Кормили их только творогом и крутыми, мелко накрошенными яйцами.

Однажды, войдя в сарай, Асмик остановилась в изумлении. В углу на соломе была сложена горка яиц. Рядом на корточках сидел Грикор и пересчитывал их.

— Откуда? — спросила Асмик.

— Помнишь, крысы у нас занимали? Вот и вернули. Из уважения ко мне. Вам бы они не отдали.

— Грикор, скажи правду: где достал?

— Говорю вам: крысы постыдились своего разбойничьего поведения и назад отдали…

Так ребята и не узнали, откуда достал Грикор яйца. Разве что и на самом деле нашел крысиный склад…

— Ну-ка, посчитай, Асмик. По-моему, сколько взяли, столько и отдали. Только три штуки я им оставил, для их детенышей: жаль мне их стало, — сказал Грикор.

— Так, значит, ни одного и не съели? — удивился Камо.

— Представь себе, ни одного. У них пока крысенят нет: о будущих заботились. Подумайте только, какие сердечные родители! А вы еще презираете крыс. Я бы просто расцеловал им мордочки за добрые их сердца!

— Фу! Ты опять?… Ох, и как же крысы ненавидят сейчас Грикора! — смеялась Асмик. — Ночью придут и загрызут его, сонного.

— Так я здесь и остался, чтобы они меня загрызли!… Кончено, шабаш! Я свой долг выполнил. Два батальона птенцов от меня получили, мою долю? Ну и прощайте!

— Нет, Грикор, гусиным яйцам еще срок не вышел, им еще денек лежать надо. Еще на две-три ночки останься, — упрашивал его Камо.

— Ну, если секретарь комитета комсомола приказывает, подчиниться, ничего не поделаешь!

Настал двадцать восьмой день.

И в тот самый момент, когда первый гусенок зашевелился,в яйце и пробил скорлупку своим желтеньким, но уже крепким клювиком, Армен, сидевший у инкубатора и не спускавший глаз с термометра, вдруг вскочил с места и испуганно закричал.

— Асмик, температура падает! — едва переводя дыхание, сказал он.

— Как? В обоих?

— Нет, только в этом.

— Отчего?

— Энергия в аккумуляторах истощается.

— Что же теперь будет?

— Остынут яйца. Надо скорее найти новые аккумуляторы.

Асмик побежала звать на помощь Камо.

Он сейчас же прибежал в сарай.

Вдвоем с Арменом они разыскали деда Асатура и Грикора, посовещались с ними, но никакого выхода так придумать и не смогли.

Воспользовавшись отсутствием мальчиков, у сарая появились Сэто и его брат Арто. У маленького Арто в руках были лук и стрелы.

— Дай-ка я выпущу две-три стрелы через дыру в дверях. Яиц с десяток разобью, — предложил Сэто. — Пусть Асмик поплачет!

— Жаль, ведь в яйцах птенцы, — сказал Арто.

Сэто смерил его презрительным взглядом:

— Жалко?… А меня не жалко? За что они каждый день меня в школе шпыняют? Что плохого в том, что я по горам брожу? Ведь не попусту, а из любви… На уроки меня силком не затянут — неинтересно мне… А у тебя, Арто, мужества но хватает за брата отомстить? Эх, ты!…

Натянув лук, Сэто подкрался к сараю и выпустил сквозь щель в дверях несколько стрел.

Обливаясь слезами, из сарая выбежала Асмик, но братьев уже и след простыл.

— Неужели у вас не хватает сил одернуть этого сорванца? Поглядите-ка только, что он наделал своими стрелами! — пожаловалась Асмик подошедшим в это время Камо и Армену. — Поглядите, он курицу ранил, несколько гусиных яиц разбил…

Вернулись и дед с Грикором. Узнав о происшествии, старик возмущенно покачал головой.

— Заявим в сельсовет, — предложил Грикор.

— Мужчина должен собственной рукой расправляться с негодяями, — сказал дед Асатур. — Мужчине недостойно жаловаться.

Армен задумчиво покачал головой:

— На него надо повлиять, тут силой ничего не поделаешь.

Камо усмехнулся:

— Повлиять?… Лаской, может быть?…

— Его надо заставить раскаяться, Армен прав, — сказала Асмик.

— По-моему, он просто раздражен, завидует нам, нашей работе. Он, пожалуй, не прочь и примириться и подружиться с нами. Его исправить можно.

— Эх, Армен! — безнадежно махнул рукой Камо. Они вошли в сарай.

