библиотеке, в коридоре или во дворе замка, куда Уилл спускался раз в день подышать

свежим воздухом. Погода в эти дни пошла на лад и стояла превосходная: туман развеялся,

яркое солнце светило над полями, и лучи его весело поблескивали в лужах, в которых

плескались воробьи. Однажды Уилл замешкался и попал как раз на выезд гостей из замка;

он слышал, как Риверте сказал кому-то из своих спутников, что, похоже, «их друг из

Хиллэса» привёз в Даккар хорошую погоду. И в самом деле – слуги говорили, это были

первые солнечные дни в Коральенской долине с начала лета.

Увы, даже это не могло привести Уилла в более приподнятое настроение. Он очень плохо

спал и потерял аппетит. Он всё время думал о последнем разговоре с Робертом – и о сне,

который приснился ему первой его ночью в Даккаре. И когда он об этом думал, ему

хотелось лечь на кровать лицом вниз и натянуть подушку на голову… Что он и делал

ночами.

Как-то раз, когда бессонница одолела его особенно безжалостно, Уилл лежал, глядя в

балдахин кровати широко открытыми глазами, и слушал, как за стеной скрипит кровать

Риверте. Звуки были особенно громкими и настойчивыми; Уилл, как обычно, не имел ни

малейшего понятия, с кем Риверте коротает ночи, и совершенно не хотел этого знать.

Наконец возня утихла, потом смолкла совсем. Уилл тихонько вздохнул, моля бога

ниспослать ему хотя бы чуточку сна и забытья…

А потом он услышал такой жуткий, такой душераздирающий вопль, что волосы у него

стали дыбом.

Через мгновение вопль повторился. Уилл кубарем скатился с постели, запутавшись в

простыне и грохнувшись на пол – к счастью, ковёр смягчил его падение. Выпроставшись,

Уилл кинулся к двери и распахнул её. Он ждал увидеть слуг, несущихся по коридору на

крик, но коридор был пуст и тёмен. Вопль тем временем повторился в третий раз, он

звучал уже чуть тише и протяжнее, но всё равно походил на стон человека, которому

живьём тянут кишки. Сомнений не было: кричали в спальне Риверте.

Забыв обо всём на свете, Уилл кинулся к двери и заколотил в неё кулаками.

Он очнулся и задал себе вопрос, что вообще он делает, когда за дверью громко

выругались. Крик не повторялся; Уилл замер, но было уже поздно – раздались шаги, дверь

широко распахнулась, и он увидел Риверте.

– Какого дьявола? – рявкнул хозяин Даккара. – Пожар или штурм? Уильям?.. В чём дело?

Уилл попятился. Риверте стоял в дверном проёме, залитый неожиданно ярким светом

десятков свечей, расставленных, как Уилл уловил боковым зрением, по всей спальне. Он

был совершенно обнажён, чёрная грива волос, обычно безупречно уложенных,

растрепалась и падала на глаза, придавая ему сходство с диким зверем. Вальенский Кот,

тупо подумал Уилл – так его называют. Он и впрямь походил сейчас на кота, огромного,

взбешённого кота. Тугие узлы мышц перекатывались на широких плечах, под

золотящейся в отблесках света кожей, блестевшей от пота. Опустить взгляд ниже плеч и

груди Уилл не посмел – и в то же время не мог смотреть ему в лицо. Он чувствовал себя

полным идиотом.

– Простите, – пробормотал он, запинаясь. – Я услышал крик…

– Неужели?

В голосе Риверте было сколько притворного изумления, что Уилл залился краской до

ушей.

– Фернан… – простонал женский голос у Риверте за спиной; судя по тону, его

обладательница либо умирала, либо было очень близка к агонии. – О, умоляю, вернись…

Звучало это столь мучительно, что Уилл невольно бросил взгляд за плечо Риверте, по-

прежнему закрывавшего проход – и увидел белоснежный локоток, холмики грудей и

водопад рыжих кудрей, струящийся на подушку.

– Иду, душа моя, – холодно сказал Риверте, не оборачиваясь – и, глянув на Уилла,

вопросительно изогнул бровь. – Присоединитесь?

– Ч-что?! Нет!!!

