«Шарнхорст» значительно превосходил крейсера по вооружению, по мореходным качествам и, самое главное, по огневой мощи. По сравнению со сравнительно легким вооружением крейсеров, у него были тяжелые 28-см (11-дюймовые) орудия, а также и артиллерия среднего калибра. С учетом этого превосходства есть все основания полагать, что после установления контакта этим утром следовало принять и вести бой до конца. После того, как британские крейсера были бы уничтожены или, по крайней мере, приведены в небоеспособное состояние, конвой, как созревший плод, сам упал бы в руки «Шарнхорста».
В действительности же Бей применил совершенно иную тактику. Он отошел и совершил широкий разворот на северо-восток. Он, вероятно, вспомнил, как обсуждал с Петерсом и Шнивиндом вопросы применения тяжелых орудий в Арктике. Они тогда согласились, что в это время года в районе 73 градусов северной широты светлее всего в интервале от 11.22 до 12.07. Если бы Бей провел атаку с севера, то вражеские корабли оказались бы впереди, и их силуэты можно было без труда рассмотреть на фоне южного горизонта. В этом случае можно было точно навести тяжелые орудия «Шарнхорста» на цель — даже без применения радара. На бумаге все выглядело хорошо, но Бей опять не проинформировал Иоханесона о своих намерениях.
В 10.09, через семь минут после получения сообщения Любсена об обнаружении конвоя, Бей запросил 4-ю флотилию эсминцев:
«ДОЛОЖИТЕ ОБ ОБСТАНОВКЕ».
Иоханесон ответил:
«СОГЛАСНО ПЛАНУ НАПРАВЛЯЮСЬ В КВАДРАТ АС4413. КУРС 230 ГРАДУСОВ. СКОРОСТЬ 12 УЗЛОВ».
Через несколько минут Любсен опять запутал ситуацию, сообщив, что не уверен в правильности координат. Несмотря на это, как Бей, так и Иоханесон решили, что немецкие эсминцы слишком далеко уклонились к югу.
Командир эскадры писал:
«После получения сигнала от Любсена мне, как командующему флотилией, следовало бы тут же изменить курс. Я думал о возможности принятия самостоятельного решения. Но, поскольку Бей имел такое же представление [об обстановке], как и я, у меня не было оснований действовать по собственному усмотрению».
Только в 10.25, после трехчасовой борьбы со штормом, последовал приказ эсминцам об изменении курса:
«4-Й ФЛОТИЛИИ ЭСМИНЦЕВ. КУРС 70 ГРАДУСОВ. 25 УЗЛОВ».
Этот приказ выглядел странным. Считалось, что конвой находится на северо-западе, однако приказ отправлял эсминцы на северо-восток, в исходную точку.
«Невозможно понять, что имеет в виду главнокомандующий. Вероятно, он располагает какой-то информацией о фактическом положении конвоя, которая нам неизвестна»,
— записал Иоханесон.
Корветен-капитан, командир Z-30 Карл Лампе, рискнул высказать такое предположение:
«Намерения Бея, если судить по приказу, неясны. Возможно, он хочет, чтобы эсминцы подошли к нему поближе, а затем нанести по конвою комбинированный удар, что предусматривалось по оперативному приказу».
Время тратилось впустую. Вместе с Z-30 и Z-38 головной эсминец Z-29 развернулся и пошел по курсу, который должен был привести в исходную точку. Двух остальных эсминцев — Z-33 и Z-34 — нигде не было видно. 4-я флотилия эсминцев как боевое соединение распалась. Изменение курса вместе с тем дало некоторое преимущество: поскольку теперь эсминцы шли по ветру, их мореходные качества проявлялись лучше, хотя видимость оставалась плохой. Иоханесон писал:
«Сегодня необычно темно, даже для этих широт и этого времени года. [Мои] надежды на улучшение погоды не оправдались. Однако корабль идет более устойчиво. Молодые матросы опять почувствовали интерес к жизни».
Вице-адмирал Роберт Барнетт находился на некотором удалении от немецких эсминцев к северу, и у него тоже были неприятности. Когда «Шарнхорст» повернул сначала на восток, а потом на север, Барнетт был в недоумении. Что делать — то ли преследовать линкор, то ли прикрывать конвой. После некоторого раздумья он избрал последнее. Он прекратил преследование и приказал флотилии держать курс на северо-запад, и в 10.20 с радарных экранов крейсера метка «Шарнхорста» исчезла. То, что он сделал, с точки зрения Королевских ВМС было первостатейным грехом и нарушением приказов — он самовольно отказался от верной возможности вступить в контакт с противником. Отстаивая свою позицию, Барнетт говорил потом, что с учетом тогдашних погодных условий скорость «Шарнхорста» на 4–6 узлов превышала скорость крейсеров (30 узлов против 24).
