— А, — широко улыбнулся старик, — добро пожаловать: Вот и хорошо, что ты к нам пришел. В мире, сынок, только добрые дела и остаются. Делай и ты доброе, зачем тебе делать худое!

— Будет делать доброе, дедушка, — кивнул головой Камо, — будет, и покажет еще, что мы в нем ошибались.

— Нет, не ошибались, — смущенно ответил Сэто. — Я перед вами, а особенно перед Асмик, виноват… не знаю, как об этом ей сказать, — добавил он, вспомнив о своих проделках на ферме.

Асмик улыбнулась ему ласково, а Грикор, вдруг что-то вспомнив, воскликнул:

— Эй, парень, не ты ли это жирненькими утятами объедался? — И завистливо добавил: — Счастливчик!

Сэто смущенно опустил глаза.

— Как, так это ты в бочке сидел? — спросил дед и шутливо схватился за кинжал.

— Ну-ну, довольно! — вмешался Камо. — Прежнего Сэто больше нет…

— Э, нет, погоди, Камо! Что было, то прошло — это верно сказано, но все-таки пусть Сэто расскажет, как он птенцов таскал, — запротестовал дед. — Вы-то ведь не видели, а я видел. Было на что поглядеть — всему миру на удивление!… Распустил утенок крылья, шею вытянул, рот раскрыл и ползет к бочке. Будто рука какая невидимая схватила его за клюв и тащит… Как это ты делал, Сэто? Открой секрет. Сколько времени за птицей охочусь, все способы знаю, а такого фокуса не видывал… Да, еще: куда ты птенцов девал? Ведь ты их десятками таскал. Не съедал же ты их!

Сэто готов был сквозь землю провалиться — так неловко он себя чувствовал. Он покраснел до ушей и стоял опустив голову.

— Да ну, Сэто, дело прошлое, расскажи, — подбадривал его Камо.

— Никакой невидимой руки не было… Моя была рука, да я ее в бочке прятал… — смущенно сказал Сэто под общий смех.

— Ну, а как?

— Нитка была простая, катушечная. За нитку тянул птенцов. Нитки-то не видно — вот со стороны и казалось, что их невидимая сила тащит…

— За нитку? Как за нитку? — спросила Асмик.

— Ну, как сказать… Привяжу к нитке ячменное зерно и закину сквозь щель в изгороди. Клюнет гусенок или утенок это зерно, а с ним и нитку. А другой конец нитки у меня в бочке. Потяну нитку — так гусенок, раскинув крылья, и тянется прямо в бочку…

— Ну, а что же ты потом с гусятами делал?

— Мы с братом всех их в Гилли относили, в озеро, и отпускали… Вам назло делали, — сказал он покраснев. — Что им, живут себе на воле…

— И ни одного не съел? — удивился Грикор.

— Ни одного… честное слово!

Ребята ъесело засмеялись, а дед сокрушенно покачал головой:

— Разве назло можно такие вещи делать! Не жаль трудов этого ребенка? — указал он на Асмик. И, неторопливо вынув трубку из кармана, спросил у ребят: — А знаете ли вы, что эта трубка спасла вашу ферму?

— Как? — заинтересовалась Асмик.

— Очень просто. Не постучи я трубкой по бочке, оттуда не подали бы голоса.

— Это правда, — сказал Сэто. — Мы уговорились с Арто так: кто первый заметит, что вокруг нет никого, тот и постучит по бочке.

Все расхохотались.

Арто, низко опустив голову, застенчиво улыбался. Смеялся, краснея, и сам Сэто.

— Да, вот, ребята, что я вспомнил в связи с бочками, — сказал дед. — Как раз такой же случай был на острове Севан семь или восемь столетий назад. Я об этом слышал от деда, а тот — от своего… В Армению тогда чужеземцы ворвались. Всё захватили, всю страну наводнили, а вот острова Севан взять не могут… Да и как взять? Вокруг вода, остров весь в скалах, утесах. Подойдут на плотах а их сверху камнями!… Враги и думают: как бы хитростью завладеть островом? Думали, думали — придумали. У каждого народа всегда найдется один на десятки тысяч грязный человек, предатель. Вот и они нашли жадного купца-армянина. Наобещали ему горы золота за то, чтобы он воинов неприятельских спрятал в бочках и ящиках и под видом товара повез на остров. Так и сделали.

Посадили воинов с оружием в руках в бочки, погрузили на баржи, и поплыли они к острову с купцом. Остров-то ведь целый год враги осаждали. Понятно, очень нуждались там люди во всем: в пище, в одежде. Обрадовались купцу. Приняли бочки, ящики, сложили их в монастырском дворе, в погребах. Кому могло в голову прийти, что в ящиках не товары, а воины с мечами. В это время парень один, вроде Сэто, епископа из терпения вывел: уроков не учит, озорничает… Епископ и посадил его в погреб. «Пока, говорит, уроки знать назубок не будешь — не выпущу»… Сидел этот парень в погребе, сидел, попробовал почитать — стало скучно. Ну, и начал по бочке постукивать, как по барабану. Вдруг слышит из бочки голос: «Гасан, вахты ды?» («Время, Гасан?») Парень выскочил в ужасе из погреба — и к епископу. Пришли люди, взяли бочки, ящики и, не открывая, все в море покидали… А предателя-купца на виселицу отправили… Да, вот какие дела… Побарабанил от нечего делать — и остров спас. А я постучал трубкой по бочке — и ферму спас, — закончил свой рассказ дед и широко улыбнулся Сэто.

— Как интересно! — сказала Асмик.

— А это не сказка? — спросил Армен.

— Нет, какая же сказка! — ответил дед. — Было такое дело…

Проснувшись на рассвете, Сэто почувствовал, что сердце его полно какой-то особой, непередаваемой радости. Прежней тяжести, тревожившей его по утрам, как не бывало.

«В чем дело, что случилось со мной? Почему мне стало радостно?» — подумал Сэто и вдруг, вспомнив, стремительно вскочил с постели.

— Опоздал, нани, скорее! — торопил он мать.

— Ты что, косить идешь? — удивилась мать.

— А почему бы и нет? Чем я хуже Грикора? Скорее, нани, дай завтрак!

Сунув сверток в карман, Сэто взял косу и убежал.

С веселым гомоном выходили из села вооруженные косами и серпами группы колхозников и спускались к раскинувшимся у озера Гилли темно-зеленым полям люцерны и клевера. Мягкий утренний ветерок ласково колебал верхушки густых, высоких трав, и сердца людей наполнялись радостью. Земли, лежавшие у озера, было легко орошать — не то что наверху…

Председатель колхоза Баграт догнал косарей. Он был верхом на белой лошади.

Заметив председателя, Сэто опустил голову, стыдясь взглянуть на него.

Придержав лошадь, Баграт спросил у мальчика:

— Косить идешь, Сэто?

— Да, товарищ председатель, — не поднимая головы, ответил Сэто.

— Молодец! Ну что было, то было. Кто старое помянет… Мне Асмик все рассказала, — по-отечески мягко сказал Баграт.

Почувствовав, однако, что мальчика смущает его присутствие, Баграт отъехал в сторону. Разыскав в толпе бригадира, Баграт сказал ему:

— Овсеп, судя по всему, Сэто решил свои грехи загладить. Обращайся с ним мягко. Скажи о том же и членам своей бригады. Понял?

— Если слабую струнку затронем, хорошо будет работать, парень крепкий, — добродушно улыбнулся Овсеп.

…Когда три дня спустя в правлении колхоза обсуждался вопрос о награждении лучших косарей, Баграт предложил премировать и Сэто.

— Да ведь у него всего тридцать шесть трудодней, за что же ему премию давать? — спросил один из косарей.

Бригадир Овсеп, участвовавший в совещании, вступился за Сэто:

— За это время в моей бригаде никто не накосил столько, сколько Сэто. В поле выходил раньше всех, возвращался позже всех. Всегда серьезный, ни с кем не шутит, ни на кого глаз не поднимет… Даже мать наставляет. Я несколько раз слышал, как он шепотом упрекал ее: «Стыдно, нани! Что люди скажут!»

— Вот за эту работу ему и надо ботинки дать, — решил Баграт.

На другой день в поле выдавали премии лучшим косарям бригады Овсепа. Сэто был очень удивлен, услышав свое имя.

— Тут какая-то ошибка, товарищ бригадир, — смущенно пробормотал он. — Я никакой премии не заслужил.

— Никакой ошибки! Получай свою премию и работай так, как первые дни работал.

Сэто, однако, не решался подойти.

— Дурень, поди возьми, — шептала мать, дергая его за рукав. — Поди же! Те, что получают, не лучше тебя работали.

Сэто сурово взглянул на мать и нерешительно подошел к бригадиру. Взяв ботинки, он с чувством сказал: