чувства, – не вполне уверенно закончил король, словно считая это слово не самым

уместным. – Вы могли заметить, что у сира Риверте сильно развито чувство

ответственности, так же как и едва ли не детское упрямство. Да что я вам рассказываю –

вы ведь были сами в замке Даккар, вы видели, как он едва не угробил себя и, кстати

говоря, вас, спасая свою челядь и холопов из окрестных деревень. Это не потому, что они

дороги ему, вовсе нет. Просто если бы он отдал их на растерзание Рашану Индрасу, это

означало бы, что он проиграл. Сир Риверте не любит проигрывать, ему нужно всё и сразу,

а особенно – если это нелегко получить.

– Я не понимаю, зачем вы говорит мне всё это, сир.

– О, Уильям, ну к чему это жеманство, мы ведь так чудесно начали наш разговор с полной,

хотя и завуалированной откровенности. Всё вы понимаете. Вы и сами задаётесь вопросом,

отчего сир Риверте таскает вас за собою повсюду вот уже шесть лет. И сами знаете ответ:

он это делает лишь потому, что вам некуда больше идти. В своей стране вы принадлежали

к высшей знати, и оказаться теперь на улице, без сильного покровителя, для вас – смерть,

причём позорная смерть. И вы не какой-то низкородный пажёнок, которого можно

пристроить в свиту к престарелой герцогине и тем обеспечить вашу будущность, облегчив

этим свою совесть и удовлетворив своё чувство ответственности. Вы уникальны, Уильям,

тем, что, куда ни отправь вас сейчас, после шести лет рядом с ним – для вас это будет

позором и унижением. Он знает это. И вы это знаете.

Если в начале речи короля Рикардо лицо Уилла пылало, то сейчас вся кровь отхлынула от

него разом. Он знал, чувствовал, что этот разговор не обернётся для него ничем хорошим –

но всё равно был потрясён тем, что слышал, особенно после тёплого приёма, оказанного

ему императорской семьёй во время бала. Как же так? Почему, публично оказав ему свою

милость, надёжно обезопасив от насмешек и презрения своего двора, король теперь так

немыслимо унижает его с глазу на глаз?

Он услышал собственный голос – и поразился тому, как спокойно тот прозвучал:

– Если бы я был ему в тягость, он дал бы мне это понять.

– О, разумеется. Вы ему не в тягость, Уильям. Вы ведь не так уж много общаетесь с ним в

последнее время, не так ли? Он возит вас с собой, но видитесь вы мало, он всё время чем-

то занят, то днём, то ночью, – король небрежно подцепил большим пальцем перевязь на

плече, поправляя её, и Уиллу стоило огромного труда оторвать глаза от его руки и

перевести их снова на лицо Рикардо, столь же спокойное и доброжелательное, столь же

величавое и неприятное, каким оно было с самого начала этого разговора. – Вы не в

тягость ему, потому что вы умны, и, осознанно или нет, сами делаете всё, чтобы не

докучать ему сверх меры. Но в глубине души вы понимаете, что давно превратились для

него в обычное развлечение из сотен тех, что у него были, есть и будут.

– Почему? – прошептал Уилл. – Почему вы так говорите, сир? Почему я…

Он задохнулся, не в состоянии продолжать – кажется, его силы были исчерпаны.

Спокойная уверенность короля действовала на него как вышибающий дух удар – он не

имел что ей противопоставить.

– Почему? Вы спрашиваете – почему, Уилл? Боже мой, но это ведь совсем просто. Вы

милый, красивый, чистый юноша, вы редкая драгоценность, спору нет – но вы ему не

ровня. Фернан Риверте, что бы о нём ни болтали глупцы – человек великий, и пару ему

может составить только тот, кто в состоянии с ним сравниться. Все остальные всегда

будут теряться в его тени, а потому он рано или поздно неизменно будет утрачивать к ним

интерес. Быть с ним рядом всегда, сопровождать его во всём может только равный ему.

«Такой, как вы?» – подумал Уилл, но не сказал этого вслух. Он стиснул зубы, внезапно

поняв, что уже какое-то время судорожно сжимает подлокотники кресла обеими руками.