«Я не сомневался, что он попробует обойти конвой с северо-запада и из-за снижения скорости, обусловленного тяжелыми погодными условиями, я решил вернуться на прежнюю позицию — между линкором и конвоем».
В 10.35 Барнетт сигнализировал флагману:
«ПОТЕРЯЛ КОНТАКТ С ВРАГОМ. ОН ИДЕТ КУРСОМ НА СЕВЕР. ПРИКРЫВАЮ КОНВОЙ».
Фрейзер находился значительно западнее, он прекрасно понимал — наступает решающий момент! «Дюк оф Йорк» и Соединение-2 были слишком далеко, чтобы успеть вмешаться. Теперь могло случиться все что угодно. Не скрывая тревоги, в 10.58 Фрейзер дал радиограмму:
«ЕСЛИ КОНТАКТ НЕ БУДЕТ ВОССТАНОВЛЕН, Я ВРАЖЕСКИЙ КОРАБЛЬ НЕ НАЙДУ».
Для вице-адмирала Барнетта пути назад не было. Контакт с конвоем он установил, но тоже находился в кризисной ситуации. Уже был двенадцатый час пополудни. Крейсера шли зигзагообразным курсом на дистанции от 8 до 10 миль впереди торговых судов, следовавших под прикрытием из четырех эсминцев — «Маскетир», «Матчлесс», «Вираго» и «Оппорчун».
Капитан Фредерик Пархэм, командир флагманского корабля и друг Барнетта, находился в центре событий:
«Приняв решение держаться с конвоем, он пригласил меня к себе — в штурманскую рубку, находившуюся под капитанским мостиком. Он все время сам занимался прокладкой курса, и я не знаю, поднимался ли он вообще на мостик. Впрочем, с мостика все равно ничего не было видно из-за кромешной темноты… Я вошел в штурманскую рубку, и он велел всем выйти.
Он спросил: „Фредди, я правильно поступил?“ Я ответил: „Абсолютно уверен, что да“. Скоро мы получили сердитый сигнал от главнокомандующего; его смысл сводился примерно к следующему: „Если никто не следит за „Шарнхорстом“, то как, черт побери, вступить с ним в бой“.
Бедный старина Боб, он вообще был очень эмоционален, так что чуть не заплакал. Мне удалось кое-как успокоить его. Впоследствии принятое им решение оказалось совершенно правильным, потому что „Шарнхорст“ опять развернулся, чтобы искать конвой, и вышел прямо на нас».
Медленно текли минуты. На борту линкора «Дюк оф Йорк» царило уныние. Шахматная партия, призом за выигрыш в которой был конвой, переходила в эндшпиль. Конвой был обнаружен, и «Шарнхорст» вышел в море. Ловушка почти захлопнулась, но в последний момент линкор словно почувствовал опасность. И теперь его потеряли из вида! Опять Фрейзер был на грани нервного срыва. Он принял решение, которое вполне могло иметь катастрофические последствия: сбавил скорость до 18 узлов и развернул Соединение-2 в обратную сторону. Если «Шарнхорст» решит прорываться на запад, в северную Атлантику, то Фрейзер окажется южнее, на параллельном курсе. Однако с каждой минутой расстояние между ним и конвоем увеличивалось.
В это время тревожные новости дошли до немецких адмиралов в Северной Норвегии и в Киле. Еще до вынужденной отмены разведывательных полетов в день Рождества Люфтваффе сообщало, что никаких вражеских сил прикрытия в радиусе 80 миль вокруг конвоя обнаружено не было. Это было меньше 300 километров, на которых настаивал Петерс, но все равно лучше, чем ничего. Пеленгационные станции, расположенные в Киркенесе, в Немецкой бухте и в Хьёрринге (Дания), начали сообщать о том, что в Баренцевом море зафиксирован интенсивный радиообмен в высокочастотном диапазоне. Соединение, зашифрованное как JLP, поддерживало непрерывный контакт с другим неизвестным соединением, имеющим позывной сигнал DGO. Где-то между 11.00 и 12.00 генерал-адмирал Шнивинд записал:
