Именно во время своего пастушества собрал А. Казбеги тот богатый материал, на основе которого зародились потом его замечательные рассказы.

За это время богатырской поступью шагнула вперед история, и те тысячи горестей, которые были участью героев Казбеги, сегодня остались только воспоминанием.

Эти сыны природы — грузинские горцы — до мозга костей были пронизаны мечтой о свободе и счастье. Они искали их и боролись, умирали за них. Эта взлелеянная мечта о свободе для их потомков только для сегодняшнего поколения стала действительностью.

«Наступит время, и у нас от туч очистится небо, выглянет солнце, изменится время и выздоровеет больной, брат увидит брата», — говорит один из героев Казбеги и этими словами передает нам самые сокровенные мысли автора.

Давно уже наступило это время.

Теперь победивший грузинский народ с чувством благодарности вспоминает своего писателя, который самоотверженно боролся, чтобы излечить раны своей родины, и он стал провозвестником того величавого солнца, которое осветило ярким светом нашу родину.

Велика и широка история нашей страны, нашей культуры. Те великие проблемы отмечены неудержимым стремлением, неустанными поисками. Одна из страниц этой летописи — это творчество Александра Казбеги, который достойно продолжал славную гражданскую традицию грузинской литературы. Из его мемуарного произведения «Воспоминания (бывшего) пастуха» мы черпаем очень много сведений о том, каковой была пастушечья жизнь в те времена. Вот Александр Казбеги погоняет баранту, ему на пути встречаются два путника.

«Опустился туман. Начало моросить. Я накинул на себя бурку, закутал голову башлыком и обошел баранту спереди, с целью остановить вожаков. Мне хотелось, чтобы они вдоволь наелись травы.

Прошло некоторое время, и я заметил двух бородатых людей в городских костюмах, которые направлялись ко мне.

Я с удивлением смотрел на них, потому что это не были путники, дорога лежала по ту сторону и они не могли попасть сюда.

Они подошли ближе, защищаясь палками от моего Басара, который с лаем накинулся на них. Я отозвал собаку, и она, виляя хвостом, подошла ко мне… Незнакомцы улыбнулись и на ломаном русском языке заговорили со мной:

— Собак… собак… нет кусай.

— Нет кусай, — в тон ответил я.

— Баран, баран, — начал один из них, но не мог продолжать, так как русским он не владел совершенно, и обратился к товарищу на французском языке: — Как мне спросить его, где тут продают шерсть?

— Я знаю не больше вашего, — ответил тот тоже по-французски.

Потом они заговорили о пользе шерсти и удивлялись такому количеству овец и тому, как нам удается держать их в горах. Потом они снова захотели узнать, где мы продаем шерсть и сколько пудов можно найти в горах.

Я говорил по-французски и, не выдержав, ответил на французском языке:

В горах очень много овец. Народ живет на это, а шерсть покупают тут же армянские купцы.

Можете представить себе их удивление, когда в диких горах чужой страны, где, как они считали, живут сплошь варвары, с трудом умеющие сосчитать до десяти, вдруг простой пастух, простой горский житель говорит по-французски!

— Как?! Вы говорите по-французски? — ошарашенно загалдели они разом.

— Да, немного говорю.

— Не может быть! Где вы учились?.. Нет, это невозможно.

Мне захотелось пошутить над ними, и я ответил:

— Наши пастухи почти все говорят по-французски… Я еще в дальних местах батрачил и позабыл. А моих товарищей трудно отличить от настоящих французов.

— Поразительно! С ума можно сойти! — говорили они друг другу. — А ведь мы считали этот народ совершенно диким…»

Восьмидесятые годы — время выхода Александра Казбеги в большую литературу — были суровой эпохой для народов Российской империи. Темной силой реакции были уничтожены все человеческие права и свободы.

На попытку взрыва Зимнего дворца 5 февраля 1880 года и покушение на царя в 1881 году самодержавие ответило репрессиями. Это были годы штыков и виселиц. Вдохновитель черной реакции Победоносцев установил строжайшие террористические законы. Все живое в литературе было задушено.

