Так в советском колхозе Красная Победа на окраине деревни проявилась ведьма Владленовна. Пришлые величали её исключительно по отчеству. Откуда взялось такое? Настасья помнила, что кого-то из родственников покойного мужа Владленом звали, вот и записали сироту Тарой Владленовной Тихоновой...

Стараньями языкастых односельчан приобретя славу в окрестных деревнях, девочка принялась за нелёгкий ведьмовской труд, уже не обижаясь на шепотки в спину и на заявления в лицо.

- Да, ведьма, - гордо отвечала она, окидывая злопыхателя презрительным взглядом. - А будешь язык распускать, наколдую, колючки вырастут. И на языке, и ещё кое-где. Там, кстати, в первую очередь.

Дом её был с высоким фундаментом, с добротными некрашеными стенами, с ещё приличной крышей, с широким просторным крыльцом. Внутри, правда, сильно запущен оказался, но маленькая чертовка слишком быстро и без построенней помощи привела его в приличный вид, такой, что и не стыдно чужих пригласить.

Первыми пожаловали гости из соседних колхозов. Приезжали, стесняясь, осторожно выспрашивали, где тут у вас чудо-девочка поживает. А выяснив, шли на поклон - кто с хворью, кто с вопросом, кто ради праздного любопытства. Были и такие, кто пытался вразумить глупую: не по коммунистически себя так вести - людям голову дурить. На что Тара задавала заранее заготовленные вопросы:

- А что, в нашем колхозе с моим появлением молоко у коров стало киснуть? Хвори новые пошли?

- Не слыхали, - честно признавались злопыхатели.

- Я вас к себе силком приволокла или чарами своими колдовскими?

- Не-е-ет, - терялись гости.

- Выходит вы по доброй воле ко мне пожаловали?

- Выходит, - кивали головами правдоборцы.

- Я никого не зову к себе. Люди сами идут. Как вы сейчас. Их дело - верить мне или нет. Раз вы пришли, значит, верите в мои ведьмовские силы. То есть ведёте себя не по заветам партии. А я вас у себя принимаю только как гостей. И всё. В чём беда, скажите? Чаю с баранками налить?

На такие аргументы возражений обычно не следовало, и разоблачители либо тут же выходили из избы, хлопая дверью, либо задерживались, беседовали с не по возрасту мудрой девушкой. А, покинув её, долго терзались размышлениями об устройстве мира и природе справедливости.

Председатель не раз делал попытки прекратить стихийное паломничество в дом чудной девицы, но в полную силу заняться ею ему не позволял тот факт, что Настасья теперь жила одна. К тому же доярка после исчезновения агронома оказалась куда более сговорчивой и ласковой к стареющему председателю.

Со временем осмелели местные. Вначале после заката робко скреблись в стекло. Потом и белым днём навещать принялись. Подумаешь, ведьма. А польза от неё какая-то есть. И не заносчивая. В школу даже иногда ходит, в колхозе за любую работу берётся... Сам Валентин Игнатьевич успокоился. Ещё бы, весна близилась, неся с собой множество забот. Не до таких мелочей стало.

Только неугомонный цыган Яшка да злопамятная Анфиса, чувствовавшая сердцем вину Тары, по-прежнему тыкали в девку пальцем.

... Всё было хорошо в жизни Тары: уютный дом, верная Куся, перебравшаяся к ней от Настасьи. Средств на жизнь хватало за счет щедрых подношений гостей. Несли больше едой: кто полмешка картошки, кто баночку солений, кто саночки дров, а кто и деньгами. Даже трудодни за работу в сельском клубе шли. Тара стала художником. Рисовала она не ахти, но больше никто за "мазню" браться не желал. Только не спокойно было на душе у ведьмы.

Во-первых, теперь каждую ночь она видела себя старой, творящей ведьмовские обряды. Против чего обряды во сне делала, с такими случаями на следующий день люди приходили под дверь. Тут же наяву навыки и закрепляла. Тара перестала чувствовать время - кто она, где она, сколько ей лет на самом деле? Всё смешалось в голове.

Во-вторых, чем больше она узнавала, тем яснее понимала - за знания однажды придётся платить. И сколь высока будет эта плата - не угадать, ибо дар её нездешний, как и она сама, ТАРА.