— Температура пала, сердце не бьется, — сказал Грикор, пощупав инкубатор. — Он, бедный, и вправду подыхает.

Асмик чуть не фыркнула, но, посмотрев на Камо, сдержалась — такое у него было строгое лицо.

— Как же ты считал? — спросил Камо у Армена; в голосе его звучал упрек. — Ведь ты уверял, что энергии вполне хватит.

— Ошибся, должно быть.

— Если аккумуляторы поставить в автомобиль, много силы они потеряют? — неожиданно спросил Грикор, словно что-то вспомнив.

— Конечно.

— Вот так так! — воскликнул Грикор. — Что же я вам не сказал!… Ведь те, что ты в последний раз принес, заведующий складом раньше давал шоферу.

— Как?! — вскочил с места Камо.

— Очень просто. Шофер просил дать ему аккумуляторы, а завскладом отказывал. Шофер стал требовать: «Все дело сорвется, если не пойдет машина». Ну, тогда заведующий уступил. «Бери, говорит, только верни скорее».

— Ну, теперь понятно… — мрачно сказал Камо.

— А ты Армена обвиняешь, что он ошибся в расчетах! — упрекнула Асмик Камо.

— Ведь он же ученый, разве он может ошибиться в счете? Если ошибется — лишим звания. Разве он может сосчитать неправильно? — обиделся за Армена и Грикор.

Камо набросился на Грикора:

— Что же ты не сказал нам вовремя?

— Довольно обвинять друг друга, надо скорее придумать, что делать, — вмешался Армен. — Будь здесь колхозная машина — сняли бы аккумуляторы.

— Чего ты отчаиваешься? Привезем из города, — хотел подбодрить его Камо.

— Из города?… Пока поедете, найдете, привезете — остынут яйца… И этот, что проклюнулся, скоро умрет.

— Умрет? — всполошилась Асмик. Она схватила яйцо и начала согревать его своим дыханием. — Я не дам умереть ни одному птенчику. Ну, скорее придумайте же что-нибудь! — говорила она, с трудом сдерживая слезы.

— Дедушка, — сказал Камо, — мы тебя спрашивали — ты ничего не сказал. Неужели и ты не придумаешь, как спасти гусят?

— Не все в книгах найдешь, не всегда и дедовский опыт помогает… Я больше насчет медведей мастер. Яйцо — дело бабье. Пойдем-ка к моей старухе — у нее спросим: она много наседок за свою жизнь пересажала…

Бабушка Наргиз приняла ребят ласково и, выслушав их. спросила;

— Так сколько дней осталось?

— Один.

— Один только?…

Но прежде чем ответить детям на их вопрос, старуха, по охотничьему обычаю своего мужа, накрыла на стол и начала угощать ребят всем, что было в доме.

— Бабушка, нам не до еды: сейчас ничто в горло не пойдет. Ты нам помоги — скажи, как птенцов спасти? — упрашивал бабушку Камо.

— Кушайте, ребятки, кушайте. Все скажу. И для этого есть средство, не пугайтесь, — спокойно говорила старуха, подвигая детям тарелки с сыром. — Кушай, родненький, — повторила она, целуя Камо. — Ты давно забыл о бабушке из-за этих твоих цыплят.

— Не хочу я есть, бабушка. Ты мне скажи, как спасти птенцов? — нетерпеливо твердил Камо.

Старуха улыбнулась. Ее доброе маленькое худенькое лицо покрылось тонкой сеткой морщин.

— Ну, — сказала она, — есть такой способ. Если некоторое время подержать яйца за пазухой или под мышками — вылупятся. Бывает и так: выведет курица несколько цыплят, займется ими и оставшиеся яйца бросает — не желает досиживать. Несколько раз я такие яйца у себя за пазухой донашивала.

— Ну, ученый брат; что ты скажешь на это? — спросил Камо у Армена.

— — По-моему, это не противоречит науке. Для выведения цыплят нужна только равномерная теплота, ничего больше. Но в книгах говорится, что температура должна доходить до тридцати девяти градусов, а нормальная температура у человека не превышает тридцати семи… Как же так, бабушка?

— В ваших градусах я ничего не понимаю, милый мой, — спокойно ответила бабушка. — В последний день цыпленок — уже готовая птица, ему уже дышать воздухом надо, бегать, есть. Теплоты человека для него довольно. А градусов я не знаю… Знаю только, что согреешь на груди — обязательно выйдут, выживут.