Но выступить на тифлисской оперной сцене оказалось не так просто. Время было тревожное после 1905 года.

Арсен Джорджиашвили выстрелил в палача генерала Грязнова и убил его. Когда в оперном театре собирали деньги на венок Грязнову, композитор Иа Каргаретели и многие работники театра отказались дать деньги «Для такого «генерала» мы не дадим своих денег». 13 декабря 1906 года, ночью, наемные хулиганы напали на Каргаретели, избили его и бросили в пропасть. Он выжил, но руку потерял навсегда.

Вано отказали в дебюте. За него просили художники, актеры, но, раб царя и отечества, директор оперы генерал Роде коротко ответил:

— Туземцы на нашу сцену не будут допущены. Мало ли что он из Петербурга, в России много безработных актеров.

Второй директор, князь Грузинский, тоже не помог: неудобно, мол, я тоже грузин, что скажут, — и так далее.

Пришлось пойти к заместителю наместника Аслан Гирею, последний обратился к Воронцову, и только тогда Сараджишвили был дан дебют.

12 октября он впервые выступил в партии Альфреда и… сразу же стал национальным кумиром, иначе, как «Вано, наш Вано», его не называли. А 24 октября он спел арию Ленского и окончательно завоевал симпатии всех. Молчали даже противники «туземцев» вроде генерала Роде.

В день своего бенефиса Вано спел «Фауста». Это был его последний спектакль — он собирался в Италию. В газетах писали: «…Сараджишвили едет в благодатную страну «апельсинов и теноров». Хотя бы он остался еще на один спектакль, чтобы в том же составе повторить «Фауста»…»

В Милане Вано снял комнату в семье некоего Тамбурини. Хозяйка немножко знала русский язык, Вано в такой же мере владел итальянским. У хозяйки была красивая дочь, она взялась обучить его итальянскому языку.

По приезде в Милан Вано стал бывать у певицы Елены Тархнишвили (Тархан-Моурави). В ее салоне собирались все «звезды» Милана. Устраивались музыкальные соревнования и камерные концерты. Страстно полюбили здесь «Дробную песню» в исполнении Вано. В этой семье началась его дружба со всемирно прославленными певцами: Шаляпиным, Тито Руффо, Джиральдони. Все они единодушно признавали замечательный голос и редкую музыкальность Вано.

Он стал очень частым гостем Джиральдони, который был женат на грузинке красавице Тамаре Эристави.

В свое исполнение, в свои песни и беседы Вано вносил грузинское обаяние. На концертах он исполнял арии из опер итальянских и европейских композиторов, грузинские и неаполитанские песни. Его бесконечно вызывали на «бис», кричали «брависсимо» и, наконец, сделали из него «настоящего» итальянца, переделав его фамилию на Сараджини.

Вано настолько овладел итальянским бельканто, так вошла в его кровь и плоть эта блестящая манера исполнения, что итальянцы считали его «своим».

Под этим псевдонимом выступал Вано в Милане и Венеции, Неаполе и Парме, Париже и Брюсселе.

Федор Шаляпин называл его «земляком» и «прекрасным грузином». Он всегда вспоминал о нем тепло и с большой любовью.

Целое лето Вано жил на озере Лаго ди Кампо, недалеко от Милана, у баритона Тито Руффо, с которым его связывала большая дружба.

Из блестящей плеяды сценических образов Вано особо нужно отметить партию Хозе в опере Бизе «Кармен». Эту партию он не только пел совершенно своеобразно и интересно, но играл также блестяще. Дело в том, что в Петербурге поработал с ним над созданием этого образа великий грузинский актер Ладо Месхишвили.

Однажды Вано выступал в одном из итальянских городов в опере «Кармен» в партии Хозе. Пел великолепно. И вот после слов: «Кармен, моя Кармен, пощади меня…», Хозе падает у ног возлюбленной.

— Браво! Брависсимо! — так загремел зал, что певец долго не мог прийти в себя. Публика устроила овацию. Когда, наконец, Вано вышел за кулисы, кто-то ворвался сюда из партера, начал его обнимать и целовать.

— Простите меня!.. Я нарушил театральные порядки, не вытерпел. Кто вы такой, откуда?

— Я грузин, Вано Сараджишвили.

— А я русский писатель Куприн… Вано Сараджишвили, грузинский соловей! Редкий соловей! Значит, земляки!

Тот вечер они провели вместе в маленьком итальянском кабачке и разговаривали до позднего вечера, запивая воспоминания о родине «следами Христа».

Шаляпин по-прежнему уговаривал Вано ехать с ним в Америку, по Европе; уговаривали его ближайшие друзья Джиральдони, Тито Руффо, даже Елена Тархан-Моурави. Одна только Тамара Эристави дала ему иной совет:

— Дорогой Вано, конечно, в Европе тебя ждет слава, богатство, красивая жизнь… Но ты потеряешь покой, ничто не будет мило вдали от родины, ностальгия — ужасная вещь… И потом ты обязан что-то сделать для культуры нашей маленькой многострадальной страны… Вот я богата, знатна, муж мой всемирно известный певец, все у меня есть: семья, любимый муж, небо Италии так похоже на небо моей родины… но нет здесь Риони, развалин храма Баграта, грузинских гор, не слышу родных напевов. Уверяю тебя, ничем не заглушить тоску по родине…

Вано не верил своим ушам. А из открытого окна доносились песни, шелест листвы, шум большого итальянского города. Небо, покрытое полуночной синевой, было загадочно, как и эта колхидская Венера, которую так щедро наградила судьба всеми благами земной жизни.

Он чувствовал, что не может без родины, чувствовал, что он обязан вернуться.

В декабре 1908 года Вано вернулся в Петербург и начал работать в итальянской опере у Гвиди. Как будто все в порядке. Он у себя, среди своих близких и друзей, казалось бы, все хорошо. Но он страшно нервничал, не спал ночей, волновался, а день выступления все ближе и ближе. Каждую минуту он проверял свой голос.

А голос не звучит… не звучит — и все…

Он из Москвы вызывает телеграммой своего друга, виолончелиста и педагога Илико Абашидзе. Тот приехал прямо на спектакль. Вано говорит ему, что он погиб, проваливается дебют, гибнет все. Хочет исчезнуть, бежать отсюда… Голоса нет!

Ни советы, ни успокоения — ничего на него не действовало.

Вдруг радостно вскрикнул Илико:

— Да, Вано, сейчас только вспомнил… Однажды вместе с Собиновым выступал я в концерте. Очень волновался, и, чтобы успокоить меня, Собинов дал мне свое лекарство. Как только выпил его, сразу все как рукой сняло. Я стал железным!

— Что же ты молчал! Иди скорее, на второе действие подоспеешь. Скорей! Прошу тебя! Раз это лекарство Собинова, значит отличное, иначе не может быть.

Илико побежал в аптеку и в антракте принес лекарство. Вано еще больше нервничал: публика встретила выступление певца довольно сдержанно.

— Умолил провизора, быстро сделал. Пей!

Вано выпил. Начал пробовать голос. Илико добавил еще.

— Илико, представь себе, голос появляется, звучит!.. Илико, скажи мне, что это за лекарство?

— Об этом не проси! Я дал слово Собинову держать в секрете рецепт и никому об этом не говорить.

Со второго акта голос Вано зазвучал со всей присущей ему красотой. Публика неистовствовала. Итальянские певцы восторженно приветствовали его и на каждое открытие занавеса аплодировали, показывая публике, что не они, а он, Сараджишвили, является виновником успеха.

Долго потом умолял Вано своего товарища И. Абашидзе открыть ему тайну рецепта Собинова, но Илико категорически отказался. — он дал клятву Собинову и не может, мол, нарушить ее.

На самом же деле никакого «рецепта Собинова» не существовало. Илико все это сочинил на ходу: купил в аптеке бутылку нарзана, смешал с полбутылкой молока и принес Вано. Вот и весь рецепт. После, когда Абашидзе рассказывал об этом Собинову, тот долго смеялся. Через несколько лет Собинов открыл свой «секрет» Вано, и они немало смеялись.

Несмотря на успешное выступление, Вано решил вернуться в Тифлис.

По приезде из Петербурга Вано женился на Нине Платоновне Кикодзе. Свадьба состоялась 26 апреля 1910 года. Они стояли перед алтарем. Пока священник суетился в ризнице, Вано воспользовался случаем и запел песню любви: