Я решил, что блондинка — скорее всего Одетт Мартен. Ее спутник — либо Дюкло, либо Ру.

Когда официант забирал у меня тарелку из-под супа, я задержал его.

— Месье?

— Кто этот господин с седой бородой?

— Месье Дюкло.

— А тот, с блондинкой?

Официант скромно улыбнулся.

— Это месье Ру и мадемуазель Мартен. — Слово «мадемуазель» он произнес с едва заметным нажимом.

— Ясно. А где же герр Шимлер?

Официант удивленно приподнял брови:

— Герр Шимлер, месье? Такого у нас в «Резерве» нет.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен, месье. — Сказано было с некоторым холодком.

Я обернулся.

— А кто же этот господин за угловым столиком?

— Месье Поль Хайнбергер, швейцарский писатель и друг месье Кохе. Вам рыбу, месье?

Я кивнул, и официант поспешно отошел от моего столика.

Секунду-другую я сидел неподвижно. Затем спокойно, но дрожащей рукой нашарил в кармане составленный Бегином список, прикрыл его салфеткой и еще раз внимательно прочитал.

Впрочем, я и так заучил его наизусть. Имени Хайнбергера в нем не было.

Боюсь, у меня немного пошла кругом голова. Поедая рыбу, я дал волю воображению. Я так и предвкушал встречу с Бегином, которая последует за моим открытием. Я наслаждался каждым ее мгновением и любовно обдумывал каждое свое слово.

Я буду холоден и высокомерен.

«Итак, месье Бегин, — начну я. Или лучше иначе: — Итак, Бегин! Получая от вас этот список, я, естественно, исходил из того, что в нем содержатся имена всех обитателей „Резерва“, за исключением обслуги. И что же? Первое, что выяснилось, — в нем нет никакого Поля Хайнбергера. Что вам о нем известно? Почему его имени нет в регистрационной книге пансионата? Эти вопросы требуют немедленного ответа. Далее, друг мой, советую досмотреть его личные вещи. Я буду сильно удивлен, если вы не обнаружите среди них фотоаппарат марки „Цейсс Айкон Контакс“ с пленкой, на которой запечатлены сцены карнавала в Ницце».

Официант забрал мою тарелку.

«И еще одно, Бегин. Проверьте Кохе. Официант утверждает, что Хайнбергер — его друг. Отсюда следует, что Кохе каким-то образом связан со всей этой историей. Меня это не удивляет. Я сразу заметил, что он проявляет подозрительный интерес к моему аппарату. Да, его стоит основательно проверить. Вы ведь решили, что все про него знаете, не так ли? Ну так я на вашем месте не был бы столь уверен. Опасно, знаете ли, друг мой, делать слишком поспешные заключения».

Официант принес большую порцию фирменного блюда — Coq au Vin a la Réserve.[22]

«Вам сильно повезло, дорогой мой Бегин, что у вас оказался такой помощник, как я».

Нет, это будет слишком напыщенно и прямолинейно. Лучше что-нибудь поострее: «Дорогой мой Бегин, всегда проверяйте людей с именами, звучащими как Хайнбергер».

Нет, неуклюже как-то. Может, лучше просто ехидно улыбнуться? Я начал отрабатывать ехидную улыбку, и при четвертой попытке эти упражнения заметил официант. Он с тревогой посмотрел на меня и поспешил подойти.

— Что-нибудь не так с вашим блюдом, месье?

— Нет-нет, все в порядке. Очень вкусно.

— Извините, месье, я просто подумал…

— Все отлично.

Покраснев, я принялся за еду.

Но перерыв вернул меня на землю. В конце концов, такое ли уж важное открытие я сделал? Этот Поль Хайнбергер вполне мог приехать сегодня днем. И если так, администрация пансионата просто еще не успела передать в полицию его паспортные данные. Но в таком случае где же Эмиль Шимлер? Официант твердо заявил, что человек с таким именем в пансионате не останавливался. Возможно, он ошибается. А может, ошиблась полиция. В любом случае мне ничего не остается, кроме как завтра утром представить Бегину доклад. Надо выждать. Между тем время шло. Раньше девяти утра Бегину не позвонишь. Значит, больше двенадцати часов уйдут впустую. Двенадцать из примерно шестидесяти. Мысль о том, что я могу не выбраться отсюда до воскресенья, доводила до безумия. Если бы можно было написать месье Матису, все объяснить или хотя бы приврать, что я заболел. Но этот путь был для меня закрыт. Так что же делать? Этот тип, у которого мой фотоаппарат. Он ведь не дурак. Шпионы — люди умные, хитрые. Что же я рассчитываю узнать? За шестьдесят часов! Для меня что шестьдесят часов, что шестьдесят секунд.

Официант унес тарелку. При этом он бросил неодобрительный взгляд на мои руки. Я опустил глаза и обнаружил, что, теребя пальцами ложку, я наполовину согнул ее. Я поспешно выпрямил ложку, встал и вышел с террасы. Есть больше не хотелось.

Я прошел через все здание и оказался в саду. На одной из нижних террас была ниша с видом на пляж. Обычно она пустовала. Туда я и направился.

Солнце зашло, стемнело, над холмами, освещая залив, уже мерцали звезды. Ветерок немного усилился, неся с собой слабый запах водорослей. Я положил разгоряченные ладони на холодный мрамор парапета и подставил ветру лицо. Где-то в саду, у меня за спиной, квакали лягушки. Вода с едва слышным шорохом набегала на песок.

Далеко в море мигнул и погас огонек. Может, корабли сигналили друг другу? Один, скажем, пассажирский лайнер, стремительно скользящий по маслянистой поверхности моря на восток, другой — пустой сухогруз, направляющийся в Марсель. На лайнере, наверное, танцевали или стояли у перил на прогулочной палубе, глядя на расстилающуюся позади лунную дорожку и прислушиваясь к плеску воды о борт. Внизу, в машинном отделении, под рев бойлеров и стук моторов исходили потом полуобнаженные матросы-индийцы. Если бы только я…

Внизу, обшаривая фарами берег, проехала в сторону Тулона и вскоре скрылась в тени деревьев какая-то машина. Если только я…

На посыпанном гравием склоне заскрипели шаги. Кто-то спускался по ступеням, ведущим к террасе. Шаги стихли внизу. Я Бога молил, чтобы этот человек, кем бы он ни был, повернул направо и не пошел в мою сторону. Наступила настороженная тишина. Потом я услышал звук — зашелестело какое-то ползучее растение, прикрывающее вход в нишу, — и на фоне иссиня-черного неба показались голова и плечи мужчины. Это был майор.

Первым моим побуждением было встать и уйти. Меньше всего мне сейчас хотелось общаться с майором Клэндоном-Хартли из Бакстона. Потом я вспомнил характеристику, данную ему молодым Скелтоном, — «задавака». Вряд ли он снизойдет до разговора со мной. Но я ошибся.

Правда, перед тем как открыть рот, он минут десять, наверное, в молчании простоял рядом со мной, опираясь на парапет. Честно говоря, я почти забыл о его существовании, когда он откашлялся и заметил, что сегодня прекрасный вечер.

Я согласился.

Снова последовала долгая пауза.

— Что-то прохладно для августа.

— Пожалуй. — Интересно, его на самом деле занимала погода или это был просто предлог, чтобы начать разговор? Если первое, то из вежливости мне следовало бы сказать что-нибудь о ветре. Не зря же я так долго жил в Англии.

— Вы надолго?

— День-другой с женой пробудем.

— В таком случае, наверное, еще увидимся.

— Буду рад.

Как-то не очень вяжется с «задавакой».

— Я бы не подумал, что вы британец. Но перед ужином услышал, как вы говорите с этим молодым американцем. Не обижайтесь, но на британца вы не похожи.

— Обижаться тут нечего. Я венгр.

— Ах вот оно что! А я было подумал, что британец. Так моя благоверная решила, но она не слышала вашей речи.

— Я прожил в Англии десять лет.

— Тогда все понятно. Воевали?

— Нет, слишком молод был.

— А, ну да, ну да, конечно. Нам, старой гвардии, трудно понять, что та война — это уже седая история. Сам-то я прошел все четыре года, с четырнадцатого по восемнадцатый. Как раз вовремя подоспел со своей бригадой к мартовскому наступлению восемнадцатого. А через неделю все для меня окончилось. Просто повезло. Сначала был переведен на должность заместителя командира, потом демобилизован по ранению. С вашими, правда, никогда сталкиваться не приходилось. Но слышал, что австрийцы — отличные вояки.