6 Ох, память сердца, Как она крепка! — Вновь обжигает горестью вчерашней, И вновь в руке — отцовская рука: Мол, я солдат, и мне совсем не страшно! Он умирал. И говорить не мог. Но ясно слышал: Плачут домочадцы. Он умирал, Но от земных тревог Упорно не хотел он отрываться. Вот так идут, наверно, на расстрел И смотрят не на дула, А на пашни, И вспоминают: «Что же я успел? Солдатом был — И мне совсем не страшно!» Лишь знать бы точно, Что наследник твой Продлит тобою начатое дело, — И насладится теплою землей В последний миг Распластанное тело. Потом в граните воины встают, Бессильны грозы, И бессильны стужи! — Нам жизнь свою они передают, Как будто безотказное оружье. Так и, отец, Ты все мне передал Своим рукопожатием прощальным… А в небе тучи, Словно глыбы скал, Уже грозятся грохотом обвальным. И вечер тени сильно удлинил, И добираться далеко до дому. …Прости, отец, Что редко приходил К тебе я Не гранитному — Живому. ЧЕКИСТ За окнами На темном небосклоне Светлеют звезды Дырками от пуль, Хрипит чекист, Зовет чекист в погоню, Наткнувшись на порубанный патруль. И кажется усталому чекисту, Что, выбитый бандитом из седла, Он умирает не в палате чистой, А в поле, у кержацкого села. Но то болезнь, а не бандиты душат, Хотел чекист подняться и не смог: Ему не кислородных бы подушек, Ему бы только Юности глоток! И он в бреду увидел: Кони скачут Через леса И прожитые дни. Друзья спешат, Кричат ему И плачут, Его спасти пытаются они. Еще немного! Ну, еще немного! И он уже с надеждою глядит На пыльную покатую дорогу, Покрытую печатями копыт. И он лежит, И верит он в удачу, Они уже близки, его друзья! Возьмут его и в Юность с ним ускачут, От старости и смерти унося. «Еще могилой больше на земле…» Еще могилой больше на земле, А дождь неделю хлещет без заминки. И оттого кощунственней в тепле Рокочут громогласные поминки. Уже давно забыли за столом, Зачем пришли, О ком молчали скорбно. А на столе, Закапанном вином, Сосед мотив выстукивает дробно… Но как же быть? Старинный ритуал Не для покойных — Для живых придуман, Чтоб каждый свое сердце защищал Таким беспечным гомоном и шумом. А надо ли обманывать себя? Ценней года для тех, кто понимает, Что вновь, По-журавлиному трубя, Не осень — Наше время улетает. Подумайте — что может быть глупей? — Мы исчезаем в дни, Когда мудреем, Когда полны мы замыслов, идей, Когда мы много знаем и умеем. И, спохватившись, Мы тогда спешим Все передать друзьям, Что только можем… А дождь смолкает, И не гнется дым, По всем приметам — Утру быть погожим. РАННИЕ СЕДИНЫ Когда смотрю на ранние седины, То вижу, как в преддверии зимы Снега ложатся раньше на вершины, Потом уже на взгорья и холмы. БОЕВЫЕ ОРДЕНА Зори блещут в орденских лучах, Солнышками Светятся Медали. Нет, нельзя, Чтоб в письменных столах Свет Победы на год запирали. Не для личной славы вам страна Выдала награды не жалея: Доставайте чаще ордена, Мир от них становится светлее. «Вон Смольный!..» Вон Смольный! Словно друга я увидел! Я говорить могу с ним без конца. Порою годы, А порой обиды Разоружить пытаются сердца. Но сердце бьет их, Бьет, не успокоясь, Ударом отвечает на удар, Пока Красногвардейцем Смотрит Совесть, Пока Октябрь наш — В сердце — Комиссар! |
