— Разорвал носовой платок на несколько частей и скатал маленькие тампоны вроде тех, что кладет в рот зубной врач. Сунул за щеки. Меня чуть не вырвало, пока я шел по платформе. А еще я немного подбрил брови. — Он встал. — Подождите минутку, хочу купить газету.

Когда он вернулся, я успел сделать несколько глотков кофе и немного остыл — как психологически, так и физически. Вид у Залесхоффа был серьезный.

— Что случилось?

Он протянул мне газету. Синеглазый носильщик не соврал — к моему описанию прибавили описание Залесхоффа. Предполагалось, что мы все еще в окрестностях Тревильо. Однако газета вышла несколько часов назад.

— Не понимаю, — сказал я, — каким образом это ухудшает наше положение.

— Не ухудшает. Но меня волнует то, о чем они не написали.

— Например?

— Там, внутри, кое-что может вас заинтересовать, — промолвил Залесхофф. — Третья страница, вторая колонка сверху.

Я нашел заметку, о которой он говорил. Короткий абзац под заголовком «Полиция предполагает самоубийство».

Там сообщалось следующее:

Я поднял взгляд на Залесхоффа.

— Зачем она это сделала?

Он пожал плечами.

— Она была сумасшедшей, а когда Вагас уехал… Кто знает, что происходило у нее в голове. — Он умолк и посмотрел на меня. — О чем вы думаете? Хотите прислать венок?

— Нет, — медленно произнес я. — Пытаюсь представить, придет ли Риккардо на похороны.

Сразу после открытия магазинов мы купили все необходимое и в начале десятого сели в медленный «пассажирский» поезд до Виченцы, который прибыл туда в половине одиннадцатого. Из Виченцы автобусом вернулись в Травернелле, откуда на поезде доехали до Тревизо. Попытку запутать следы мы повторили в Кастельфранко, а потом в Казарсе. В Удине нам удалось попасть только вечером, в половине десятого.

Весь день я волновался. Вокзалы усиленно охранялись, и мы пребывали в постоянном страхе, что в любую минуту у нас потребуют документы. Моросивший с утра мелкий дождь скоро стих, стало солнечно и очень тепло. Отъезжая от станции, мы склоняли головы на грудь и засыпали, но каждый раз, вздрогнув, просыпались, когда поезд замедлял ход у светофора или на стрелке. От усталости глаза слезились и болели. Мои страдания усиливала пара очков с толстыми стеклами, которые Залесхофф купил на уличном прилавке; я практически ничего не видел, если смотрел не поверх, а сквозь них. Вдобавок ко всему у меня начался приступ изжоги. Залесхофф в одиночестве съел ленч из бумажного пакета. Единственным достоинством нашего путешествия стало то обстоятельство, что большую часть времени в купе мы были одни.

В Удине мы оставили чемоданы в камере хранения.

— Уже готовы что-нибудь съесть? — спросил Залесхофф, когда мы устало брели с вокзала.

— Можно попробовать омлет.

— Тогда пойдем поищем местечко, где нас покормят. Не спешите, у нас масса времени.

Я застонал.

— А если найти маленькую неприметную гостиницу, где можно провести ночь, не предъявляя паспортов? Конечно, мы сегодня пару раз дремали, однако мне позарез нужна кровать. Спина болит так, словно в ней просверлили дыру.

— У меня тоже. Но вы прекрасно знаете: чем неприметнее гостиница, тем больше шуму там поднимают из-за паспортов. Хотя если вам известно такое место, идемте. В противном случае… — Он пожал плечами. — Сегодня мы потратили много денег на разные разности. Нужно дождаться утра, когда откроются банки, а иначе мы окажемся на мели.

— Наверное, полиция…

— Нет. У меня счет на другое имя в римском отделении Индустриального банка. Я попросил Тамару написать письмо в Рим от имени этого человека и попросить перевести деньги в местное отделение.

— Если я не ошибаюсь, ей придется подделать подпись.

— В точку. Именно так она и поступила.

