Бэлл, несколько ободренный этими словами, отправился за Джонсоном.

А тем временем, - продолжал боцман, - доктор сходит за санями и привезет их вместе с собаками.

- Сию же минуту пойду, - сказал Клоубонни. - Вернусь через час.

- Вы пойдете с доктором, капитан? - спросил Джонсон, подходя к Гаттерасу.

Капитан стоял, погруженный в раздумье, однако он услыхал слова Джонсона и ответил мягким тоном:

- Нет, друг мой, я, полагаю, доктор и один с этим справится… Необходимо сегодня же принять какое-то решение. Я должен остаться один и кое-что обдумать. Идите! Действуйте, как находите нужным, а я подумаю, что предпринять.

Джонсон подошел к доктору.

- Как странно! - сказал боцман. - Кажется, гнев капитана уже прошел. Он никогда еще не говорил таким ласковым голосом.

- Да! К нему вернулось прежнее хладнокровие, - ответил доктор. - Поверьте мне, Джонсон, этот человек может спасти нас.

С этими словами Клоубонни нахлобучил капюшон по самые брови и с остроконечной палкой в руке зашагал по направлению к саням в облаках тумана, чуть озаренных лунными лучами.

Джонсон и Бэлл немедленно принялись за работу. Старый моряк своими прибаутками ободрял плотника, который работал молча. Строить домик не пришлось; достаточно было вырубить углубление в ледяной горе. Рубить твердый лед очень тяжело, зато жилищу обеспечена прочность. Вскоре Джонсон и Бэлл работали уже в вырубленном ими углублении, выбрасывая наружу куски, отколотые от ледяной глыбы.

Гаттерас, ходивший взад и вперед быстрыми шагами, по временам останавливался: повидимому, ему не хотелось приближаться к месту гибели его злополучного брига.

Доктор сдержал слово и быстро вернулся. Он привез Альтамонта, лежавшего на санях и накрытого палаткой. Гренландские собаки, тощие, изнуренные, голодные, с трудом тащили сани и глодали свою ременную упряжь. Пора было накормить людей и животных и дать им отдых.

Пока Джонсон и Бэлл вырубали во льду пещеру, доктор нашел небольшую чугунную печь, почти не пострадавшую от взрыва; ее погнувшуюся трубу легко было выпрямить. Через три часа ледяной дом был готов; установили печь, набили ее щепками, и она весело загудела, распространяя кругом живительное тепло.

Американца внесли в дом и положили на разостланные одеяла; четверо англичан, усевшись возле огня, стали подкрепляться остатками провизии, находившейся в санях, - горстью сухарей и горячим чаем. Гаттерас не говорил ни слова; все с уважением относились к его молчанию.

После обеда доктор знаком пригласил Джонсона выйти из хижины.

- Теперь, - сказал он, - мы будем составлять опись оставшегося у нас имущества. Необходимо в точности знать, в каком состоянии наши разбросанные повсюду богатства. Надо их собрать, потому что с минуты на минуту может пойти снег, и тогда нам не отыскать ни малейших остатков брига.

- Да, времени терять не следует, - согласился Джонсон. - Главное для нас - продукты и дерево.

- Ну, так начнемте дружно искать, - сказал Клоубонни, - и исследуем весь очаг взрыва, начиная с центра; постепенно доберемся до окружности.

Джонсон и доктор немедленно отправились на место, где находился раньше «Форвард». При бледном свете луны оба внимательно осматривали остатки корабля. Начались лихорадочные поиски. Доктор отдался им если не с удовольствием, то с увлечением охотника, и у него сильно билось сердце всякий раз, как ему удавалось отыскать какой-нибудь почти целый ящик. К несчастью, большинство ящиков оказались пустыми, и обломки их были разбросаны по ледяному полю.

Сила взрыва была сокрушительна. От корабля остались лишь обломки и пепел. То там, то сям валялись крупные части машины, исковерканные, изломанные; лопасти винта, отброшенные от брига на двадцать туазов, глубоко врезались в затвердевший снег; цилиндры были исковерканы и сорваны с цапф, раздавленная, треснувшая во всю длину труба, с висевшими обрывками цепей, высовывалась из-под огромной льдины; гвозди, крючки, железные скрепы руля, листы медной обшивки - все металлические части, точно картечь, разлетелись во все стороны.

Но этот металл, который мог бы обогатить целое племя эскимосов, не имел в настоящее время никакого значения. Прежде всего необходимы были продукты, а их доктор находил меньше всего.

«Плохо дело, - говорил он себе. - Очевидно, кладовая, находившаяся возле крюйт-камеры, совершенно разрушена взрывом. Что не сгорело, искрошено вдребезги. Скверно!… Если Джонсон не окажется счастливее меня, то я прямо не знаю, что с нами будет».

Доктор в своих поисках продвигался все дальше и дальше, и ему, наконец, удалось собрать остатки пеммикана, около пятнадцати фунтов; четыре уцелевших глиняных бутыли, далеко отброшенные и упавшие в рыхлый снег, содержали пять или шесть пинт водки.

Он нашел также два пакета семян ложечной травы, которая должна была заменить лимонный сок и была неплохим противоцынготным средством.

Через два часа доктор и Джонсон встретились и сообщили друг другу результаты своих поисков. К сожалению, уцелели лишь жалкие остатки провианта: небольшое количество солонины, фунтов пятьдесят пеммикана, три мешка сухарей, несколько плиток шоколада, немного водки и около двух фунтов кофе, по зернышкам собранного на льду.

Не найдено было ни одеял, ни коек, ни одежды: очевидно, все это было уничтожено взрывом.

Припасов, которые собрали доктор и Джонсон, могло хватить при экономном потреблении всего на три недели; но этого было недостаточно, чтобы восстановить силы изнуренных людей. Таким образом, по роковому стечению обстоятельств, у Гаттераса сперва не хватило топлива, а теперь грозила опасность умереть с голода.

Что касается топлива, состоящего из остатков брига, обломков мачт и корпуса корабля, то его должно было хватить тоже примерно на три недели. Но прежде чем пустить его в печь, доктор спросил Джонсона, не пригодятся ли эти бесформенные обломки для сооружения небольшого судна или по крайней мере шлюпки.

- Нет, доктор, - отвечал Джонсон, - об этом нечего и думать. Тут нет ни одного куска дерева, который можно было бы пустить в ход. Этот хлам обеспечит нас теплом на несколько дней, а потом…

- А что будет потом? - спросил доктор.

- Это уж как богу будет угодно, - ответил Джонсон.

Окончив опись, доктор и Джонсон направились к саням, запрягли в них несчастных, измученных собак и вернулись на место взрыва. Нагрузив сани жалкими остатками драгоценного материала, они перевезли его к ледяному дому; затем, полузамерзшие, сели отогреваться у очага возле своих товарищей по несчастью.

К восьми часам вечера небо очистилось от снежной мглы; звезды ярко сверкали, холод усилился.

Гаттерас воспользовался переменой погоды и, ни слова не говоря, взял инструменты и вышел из ледяного дома, чтобы определить по звездам последнее местонахождение брига и узнать, не движется ли еще ледяное поле.

Через полчаса он вернулся, улегся в углу и оставался в полной неподвижности, но, повидимому, не спал.

На следующий день выпал обильный снег. Доктор мог поздравить себя с тем, что начал свои поиски накануне, потому что вскоре ледяное поле покрылось белым саваном и все следы взрыва исчезли под слоем снега в три фута толщиной.

Целый день нельзя было выглянуть наружу; к счастью, ледяной домик был уютен или казался уютным измученным путешественникам. Маленькая печь работала исправно, за исключением случаев, когда сильные порывы ветра забивали дым в помещение. На печке готовили горячий чай и кофе, прекрасно подкреплявшие людей в эти суровые холода.

Потерпевшие крушение, - а наших путешественников с полным правом можно так назвать, - испытывали чувство благополучия, которого давно уже не знали: они думали только о своем настоящем положении, о благотворном тепле и забывали о будущем, почти пренебрегали им, хотя оно и угрожало им близкой гибелью.

Американец уже не так страдал и мало-помалу возвращался к жизни. Он открывал глаза, но был еще не в силах говорить. Губы его, на которых виднелись следы цынги, не могли произнести ни слова; однако слух его не пострадал, и ему сообщили о положении, в котором он находился. Он поблагодарил кивком головы, узнав, что его извлекли из снежной могилы. Благоразумный доктор не сказал американцу, что его смерть отсрочена ненадолго, так как через две, самое большее через три недели съестные припасы придут к концу.