брате Эсмонте, который пока что не ответил ни на одно из его писем, и чувствовал

особенную тоску и горечь, потому был этим вечером несколько рассеян. Они с Риверте

сидели в его кабинете; Уилл – на уже привычном для него неудобном кресле, Риверте –

рядом с еретическим глобусом. Бутылка, которую они откупорили час назад, была пуста

уже более чем наполовину.

– Вы меня слышите, сир?

– А? – Уилл вскинулся и виновато посмотрел на него. – Простите, я задумался.

– Я понимаю вас. Эта погода способствует меланхолии. Вот и меня что-то развозит, а мне

это не нравится. Я спросил, можете вы сделать мне одолжение?

– Да, конечно…

– Там лежит книга.

Палец Риверте (он всегда указывал пальцем, нетерпимым и неприличным жестом) ткнул в

глубь кабинета, где стояла высокая подставка, на которой обычно лежала раскрытая книга

– какая именно, Уилл до сих пор не удосуживался взглянуть.

Повинуясь указанию, Уилл встал и подошёл к подставке. Бросив взгляд на книгу, он замер

в изумлении.

– Это же Священные Руады!

– Удивительно, правда? И как это их страницы не воспламеняются от божественного

негодования в моём присутствии? Окажите любезность, Уильям, почитайте мне.

Уилл обернулся. Этот человек не уставал его поражать.

– Почитать вам Руады?

– Почитать мне Руады, – терпеливо повторил тот. – Вы же собираетесь стать монахом,

верно? В таком случае вашей прямой обязанностью станет нести слово божье нечестивым

и заблудшим. Или моя нечестивость и заблудшесть всё ещё вызывает у вас сомнения?

– По правде, нет, – хмыкнул Уилл.

– Ну вот видите. Спасите же мою душу, я вас умоляю.

– Что читать?

– Всё равно. Где открыто, там и читайте.

Уилл переставил со стола свечи и посмотрел на верх страницы. Это была вторая книга

пророка Лода, одна из немногих частей Руад, написанная прозой – и, надо сказать, самое

подходящее место для чтения вслух в присутствии Фернана Риверте.

Уилл прочистил горло и начал с торжественностью, приличествующей моменту:

– Ибо было сказано трижды: впавший в бездну греха не очистится иначе, чем пройдя эту

бездну до дна и низвергнувшись в глуби ада. И горе ему, ибо бездна эта о девяти

пропастях, имена же пропастей этих суть: Ревность, Корысть, Бесчестье, Лживость,

Малодушие, Безбожие, Жадность, Уныние и Прелюбодеяние…

– Заметьте, – сказал Риверте совершенно будничным тоном, перебив Уилла на полуслове, –

прелюбодеяние стоит на самом последнем месте, а ревность – на первом. Какие из этого

выводы?

– На что вы намекаете? – вспыхнул Уилл – и непонятно почему вдруг вспомнил лицо

юного Освальдо, покорное и серьёзное, с всегда опущенными глазами, услышал его

чарующий голос, его низкий, протяжный стон из-за тюлевой занавески…

– Я намекаю? Помилуйте, сир, кто из нас готовится в священнослужители? Это ваше дело,

а не моё – толковать слово божие. Вот объясните мне, если не трудно, это место о девяти

пропастях одной бездны. Как это следует понимать?

Уилл почувствовал себя увереннее, что крайне редко случалось с ним в присутствии

Риверте – благо наконец они заговорили о том, в чём он был подкован.

– Это следует понимать так, что, поддавшись искушению одного греха, человек всё равно

что падает в бездну, ибо все грехи – братья друг другу, и, поддавшись одному, непременно

поддашься всем прочим, падая ниже и ниже.

– То есть человек, солгавший однажды, обречён также проявить корысть, потерять честь,

предаться блуду и так далее?

– Именно так.

– Мой юный друг, посмотрите на меня своими честными глазами и скажите: неужели вы

никогда не врали?

Уилл обернулся и посмотрел на него. Но не потому, что Риверте приказал ему.

– Никогда.

– Никогда-никогда? Даже не утаивали правды?

Уилл чуть заметно вздрогнул.

– Лгать и… недоговаривать – не одно и то же.

– Разве? Вы просто открываете мне глаза на мир, право слово. И в чём же разница?