Политический режим царизма со всей суровостью свирепствовал и в Грузии. Грузинской литературе приходилось еще тяжелей, чем русской: стоило, в печати появиться статье с критикой (даже самой легкой) существующего строя, как газета моментально запрещалась.

В таких условиях пришел в литературу Александр Казбеги, и, несмотря на это, он поднял голос против социальной несправедливости и национального порабощения. Он противопоставил реакции мир благородных и свободолюбивых людей, мечтающих и непокорных. Это была большая смелость со стороны А. Казбеги.

Совершенно естественно, что жестокость цензуры испытал и он. Известно, что весь тираж изданной в 1884 году «Элгуджа» был сожжен, лишь несколько экземпляров случайно уцелело — факт, сам по себе говорящий о том, какого опасного врага увидел царизм в Александре Казбеги.

Писатель был истинным сыном своей свободолюбивой родины. Истоками его кипучего творчества были горе и радость несломленного народа, который устами героев Казбеги выражал свои печали и надежды. Суровые картины классового и национального бесправия, унижения и оскорбления рисовал писатель в своих произведениях: «Пастырь», «Элгуджа», «Отцеубийца».

Александр Казбеги очень верно показал не только жизнь своего угнетенного народа, но и то классовое порабощение, тяжесть которого одинаково испытывали на себе все народы, населяющие территорию царской империи. Писатель обличал ужасы крепостного строя, и в то же время он прекрасно понимал, что крестьянская реформа, которую объявило царское самодержавие, была явным и бессовестным обманом крестьян.

«В 1864[14] году пробил приятный для всего мира час и объявил освобождение крестьян — отмену крепостного права! Одна часть народа — крестьянство и его сторонники увлеклись приятным известием, и они ждали чрезмерную пользу и добро от новых законов. А другая часть — помещики с щемящим сердечным волнением наблюдали гибель тех взаимоотношений, которые веками существовали между помещиками и крепостными.

Освобожденным крестьянам казалось, что с этого дня их благополучие, обогащение и отдых стали безусловными явлениями, а помещикам казалось, что с этого дня они потеряли кусок хлеба, и их вчерашние пахари сегодня становятся их повелителями.

Прошла первая пора восторгов, и народ немного успокоился. Крестьян убедили, что их надежды и на сотую долю не оправдались, так как у нового положения обнаружились такие хвосты, в силу которых благополучие бывших крепостных непосредственно зависело от желания помещика.

Новое законодательство не обязало небольшого помещика-хозяина выделить для своих бывших крепостных участки, а что касается переселения — в особенности для наших крестьян — это и вам хорошо известно.

Крупные помещики-хозяева хотя и были обязаны по новому закону выделить им участок, но лес остался в собственности помещика, и крестьянин, который не может существовать без леса, оставался зависимым от помещика.

Крестьянство опять опустило голову, а помещики снова расправили крылья.

Но их взаимоотношение кое-как терпимо, потому что мы надеемся на близкое будущее, но представьте себе положение тех освобожденных крепостных, которых закон лишил земли.

Это домашние слуги помещика, у которых не было земли, не было своей семьи и своего очага.

Представьте себе положение тех людей, которых не принимает деревня, которым ничего не отпускает помещик и даже не заселяют их на свободных государственных землях!

В горах существовал вообще обычай: привозили пленных и превращали их в рабов; их держали в своих домах и пользовались ими для поддержания своей господской мощи. В силу этого довольно большое количество таких рабочих сосредоточивалось в доме помещика-горца; у них не было ни своей земли, ни своего дома, и они безвозмездно работали на землях помещика только ради куска хлеба и ради тряпья, в которое они были одеты. И все же этого огромного труда не хватало на то, чтобы приобрести хотя бы мизерный кусок земли или же корову в свою собственность. В таком положении находились эти обреченные судьбой люди, когда голос освобождения, как гром, прогремел по всей Грузии, и этц несчастные вместе с другими были вынуждены склонить головы и поблагодарить бога.