И все-таки как могли гаду доверять? Неужели не понимают?

Васька ощутил в груди страшную тяжесть и через силу вздохнул. Он был один, совсем один, как тогда на «Разине», и должен был бороться. Но теперь он знал: борьбу следует вести не по-прежнему. Не подставленным ведерком с краской, не струей из брандспойта, не мальчишескими шутками. Нужно смотреть и молчать. Смотреть, пока не увидишь, и молчать, пока не будет о чем сказать.

Придя на базу истребителей, Васька никаких разговоров не завел. Он аккуратно сложил свое обмундирование в головах койки, лег и сразу уснул. Спал он спокойно.

Утром узнали новость: неприятель высадился в станице Ахтарской на Кубанском берегу.

— Вот плешь! — удивился Совчук. — Мы к ним, а они к нам. Надо подумать, высаживались, пока мы под проливом гуляли.

— Верно, — подтвердил уже побывавший в штабе Ситников. — Их-то мы и повстречали, как обратно шли, и от встречи этой потеряли баржу… Задумали им в тыл ударить и, между прочим, проворонили, а выскочи мы первыми, стояло бы наше заграждение им на пути и такие дела делались бы в их тылу, что не до десанта… Выходит, что комиссар в тот раз правильно сказал: на скорость надо воевать, слышь, Скаржинский?

Скаржинский не ответил. Он наклонился над компасом и усиленно стал чистить его тертым кирпичом. Отвечать не приходилось.

После приборки пришли начальник и комиссар.

— Переходим к минной стенке, — сказал начальник. — Наберем «рыбки» и через полчаса выйдем с флотом. Проверить готовность. — И неожиданно обернулся к Ваське: — Свинью, кстати, сперли. Обрезали веревку ножом и увели. Ты, оказывается, лучше моего стратегию понимаешь.

— Сволочи, — ответил Васька, и начальник дивизиона, кивнув головой, ушел к себе на «Зоркий».

Над трубами всех кораблей в порту поднялся густой дым. Кочегары шуровали к походу, — будет дело. На гроте «Буденного» неподвижно обвис только что поднятый флаг командующего флотилией, — большое дело будет. Сам командующий ведет корабли.

Отвесными столбами стоял дым, и красными полосками висели флаги на гафелях. В совершенной тишине, по гладкой утренней воде, перешли истребители к противоположной стенке.

Когда ошвартовались, Васька вспомнил: здесь, как раз на этом месте, стояла баржа. Вспомнил и отвернулся. Он был сильно взволнован.

Приемка прошла быстро и деловито. Каждый заранее знал, на каком месте палубы ляжет следующая мина. От этого работали не думая.

В девять тридцать по сигналу с «Буденного» снялись сторожевики. Через десять минут после них начали сниматься канлодки. Теперь флотилия выходила в полном порядке, с правильными интервалами между уверенно управлявшимися судами. Теперь это была настоящая флотилия.

Истребители снимались последними. За минуту до срока на стенке появился красный и запыхавшийся Безенцов.

— Примите «Смелого». Следовать концевым, — распорядился начальник и, не меняя тона, добавил: — В дальнейшем прошу приходить вовремя.

— Есть, есть! — И Безенцов мягко спрыгнул на палубу «Смелого».

При виде его Ваську охватило неожиданное спокойствие. Так бывает перед боем: волнение только до тех пор, пока исход маневрирования неизвестен, и полная, почти механическая холодность с того момента, как по растущим силуэтам угадаешь, что встреча неизбежна.

Флотилию догнали за поворотным бакеном. На «Буденном» замелькали красные флажки семафора: истребителям стать на буксир к канлодкам.

— Правильно, — сказал Безенцов. — Надо экономить горючее и беречь машинные команды. — Голос его был самую малость слаще, чем это требовалось, но Васька эту малость почувствовал.

«Зоркий» принял буксир с «Буденного», «Счастливый» — с «Красной звезды» и «Прочный» — с «III Интернационала». «Свобода» была слишком непривлекательна, а потому «Смелый» предпочел концевого «Знамя социализма».

Хорошо идти на буксире по штилевому морю. Не хуже стоянки в порту и даже веселее. Покачивается синее небо, плывет вода, и плывут берега. Тепло, и думать не о чем, — ведут тебя куда следует. Одному рулевому работа, и то не особая. Совчук вытащил наверх балалайку, Ситников — требовавшие починки рабочие брюки. Четверо мотористов устроились на баке играть в кости.