– Ну… – Уилл замялся. – Ложь всегда злонамеренна. А молчание – не преступно…

– В том случае, если не является ответом на прямо поставленный вопрос, – сказал Риверте

и, внезапно поднявшись, подошёл к Уиллу. – Поглядите на меня. В глаза, если вам не

трудно.

Уиллу было это очень трудно, но он поглядел. Внутри у него всё скрутилось – он вдруг

испугался повторения сцены, разыгравшейся в этом самом кабинете несколько недель

назад. Тот нелепый поцелуй не шёл у него из головы, хотя Риверте, похоже, забыл о нём…

сейчас Уилл уже не был в этом так уверен.

– Скажите, Уильям, я вам нравлюсь?

Уилл какое-то время помолчал. Потом тихо ответил:

– Нет.

– Вы совершенно уверены, что не врёте?

– Уверен…

– Рад за вас. Лично я далеко не всегда бываю так уверен в собственных словах. Скажите

теперь, вам бы хотелось увидеть меня мёртвым, а мою голову – на пике над воротами?

Уилл вскинулся. В общем-то он хотел примерно этого, но одна мысль о таком зрелище

вдруг повергла его в дрожь.

– Нет…

– Что – нет? Вы не хотите моей смерти?

– Я… сир, ваши вопросы…

– Мои вопросы – что?

– Они вынуждают меня либо лгать, либо быть неучтивым, – твёрдо ответил Уилл.

Риверте хмыкнул. Они стояли очень близко, но, к счастью, не касались друг друга.

Странно, но от Риверте совсем не пахло спиртным.

– Это уже лучше. Ну а если я спрошу вас, не замышляет ли ваш старший братец какие-

нибудь козни против моей особы – что вы тогда ответите? То же самое? А если я буду

настаивать?

Уилл ощутил, как внутри у него всё сжимается в комок. Он вдруг понял, что его загоняют

в ловушку – а он покорно шёл в неё, даже не пытаясь уклониться от удара.

– Это не похоже на душеспасительную беседу, – попытался вывернуться он.

– А по-моему, очень даже похоже. Только теперь я пытаюсь спасти вашу душу,

погрязшую во лжи и опасно близкую к бесчестью. А от лжи и бесчестья до

прелюбодеяния… словом, вы сами понимаете.

«Зачем, – думал Уилл, снова не в силах сдержать предательского румянца, – зачем он это

делает?! Что ему от меня надо?» Он не понимал, и это тревожило его всё больше и

больше.

Неожиданно Риверте улыбнулся. Улыбка была непривычно мягкой для него, почти

сочувственной.

– Я ужасный человек, – посетовал он. – Сам знаю. Вам было бы много лучше в Сиане, при

дворе моего дражайшего монарха, его величества короля Рикардо. Там, впрочем, тоже

достаёт сволочей, но со мной мало кто сравнится.

– Вы очень самоуверенны, – пробормотал Уилл.

– Правда? Вы находите? С вашего позволения, я буду считать это комплиментом. Но мы

отвлеклись от священных писаний. Продолжайте, прошу вас.

Он вернулся к столу и подлил себе вина. Уилл продолжил читать, уже не столь уверенно и

выразительно, как прежде. Этот стих был полностью посвящён греху и способам,

которыми он опутывает людские сердца, но после странных комментариев Риверте слова

эти уже не казались Уиллу такими значительными и преисполненными грозного

предупреждения, как прежде. Тем не менее, поскольку Риверте не перебивал его, он

прочёл две страницы, прежде чем услышал его голос:

– Довольно. Уильям, почему вы решили уйти в монастырь?

Вопрос был не слишком неожиданным – Уилл ждал его рано или поздно. Поэтому он

ответил почти совершенно спокойно:

– Это кратчайший путь к богу из тех, что мне известны.

– Но вам ли, с вашим острым и пытливым умом, не понимать, что кратчайший путь не

есть самый правильный?

– Да. Но кратчайший также не значит самый лёгкий.

– Тоже верно, – сказал Риверте задумчиво и отпил из бокала. – Ваш отец, похоже, желал

вам иной участи.

– Он хотел, чтобы я стал рыцарем и принял часть управления землями. Испокон веков