– Он просил вас за Хиллэс. Просил из-за меня. Это…

– И вы до сих пор убеждены, что это было по доброте душевной? Или, того больше, от

чистого и страстного чувства лично к вам? Помилуйте, сир Норан – вы довольно давно с

ним и достаточно хорошо уже должны были его узнать. Он ничего не делает просто так.

Любой его шаг окрашен продуманным умыслом, он ничего не делает, если оно так или

иначе ему не выгодно. Вся эта водевильная история с заговором вашего братца была для

нас несказанно кстати, чтобы посеять внутреннюю смуту в Хиллэсе и лишить вашего

короля Эдмунда самых активных сторонников. А осада Даккара заметно снизила боевой

дух руванцев и послужила хорошим уроком королю Рунальду, не говоря уж о том, что

дала возможность испытать, без особых потерь, наше новое оружие. Если бы граф

Риверте не руководствовался при просчёте своих действий подобными мотивами, он бы

никогда не поднялся до тех высот, что занимает сейчас. На одной сентиментальности и

сердечной доброте не сделаешь большой политики, мой бедный юный друг.

Друг. Это словно вот уже несколько минут колотилось у Уилла в висках. Фернан считает

короля Рикардо своим другом. И считает себя его другом. Он дорожит этим человеком,

хотя и часто с ним спорит. Он никогда не предаст этого человека; этот человек знает его.

Знает много дольше и много лучше, чем Уилл.

– О чём вы думаете? – с любопытством глядя на него, спросил император Вальены.

– О том, что он считает вас другом, – ответил Уилл, и Рикардо Четвёртый Великий

снисходительно улыбнулся.

– Я знаю. И именно поэтому говорю вам всё это сейчас, Уильям – не как монарх империи,

поработившей вашу страну, и не как сюзерен вашего любовника. Я говорю вам всё это как

друг того человека, в жизни которого вы занимаете больше места, чем должны. Вы ведь

любите его, Уильям. А раз так, вы не должны ему мешать.

– Разве же я мешаю? – прошептал Уилл, и Рикардо пожал плечами.

– Вот об этом не мне судить. Но я надеюсь, что впредь, если вам покажется, что ваше

действие или бездействие вредит тому, на что он положил свою жизнь, вы вспомните о

нашем сегодняшнем разговоре. Я ни к чему не принуждаю вас, Уилл, – добавил король

очень мягко. – Видит бог, я мог бы отнять вас у него силой. Бросить вас в такую тюрьму, о

которой он даже не слышал – он не поверил бы, но и такие ещё остались, – или просто

велеть утопить в пруду, как котёнка… или выдать вас вашей стране. Но это сделает его

несчастливым, потому что сейчас он считает себя ответственным за вашу судьбу. Посему

всё, что вы сочтёте нужным предпринять, вы должны будете сделать сами.

И снова Уилл как будто вернулся на шесть лет назад. И не Рикардо, император

Вальенский, сидел напротив него, а его брат Роберт, в равной степени презиравший его и

нуждавшийся в нём, не имеющий иного выбора, кроме как положиться на его свободную

волю и взывать к его совести и его рассудку.

Слишком много воспоминаний на одну ночь.

– Сир, – сказал Уилл Норан, – я полагаю, что понял вас достаточно хорошо. Теперь ваше

величество изволит отпустить меня?

– Хорошо, – легко согласился Рикардо. – Идите. Я вижу, вы и впрямь меня поняли. Только

ещё одно, Уильям, – добавил он, когда Уилл встал и, поклонившись, шагнул к двери. – Я

вижу, вы решили, что я вам враг. Но это не так. Вы сами знаете, что я друг Фернану, и вы,

я знаю, тоже его друг. Друг моего друга не может быть мне врагом – вы это понимаете?

«Да, – подумал Уилл, глядя в это лицо, лицо человека, подмявшего под себя за последние

пятнадцать лет полдюжины свободных и гордых народов. – Если бы я был вам враг, я был

бы уже мёртв».

– Ну и отлично, – не дождавшись ответа, сказал король. – А теперь идите, в самом деле, и

хорошенько выспитесь – я знаю, вы не привыкли полуночничать, и, должно быть,