Мы со Стейном Инге прикинули, что все наиболее важные участки мы можем обследовать с помощью сонара за семь дней. Мы даже обсуждали такой вариант — не стоит ли рискнуть и сразу отправиться к Нордкапу.

Соблазн был большой, но, посовещавшись, мы все же отказались от этого. «Рисё» все лето занимался обследованием кораблей, затонувших во время войны в бухте Нарвика, нашему судну и экипажу требовался отдых. А я, в свою очередь, умудрился так упасть с велосипеда, что сломал несколько ребер. Я не мог ни смеяться, ни плакать, а подниматься с койки мог, только испытывая ужасную боль. Что было бы с таким крупным мужчиной весом 100 килограммов, еле стоявшим на ногах, в открытом море, — было страшно подумать. Экипаж безжалостно издевался надо мной. «В следующий раз не пей, особенно если ты за рулем». Это было тем более обидно, что несчастный случай произошел на совершенно ровной дороге, а я был абсолютно трезв.

Метеосводки из Баренцева моря были разные. Конечно, могло случиться так, что нам крупно повезет, и мы натолкнемся на останки корабля в первый же день. Однако на такую удачу надеяться нельзя, когда до Нордкапа 100 миль, а ты находишься на открытой палубе. Нужно все тщательно подготовить и продумать. С большой неохотой, но на этот раз мы все же решили отказаться от экспедиции. Сезон подводных работ заканчивался. Проект пришлось отложить еще на год. Я вернулся в Эвенес и затем вылетел в Осло. Приближаясь к столице, самолет попал в штормовую погоду; каждое сотрясение я ощущал как удар ножа в спину. Когда я добрался до дому, то прежде всего бросил велосипед в подвал, а затем решил выпить чего-нибудь покрепче. Как это ни глупо, но казалось, что мне станет полегче.

НОРВЕЖСКОЕ МОРЕ, 20–23 ДЕКАБРЯ 1943 ГОДА.

Конвой JW-55B вышел из шотландского порта Лох-Ю в 14.30, в понедельник, 20 декабря 1943 года. В него входило девятнадцать пароходов, которые шли в шесть рядов с крейсерской скоростью 10 узлов. Коммодором был контр-адмирал Мэйтлэнд Баучер, призванный на службу из запаса. Свой флаг он поднял на новом 11 000-тонном судне типа «Либерти», построенном в Канаде, — «Форт Каллиспелл». В эскорт входило два эсминца, три тральщика и четыре корвета.

Тяжело груженные торговые суда везли 200 тыс. тонн боеприпасов, танков, авиационного бензина и других важных объектов поставок в Россию. Это был заманчивый трофей. Помимо ценного груза, заслуживал внимания необычный маршрут конвоя, проложенный в северных широтах так, что от норвежского побережья его отделяло всего 400 миль. Таким образом, конвой оказывался вне досягаемости немецких бомбардировщиков, но в пределах радиуса действия воздушной разведки. Замысел был такой, что конвой должен быть обнаружен. В результате и корабли, и их экипажи превращались как бы в ставку в смертельно опасной игре в покер. Британское адмиралтейство, на которое давил Черчилль, было намерено выманить Боевую группу из своих укрытий в Ланг- и Каа-фьордах и затем атаковать ее.

Около 11.00 в среду, 22 декабря, когда конвой был примерно на широте Тронхейма, сигнальщики тральщика «Глинер» заметили за кормой самолет, летевший в сторону Норвегии. Это был двухмоторный самолет метеоразведки Ju-88, базировавшийся на аэродроме в Варнесе. Он совершал обычное патрулирование, и летчик, несмотря на низкие тучи, не мог не заметить конвой.

В 12.46 ожили телетайпы в штабе командующего флотилией в Киле генерал-адмирала Отто Шнивинда и отстучали:

Британская приманка сработала: конвой был замечен. Однако разочарования последних месяцев заставляли Шнивинда проявлять осмотрительность. Он писал в дневнике:

Несмотря на некоторую неопределенность ситуации, телетайпная связь между штабом командующего в Киле и капитаном цур зее Петерсом в Нарвике начала работать более активно. Гитлер давно опасался возможного вторжения англичан в Северную Норвегию. Трем подводным лодкам, шедшим на Север, было приказано изменить курс и идти в Вест-фьорд, а летчикам на аэродроме Тромсё — оказать поддержку Боевой группе, если она ввяжется в бой с противником в лабиринте Лофотенских островов.

Тем временем экипажи «Шарнхорста» и кораблей сопровождения спокойно готовились встречать Рождество. Погода была прекрасная, температура — около нуля. Наступил и ушел в прошлое самый короткий день в году. На куполе небосвода сверкали звезды, а иногда в атмосфере возникали магнитные бури, и тогда можно было видеть сполохи северного сияния — желтые, зеленые и фиолетовые языки фантастического пламени, быстро колеблющиеся над стоянкой кораблей.

Примерно в 11.30 утром 22 декабря тральщик R-121 встал на якорь рядом с линкором. Это прибыл контр-адмирал Эрих Бей, который привез дополнительные пайки по случаю Рождества.

Только восемьдесят членов экипажа — офицеров и матросов — получили двухнедельный отпуск по случаю Рождества. Радуясь этому, они уже уехали из Альты. Одним из них был корабельный парикмахер — веселый 41-летний баварец Карл Эрнст Вайс, служивший на флоте с начала 20-х годов. Он был большим почитателем Гитлера и благодаря связям в партийной среде в 1939 году добился назначения парикмахером на «Шарнхорст»; в салоне у него было три гражданских помощника. Одновременно он представлял NSDAP (нацистскую партию) на борту линкора. Один из его внуков рассказывает:

Остававшимся на борту, далеко от дома, было труднее еще и потому, что работа почтовой конторы Альты всю осень оставляла желать лучшего. Иногда письмо шло до адресата несколько недель. 16 декабря Генрих Мюльх жаловался на то, что сильно устал и расшатались нервы — его успокаивали только письма из дома. «Я всегда с нетерпением жду твоих писем, — писал он Гертруде. — Ты заполнила всю мою жизнь, ты как бы олицетворяешь все прекрасное и любимое. Никто не может разлучить нас. Пусть судьба будет благосклонна к нам».

Служба Генриха в качестве писаря у адмирала подходила к концу. Он подал заявление с просьбой разрешить продолжить образование во Франкфурте, и были все шансы, что его отпустят еще до конца года. Надежда на это все сильнее чувствовалась в его письмах, хотя были и перепады в настроении. Например, 19 декабря он писал: