Гертруда переживала в связи с тем, что не была принята семьей Генриха, однако не хотела, чтобы это бросало тень на их отношения. Она была влюблена и связывала свое будущее с Генрихом. Однако шли дни, а никаких писем из Северной Норвегии не приходило. Потрясение ждало ее спустя одну или две недели в январе 1944 года. К ней пришла сестра Генриха.
«Я никак не могла поверить в то, что она мне говорила. Генрих оказался в числе пропавших без вести после гибели „Шарнхорста“ и, по всей видимости, утонул вместе с ним. Я спорила с ней, доказывая, что Генрих служил не на „Шарнхорсте“, а на „Тирпице“. Она на это говорила, что Генрих работал в штабе адмирала и должен был сопровождать его во время последнего выхода в море. Он был переведен в сочельник. Я, наверное, так и не поняла до конца, что она говорила мне. Казалось, что я обледенела. Я пыталась смириться с тем фактом, что произошло нечто невероятное. Генриха, который в своем последнем письме сообщал о скором возвращении домой, больше не было».
Гертруда связалась с Красным Крестом. 27 января она получила ответ, в конверт была вложена копия письма, ранее отправленного семье Генриха. Там было сказано следующее:
«Сразу же после получения вашего письма немецкий Красный Крест сделал необходимые запросы, но, к сожалению, ничего нового о вашем родственнике узнать не удалось. Как только получим ответы на все наши запросы, сразу же сообщим об этом. В свою очередь, мы просим уведомить нас, если в вашем распоряжении окажется какая-либо относящаяся к делу информация. Красный Крест просит вас отнестись к неизбежной задержке со спокойствием и надеяться на добрые новости. Мы разделяем ваше горе и выражаем глубокое сочувствие. Хайль Гитлер!»
От удара Гертруда будто онемела. Ее Генриха больше не было, он навсегда остался в бесконечных просторах Ледовитого океана. Мечты о будущем были разрушены. У нее остались только письма и воспоминания.
«Однако надо было как-то выйти из этого состояния. Ведь я была одной из миллионов людей, которые также лишились всяких надежд на будущее. Меня призвали в армию — я стала оператором радара зенитной батареи в Регенсбурге, так что из Гисена пришлось уехать. Было трудно, но жизнь продолжалась».
Прошло пятьдесят лет, в 1994 году Гертруда достала письма Генриха и вновь попыталась узнать, что же в действительности произошло с ним.
«Никакой помощи мне не оказали. Никто не хотел даже говорить о тех годах. Все было запрещено. Я пыталась найти ответ, но никто не знает, что тогда случилось. Так и неизвестно, погиб ли Генрих на борту корабля или утонул потом. Это была любовь моей юности. Он исчез, но для меня он жив. Я помню его и никогда не забуду».
Глава 26
ИТОГИ
ЗАПАДНЫЙ ФИНМАРК, ЯНВАРЬ — НОЯБРЬ 1944 ГОДА.
2 января 1944 года Сигрид, жена Карла Расмуссена, родила девочку, что произошло на ферме ее родителей, в долине Тверрельв. Это был счастливый момент для юной пары, мечтавшей о лучшей и более легкой жизни, которая должна была наступить после войны.
«Послали за акушеркой, и она скоро пришла. Роды оказались легкими. Ребенок оказался замечательной девочкой. Мы дали ей имя Брит. Она принесла мне много радости, а в дальнейшем была мне опорой и много помогала».
Сигрид не знала, что уже два месяца ее муж работает на радиопередатчике «Ида» со своим приятелем Торстейном Петтерсеном Рааби, который вернулся из Англии в октябре прошлого года. Однако она все время чувствовала что-то неладное и подозревала, что ее горячо любимый муж вовлечен в опасное дело.
«Он сильно изменился. В наших отношениях возникла какая-то напряженность, чего раньше никогда не было. Он просил, чтобы я не задавала никаких вопросов. Он хотел защитить меня».
Всю зиму 1944 года Сигрид занималась своей маленькой дочкой, а в это время важность надежной работы передатчиков «Ида» и «Лира» в Порсе резко возросла. «Шарнхорст» был потоплен и больше не угрожал русским конвоям, однако «Тирпиц», по-прежнему грозный, прятался за противоторпедными сетями в Каа-фьорде, а вокруг него стояли эсминцы 4-й флотилии; гросс-адмирал Дёниц продолжал усиливать базу подводных лодок в Хаммерфесте. Да, «Тирпиц» получил серьезные повреждения в результате героической атаки сверхмалых подводных лодок в сентябре 1943 года, однако на север была направлена целая армия сварщиков и рабочих с верфей Германии, которые должны были вернуть линкор в боеспособное состояние. Ходил слух, что ремонтные работы скоро завершатся, и он вновь выйдет на охоту за конвоями.
