«Для костра деревья выбирая…» Для костра деревья выбирая, Береги подлесок. Осторожно!.. Вон сосна, засохшая, седая, Предлагает: «Мне в кострище можно!» Старые деревья неказисты, Но зато горят они искристо. Как у них тревожно и счастливо Рвутся к небу огненные гривы! Им уже потомства не прибавить, Счастье — на земле прибавить света. Не упасть в болотное бесславье, А пылать, как солнечное лето. ИЗ НУРЫ БАЙРАМОВА «Я прячу ноги теперь от пыли…» Я прячу ноги теперь от пыли, И руки прячу я от лучей, И не брожу там, где мы бродили, Когда колышется суховей. А было: Бегал по ранним росам, Босой, как наши мальчишки все, — По взгорьям утренним и откосам, Где каждый стебель сверкал в росе. Я рос, по росам ступая этим, Они искрились: — Иди вперед! Я, может, стал потому поэтом, Что верил: силу роса дает. Потом учился, шагал планетой, Парил в заоблачной тишине, Но часто думал я до рассвета, Что не хватает чего-то мне. И сердце выплеснуло тревогу — Мне с каждым годом все тяжелей, А не хватает совсем немного, Мне не хватает росы полей. «Вновь июнь тяжелеет плодами…» Вновь июнь тяжелеет плодами, А в горах бурно тают снега. И реке, напоенной снегами, Сразу стали тесны берега. Обуздан ее норов, попробуй! С ходу бросилась на островок. Так, что кажется: мутная злоба Захлестнула ревущий поток. Эй, река, ты подумай сначала, Не сходи ты от гнева с ума! Ты сама островок создавала, И вскормила его ты сама. Ты песок для него приносила И цветы зажигала огнем. Образумься, умерь свои силы, — Слышишь, птицы щебечут на нем. «Золотая пора в Копет-Дагской долине…» Золотая пора в Копет-Дагской долине: Тучи гуще, прохладней осенние дни. Стаи птиц потревожил сверкающий иней, И в большую дорогу собрались они. Утки, крякая, взмыли за желтые горы, Зябнут осенью утки и жаждут жары… Так тоскливо остаться в отлетную пору Одиноким и старым у склона горы. Не догнать улетающий клин журавлиный, Крылья стали тяжелыми у журавля. Он рванулся, хотел он взлететь над долиной, Но как будто его удержала земля. Он застыл на холме, молчалив и тревожен, И на скалы отвесные смотрит в упор: Даже если взлетит он, то сможет ли, сможет Улететь за вершины нахохленных гор? Даже если дотянет до речки далекой, Возвратится ль когда-нибудь снова домой? Ярко-красные маки с густою осокой Без него зашумят копет-дагской весной. А над ним пролетают веселые птицы И как будто кричат: — Что ты медлишь, чудак? Он рванется за ними, И тут же садится, И тревожно глядит На тебя, Копет-Даг! «Все меняется в жизни, меняется…»
Все меняется в жизни: И такое на свете бывает, Что дорога в тропу превращается И в дорогу — Тропа вырастает. Все меняется в жизни, меняется: Море сушею стало с годами, Ну а суша в моря превращается, А пустыни густеют садами. Все меняется в жизни, Меняется: Не замечу Как стану степенным, Но твои облик в душе сохраняется Все таким же, как был, Неизменным. ТЮЙДУК — Тюйдук, Мой друг Из камыша, О чем поет твоя душа? — О всех узорах на песке, О первом утреннем цветке. — О чем поешь, тюйдук, о чем? — О ветре, спящем за холмом, О том, как головы дрожат Новорожденных верблюжат. — О чем поешь, мой друг Тюйдук, Когда роса еще вокруг? — О том, что путь в жару далек, Что зори — время для дорог. КАРАКУМЫ Кара — черный, Кум — пески, Кто им дал такое имя? Не от черной ли тоски Не назвали золотыми? И обидели: Они Так на золото похожи. А степных цветов огни Почернели разве тоже? Может, нефть глубин черна? Древней бронзой золотится. Раскалены докрасна У людей пустыни лица. Сколько света с вышины, Синевы над кряжем горным! Каракумы не черны. Не бывает солнце черным! |