– Как хотите, – буднично ответил Риверте и захлопнул дверь прямо у него перед носом.

Уилл услышал, как он идёт прочь от двери, и его голос, говоривший: «Вы переполошили

половину замка, дорогая. Не могли бы вы орать немного потише? Впрочем, я, кажется,

знаю, как этому помочь…»

Уилл вернулся к себе. Его трясло – так, как не трясло даже после последнего, того самого

разговора с Робертом. Не помня себя, он забрался в постель и обхватил колени руками. Из

головы у него не шло зрелище обнажённого мужчины, стоящего в дверном проёме и

залитого ярким светом. Внезапно Уилл понял, что и сам почти голый – на нём была только

ночная сорочка. Он представил, что должен был подумать Риверте, распахнув дверь и

увидев его – и протяжно застонал, ткнувшись лбом в колени. Он не мог взять в толк, что

вообще заставило его сорваться с места и кинуться к двери. Но эти вопли, о, боже… как

она кричала, эта женщина! Уилл никогда не думал, что такой крик может исторгнуться по

причине, отличной от смертельного ужаса. Что же он такое с ней делал?..

От этой мысли ему стало ещё больше не по себе. Поняв, что не уснёт, Уилл вскочил,

наскоро оделся и, запалив свечу, открыл Священные Руады – главную книгу культа,

которую, к стыду своему, ни читал ни разу с того дня, как оказался в Даккаре, хотя прежде

изучал ежедневно – вместе с братом Эсмонтом, объяснявшим ему сложные места. Там

было несколько стихов, приличествующих случаю, успокаивающих кровь и приносящих

умиротворение. Уилл принялся читать их, но это не помогало. Он ловил себя на том, что

невольно прислушивается к звукам за стеной, теперь совершенно иным; он не понимал,

кто или что могло их издавать, и хотя это свидетельствовало лишь о чистоте его

собственных помыслов, это непонимание смущало и тревожило его ещё сильнее.

Он просидел до рассвета, пока не услышал в коридоре привычные уже шаги. Тогда только

разрешил себе немного отдохнуть, лёг на кровать не раздеваясь – и до самого полудня

забылся беспокойным, тяжким сном.

Когда он проснулся, оказалось, что гости разъехались. На сей раз окончательно – Уилл

спал так крепко, что не слышал суматохи, сопровождавшей сборы. Теперь всюду сновала

челядь, наводившая порядок в опустевших спальнях; заодно зашли и к Уиллу, заявив, что

надо вытрясти ковры и помыть пол, в связи с чем его выгнали вон и велели не являться по

меньшей мере два часа.

Уиллу совершенно не хотелось сегодня покидать своё убежище. Но, растеряв после

прошедшей ночи остатки и без того невыдающейся решительности, он молча покорился

непререкаемой воле слуг и, взяв под мышку томик нравоучений Святого Альберта, побрёл

по замку в поисках укромного местечка, где можно было бы схорониться.

Слуги мельтешили всюду, и Уилл бродил, пока не оказался в той части замка, куда до сих

пор не заглядывал – в восточном крыле, менее обжитом и, как следствие. более пустынном

и заброшенном, чем оживлённое западное. Одна из галерей, уставленных креслами,

высокими вазами и рыцарскими доспехами, показалась ему довольно уютной; он прошёл

немного по ковру, заглушавшему звук его шагов, и уже собрался опуститься в кресло,

когда увидел Риверте.

Тот стоял в дальнем конце галереи, заложив руки за спину, и рассматривал картину,

висевшую на стене. Рядом с ним находился маленький резной столик, на котором Уилл

заметил бутылку и бокал. Тихо, очень тихо Уилл сделал шаг назад, молясь, чтобы Риверте

не повернул голову в его сторону – и через миг галерея огласилась раздирающим уши

грохотом рыцарского доспеха, задетого локтем Уилла, и по такому случаю с готовностью

рухнувшего на пол.

Если бы Риверте позвал его, как прежде в зале для пиршеств, Уилл, должно быть, просто

развернулся бы и кинулся прочь – до того он обезумел от стыда. Но прежде, чем он успел

даже подумать об этом, Риверте оказался рядом. Помутившимся от смущения взглядом