную площадь. Звезды ярко горят над Кремлем, Так что видно их странам далеким. И лепечет о чем-то своем Самый младший товарищ Сорокин. Я — СЫН РОССИИ
Я — сын России, Сын — рассвета, Седых берез И синих скал. Я — сын России, И об этом Я никогда не забывал. Вдыхал я запахи лесные И бороздил речную гладь. Я силы черпал у России, Чтобы России их отдать. Слова отцовского завета Я новостройками писал: Я — сын России, Сын — рассвета, Седых берез И синих скал. «Я признаюсь тебе в любви…» Я признаюсь тебе в любви, Земля отцов, Земля родная. Зачем твердить мне: «Позови!»— Частица я Твоя Земная. И я не раз заметить мог: Когда последний снег растает, В полях проклюнется росток, И сквозь меня он прорастает. А если я в подзвездной мгле Порой лечу под небесами, — Мой дед в земле, Отец в земле, И, значит, я в земле Корнями. «В соборе Домском тишина…» В соборе Домском тишина. Запел орган. И — хор. И музыкальная волна Заполнила собор. Я слышу, музыка, Поток Твой льется с высоты. И если есть на свете бог, Так это Только ты. Тебя мы слушаем, Тебя, Над суетной толпой Мы, словно крылья обретя, Уносимся с тобой Туда, где нет былой Руси, В края ветров и стуж… Ты возноси нас, Возноси К высотам наших душ. Чтоб очищался человек От горьких язв и ран. Гуди, гуди, Двадцатый век, Гигантский наш орган. Гуди и пой, Гуди и пой, Чтоб, крылья обретя, Сквозь все прошли бы мы с тобой И поняли тебя! О ВРЕМЕНИ Отчаянье приходит по утрам, Когда глядишь: Всего не переделать, — У времени, Отмеренного нам, Жестокие и зримые пределы. Но над хребтами высветленных крыш Восходит солнце Истиною вечной: Пока ты не шагаешь, А стоишь, Дорогу представляешь бесконечной. Тогда кирпич Ложится к кирпичу, И буровой пронзаются высоты. Нам все дела бывают по плечу, Когда мы не пугаемся работы. И думаешь порой по вечерам, Вот почему успели мы все сделать: У времени, Отмеренного нам, Жестокие и зримые пределы. |