Мы нашли ресторан и просидели там до полуночи, до самого закрытия. Следующие два часа пили кофе в кафе, потом отправились на прогулку, а часам к трем вернулись на вокзал. Обнаружив, что без пятнадцати шесть ожидается поезд Вена — Рим, остаток ночи мы провели в винном погребке, делая вид, что ждем поезда. Там мы играли в карточную игру под названием «скопа» с хозяином и двумя железнодорожниками, ради которых погребок работал по ночам. В пять мы заказали спагетти, съели и ушли, якобы торопясь на поезд в Рим. На самом деле мы снова бродили, коротая время. Дважды нам пришлось нырять в переулки, чтобы не столкнуться с нарядом полиции, но около семи мы обнаружили открытое кафе.

К тому времени вид и запах кофе вызывал у нас отвращение, и пришлось вылить содержимое чашек на корни растений, деревянные кадки с которыми отделяли крайние столики от тротуара. Я чувствовал себя больным и взвинченным. Залесхофф был бледен словно привидение. Мы просидели в кафе около часа, и я терялся в догадках, как убить время до открытия банков, когда вдруг лицо Залесхоффа просветлело.

— Идея!

— Что еще? — простонал я.

— Турецкие бани.

Я слегка приободрился.

— Если они тут есть.

— Даже вероятнее, чем обычные; в таком крупном городе… — Он не договорил и подозвал официанта.

Залесхофф оказался прав. Бани открывались в половине восьмого, и мы провели в них следующие четыре часа. Банщику было приказано не беспокоить нас до половины двенадцатого. Мы крепко спали. Проснувшись, поняли, что усталость еще не прошла и что мы могли бы проспать целые сутки, однако чувствовали себя гораздо лучше, а холодный душ на какое-то время избавил от сонливости.

Было решено, что Залесхоффу разумнее отправиться в банк одному, а я пока прогуляюсь в городском парке. Он присоединился ко мне в начале первого и продемонстрировал пухлый бумажник с банкнотами. За ленчем Залесхофф изложил свой план кампании.

— Для начала нужно еще раз переодеться. Вряд ли нас могли выследить, но осторожность не помешает. Кроме того, там, куда мы направляемся, наша одежда будет выглядеть немного странно.

— И куда же мы направляемся?

— В горы.

Залесхофф снова достал карту. Я смотрел, как он черенком вилки проводит линию на северо-восток. К югославской границе.

— Все это замечательно, — возразил я, — но почему мы должны карабкаться по горам, когда можно пойти прямо на восток, к Любляне?

— Сейчас объясню. Конечно, дорога из Гориции в Любляну прямее, однако нам придется пересекать границу между Годовичами и Планиной. Линия границы там прямая, и вдоль нее по итальянской стороне проходит дорога. Это значит, что ее легко охранять. Если мы пойдем на северо-восток, то там граница между Фузине и Краньска на югославской стороне ничуть не дальше от Удине, а местность для нас более подходящая. Притворимся туристами. Немецкий знаете?

— Ни слова.

— Жаль. Пешком чаще всего путешествуют немцы. Придется обойтись итальянским. Что касается экипировки, нам понадобятся брюки гольф, горные ботинки, шерстяные куртки и альпенштоки… Ах да, еще рюкзаки.

— Рюкзаки!

— Обязательно! Можно набить их газетами. Кстати, о газетах. В утренних выпусках появилось мое имя. И что бы вы думали? Сапони арестован. Забавно, правда? Полагаю, они увидели его фамилию на табличке у моего офиса и подумали, что он как-то со мной связан. Прежде чем его отпустят, — он усмехнулся, — грязный обманщик получит по заслугам.

Я недоверчиво посмотрел на Залесхоффа:

— Разве история о вашей неудаче в бизнесе не выдумка?

— Только не в отношении Сапони. Он обвел меня вокруг пальца. Я знал, что Сапони считает меня болваном, но не стал его разубеждать. Тогда мне именно это и было нужно.