Что-либо вспомнить из жизни старухи (ЕЁ прежней жизни) не получалось при всём желании. Да и была ли она, эта прежняя жизнь? Была ли девочка Маша, детдомовка? Тоже уже не понять.

В третьих, рос страх: её будут искать. Когда-нибудь найдут. И она должна быть готова к встрече. Кто ринется на поиски? Явно, люди не из прошлого сиротки. И не люди вовсе. А те, кто связан со старухой: страшные, неумолимые, беспощадные. И чтобы выстоять, она сама должна стать такой же, и ещё лучше. На две головы выше. Иначе, как говорил Валентин Игнатьевич, бывший лётчик, жизнь будет, как полёт в горящем самолёте со сломанным механизмом катапультирования...

Память могущественной ведьмы, заключенная в ней... Память, касающаяся ремесла, заклинание за заклинанием волшебной нитью разматывалась перед её внутренним взором. За период самостоятельной жизни Тара многое обдумала, повзрослела не по годам, научилась ещё большему. И когда Анфиса, подстрекаемая дедом Яшкой, написала письмо в райцентр, дескать, проживает в колхозе сирота головой слабая, распространяет антисоветскую крамолу, умы тружеников честных смущает, ведьма ничего предпринимать не стала. И даже председателя предупреждать не захотела. Пусть его дочь поймёт, кому хуже сделала.

Из райцентра, к счастью, прислали не дознавателей, а журналиста мелкой газетёнки, что разозлило Анфису и расстроило деда Яшку. А уж Валентин Игнатьевич, едва прознав о цели визита, а, главное, о его причине, стиснул покрепче зубы, потом натянуто рассмеялся, мол, глупости всё это, вместо экскурсии к "пережитку прошлого" повёл писаку по коровникам, рассказывая о росте надоев, о планах по посевам кукурузы, о расширении площадей под лён...

Обошлось. Журналист разомлел, расслабился, после третьей рюмки согласился, что ведьм на свете нет и быть не может, заверил председателя, что уважает его за проделанную работу, да так и уехал заполночь... Зато Анфисе, не смотря на восьмой месяц беременности, досталось по полной.

- Ты что, змеюка, хочешь отца под суд отправить? Ты о себе подумала? Там же очутишься! Прямо дитя неразумное! - тормошил дочь Валентин Игнатьевич. И если бы не Настасья, вступившаяся за девку, отлупил бы Анфису отец.

Слухи дальше райцентра пока не поползли. Но в самом райцентре бояться Таре было некого. Двое самых влиятельных партийных начальников уже лечились у девочки, и курс их лечения был до-о-олгим, что давало юной ведьме немалые гарантии.

Так прошли зима и весна, настало лето. Настасья вышла замуж за председателя. У Анфисы родился сын Женечка. Дед Яков... Даже он, казалось, смирился с тем, что живёт бок о бок с ведьмой. Тем более, что ничего плохого, кроме хорошего о ней не говорили.

А потом в селе появился он. Ещё до полудня ясного июльского дня прямиком к дому ведьмы Владленовны подъехала заляпанная грязью машина. Если не обращать внимания на разводы земли с глиной на боках, можно было разглядеть - машина новенькая, ещё не битая, от рождения светло-бежевая. За рулём сидел мужчина лет тридцати пяти, городской наружности, в очках, клетчатой рубашке. Притормозив у самой калитки, он вышел, не спеша осмотрелся вокруг, втянул длинным носом чистый воздух, отчего-то поморщился и только тогда распахнул заднюю дверь.

- Приехали. Кажется, тут. Я зимой был, но не промахнулся. Её изба.

- Не верю я в неё, - отозвался второй мужчина, неторопливо вылезая из авто. Был он лет сорока пяти на вид, одет совсем уж не по-деревенски. Отглаженные светло-коричневые брюки, чуть-чуть примятые на коленках, белая рубашка с застёгнутым на все пуговицы воротом, галстук...

Завидев таких видных гостей, вешавшая бельё тётка Варвара чуть было не уронила на землю полотенце, но вовремя опомнилась, пригнулась к кусту красной смородины, затаила дыхание - что дальше будет.

А дальше второй мужчина наклонился, бережно вытащил из машины чернявую девочку лет пяти и понёс к ведьминому дому. Шофёр открывал этим двоим калитку, стучал в выкрашенную в белый цвет дверь, потом в высокое окно. Наконец, дверь отварили, и мужчины вошли внутрь.