В Британском адмиралтействе возрастали тревожные настроения. Нужно было усиливать тихоокеанский флот, но пока «Тирпиц» оставался на плаву, в Северной Атлантике приходилось держать наготове несколько тяжелых кораблей и авианосцев. Благодаря дешифровкам «Ультра» удавалось регулярно перехватывать радиообмен между базой в Каа-фьорде и штабом флота в Киле, и все-таки некоторые аспекты обстановки были не совсем ясны. В связи с этим большое значение приобретали прямые наблюдения агентуры в тылу врага, особенно начиная с середины января, когда англичане начали готовить очередную атаку на «Тирпица».
Уже в понедельник 3 января 1944 года Рааби и Карл Расмуссен отправили в Лондон радиограмму, отвечая на запрос о степени ущерба, нанесенного «Тирпицу»:
«Определенными сведениями о повреждениях не располагаем, однако попросим „Лиру“ все выяснить. После атаки „Тирпиц“ получил крен на левый борт. На борт был доставлен цемент. На следующий день корабль стоял ровно. Судя по всему, заклинило орудия и башни. За исключением этого, ничего другого выше ватерлинии не видно. Ремонтное судно по-прежнему стоит рядом, работы ведутся непрерывно. Над трубами виден дым. Сварочные работы идут в носовой башне. С другого борта стоит небольшой танкер. Все машины, проезжающие мимо этого места, дважды останавливаются и проверяются».
В эти дни Альта представляла собой поселок, состоявший из произвольно разбросанных домишек, и все тут было известно всем; здесь также стояли немецкие части. Поэтому все время было ощущение опасности, сопряженной с раскрытием агентуры. Для успеха операции были нужны люди с сильными нервами и холодной головой. В отчете, который Рааби писал после возвращения в Лондон, в июле 1944 года, было сказано:
«Однажды мы с Калле выехали, чтобы выдать зарплату рабочим, но нас остановили недалеко от стоянки „Тирпица“. Так случилось, что Калле забыл взять пропуск. Нас заставили выйти из машины, наставили автоматы нам в животы, и мы подумали, что настал наш последний час. Наш водитель, умеренный сторонник Квислинга, свободно говоря по-немецки, заверял охрану, что мы — не шпионы. Калле объяснил, что мы работаем в дорожном управлении, везем зарплату, которую рабочие должны получить до конца дня. Калле предложил такой вариант: пусть водитель и я поедем, а он останется в качестве заложника. К нам подошел один из офицеров „Тирпица“, и предложение было принято. Таким образом, Калле полчаса простоял рядом с „Тирпицем“, что, вообще говоря, запрещалось».
Порса тоже, по существу, была небольшим поселком, и там еще труднее было утаить что-либо, поэтому Трюгве Дуклат и Рольф Сторвик рисковали не меньше. Они не только работали на передатчике «Лира», но и слушали английское радио, а потом пересказывали военные сводки местным жителям. Довольно часто у них возникали конфликты с Рольфом Арнтом Нюгаардом; он был мэром Квалсунна, расположенного неподалеку, и поддерживал нацистов; кроме того, вместе с Дуклатом работал на местной электростанции и даже жил с ним в одном доме — в том самом, в подвале которого был спрятан передатчик. Ни Сторвик, ни Дуклат не знали, что еще в 1942 году Нюгаард был завербован абвером. За 500 крон, бутылку шнапса и 150 граммов табака, выдаваемых ежемесячно, Нюгаард согласился доносить обо всем подозрительном своим «работодателям». Схема была хитроумная. Нюгаард передавал свои доносы другому местному агенту абвера, который находился в Фагфьорде и имел в своем распоряжении радиопередатчик. Это был 31-летний норвежец из Хоннингсваага Нильс Баккен, имевший кличку «Бьярн». Доносы Нюгаарда Баккен передавал в эфир с помощью азбуки Морзе, а принимала радиосигнал станция «Теа» в штабе абвера Северной Норвегии, расположенного в Тромсё.