Так дошли до Белосарайской косы, где стали на якорь.

Огненным шаром налилось солнце, и стеклянный воздух был неподвижен. Горизонт расплылся в горячей дымке. В чем задержка? Кого ждут?

Васька, лежал на животе и не отрываясь смотрел на «Буденного». Там на мостике сигнальщик лениво отмахивал красным флажком. Это не имело никакого отношения к оперативным вопросам: он отмахивал сигнальщику с «III Интернационала», который подробно описывал ему семафором свою прогулку с какой-то девицей.

— Харч! — провозгласил моторист Сенник, совмещавший со своей должностью несложные обязанности судового кока. — Сухие щи! — что означало консервы «щи с мясом и кашей», поджаренные на примусе и очень вкусные. Так кормили только на истребителях, и то ради их тяжелой службы.

Ели на верхней палубе ложками прямо из бака, Безенцов вместе с прочими. Закусывали крупно нарезанным, посоленным грубой солью черным хлебом. Разговоров не вели. Когда кончили, Ситников встал:

— Отдых!

— И устал же я, братки, — затянул Совчук. — Так устал за поход, что беда. Заляжем, что ли, поспать?

— С «рыбкой» в обнимку, — подхватил Савша.

Легли наверху, где было свободное от мин место, и внизу в кубрике. Спали вплотную к своему смертельному грузу и ни о чем худом не думали. Спали по положению до четырнадцати часов. Проснулись все там же, под тяжелой кормой «Знамени социализма», у той же желтеющей в ярко-синем море косы.

— Идет начдив истребителей! — прокричал вахтенный «Знамени».

— Шляпа, — откуда-то сверху ответил сонный голос. — Надо докладывать, на каком корабле он идет. На «Дальнозорком», на «Близоруком»… — Голос остановился, видимо придумывая еще какое-нибудь обидное название, и закончил: — Или на «Косолапом».

— Он без корабля, товарищ начальник.

— Совершенно невозможно. Он не так называемый Иисус Христос, который, впрочем, тоже не мог ходить по воде. На то существует закон Архимеда о плавающих телах.

— Он как раз плывет.

Парусиновое кресло на крыше мостика зашевелилось, и Васька узнал появившуюся над ним беловолосую голову. Это был начальник второго дивизиона канлодок товарищ Сейберт. Он подошел к краю крыши и присел на корточки:

— Здорово, Гавриил!

Только тогда Васька увидел в воде командирскую фуражку с белым чехлом и под ней широкое лицо Дудакова. Он плыл ровными лягушачьими движениями, высоко держа бороду. Отвечая на приветствие, приостановился, поднял большую руку и дотронулся до козырька.

— Штормтрап с правого борта, — распорядился Сейберт. — Слушай, Гаврилка, в качестве начальника дивизиона плоскодонных скорлуп ты имеешь право вылезать с почетного правого трапа, однако на дальнейшие почести не рассчитывай. Караул не вызову и захождение свистать не стану.

Дудаков обеими руками ухватился за выброшенный штормтрап.

— Почести ни при чем. Я за арбузами, — и, блестя огромным телом, вылез наверх. Он за полторы мили приплыл в гости так же просто, как ходит через улицу, но это никого не удивило. Стоянка была безопасная, за заграждением, и вода теплая, точно суп. Кроме того, от неподвижного зноя, от сытного обеда и запаха нагретого железа люди потеряли способность удивляться. Васька опустил голову на руки и задремал. Первым, кого он, очнувшись, увидел, был Дудаков. Он стоял прямо над ним, опершись на рубку, завернутый в серое одеяло и похожий на памятник.

— Арбузы у Шурки Сейберта знаменитые. Две штуки съел, — говорил он. — Что касается штаба, то там все в порядке. Досовещались до ручки и решили действовать. Сегодня с темнотой выходим к Бердянску, а оттуда кругом под Ахтарскую. Если в море ничего особого не встретим, вызовем транспорты с морской дивизией.

— Будем ее высаживать? — поднял брови Безенцов.

— Факт, что не на прогулку повезем. Прямо в хвост белому десанту.