— Ну, что у вас хорошего, Уинн? — спросил Паунд.
Они обошли вокруг «биллиарда». От южной Исландии до Архангельска были вколоты в карту булавки, а между ними натянулась эластичная нить, наглядно указывая путь каравана PQ-17. Кончик длинной указки в руке Уинна коснулся нити чуть северней острова Надежда, и нить затрепетала, как струна.
— Сейчас они здесь, — сказал Уинн.
Паунд спросил его о подводной обстановке. Едва глянув на свой «биллиард», Уинн с красноречием адвоката мог сразу же дать оценку подводной угрозы на сегодня, на завтра, через неделю… На этот раз он отвечал кратко и озабоченно:
— Подводная обстановка в Баренцевом море напряженная.
— Вы говорите, Уинн, она напряженная?
— Точнее — угрожающая… Караван PQ-17 вступает в район, буквально кишащий подводными лодками противника.
Дадли Паунд выбрался из душной «цитадели» на свежий воздух и созвал в своем кабинете совещание. Угроза подводных атак — да, она существовала, но ведь никто из разведки не сказал ему, что «Тирпитц» вышел в океан. Однако все дальнейшее строилось на рыхлом песке умозаключений первого лорда, что линкор вот-вот начнет ломать кости его кораблям.
Паунд отбросил мешавший ему циркуль.
— PQ-17 не может отступить в плотные льды, а спуститься в южном направлении — значит угодить прямо в объятия Редера. Требуется срочное решение. Нам надо спешить…
Английский историк пишет:
«Паунд принимал свое окончательное решение, находясь почти в мелодраматической позе. Первый морской лорд откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза — неизменная поза для многозначительной паузы во время принятия трудного решения. Его пальцы крепко сжали подлокотники кресла, а выражение лица, которое казалось больным и утомленным, стало мирным и сосредоточенным…»
В этот момент один офицер штаба, настроенный весьма критически, шепнул сотрудникам Адмиралтейства;
— Если это правда, что обстановка требует срочного решения, то нашему «папе», наверное, не следовало бы засыпать.
Паунд вдруг выкинул вперед руку, притягивая к себе чистые бланки для заполнения их радиограммами.
— Конвой PQ-17 еще можно спасти, — заговорил он. — Это мое, только мое решение, и я его принимаю; PQ-17 должен рассредоточиться!
Адмирал флота Н. Г. Кузнецов пишет:
«Следует заметить, что в глубокой ошибочности и надуманности этого убеждения не сомневался ни один из ближайших сотрудников Паунда».
Это сущая правда! Шутки шутками, но теперь, когда перед Паундом лежали бланки радиоприказов по флоту, все офицеры Адмиралтейства говорили ему совершенно серьезно:
— Не делай этого, Дадли!
Но Дадли сделал. В его руках сейчас была та сила, которая способна через океан дотянуться до каравана PQ-17 и сломать ему хребет с хряском.
Блаженны люди, плывущие в море и не знающие, что ждет их!
* * *
Караван PQ-17 в этот момент находился вне зоны действия советских кораблей, и обо всем, что дальше произойдет, командование Северного флота оповещено союзниками не было…
Гитлеровский гросс-адмирал Редер выкинул сейчас перед англичанами свой главный козырь — «Тирпитца»!
За резким силуэтом «Тирпитца» лорды Уайтхолла увидели колеблющийся во мраке призрак «Бисмарка». Страх (иначе не назовешь!) был приведен в действие.
Спасайся, кто может!
Это было настолько дико и невероятно, что покинутые сначала даже не могли полностью осознать того, что случилось. Одни в океане! И слышались наивные вопросы, которые могут задавать только вконец растерянные люди:
— А как же мы? Что же будет теперь с нами?..
Тревогу команд легко понять. Эскорт бросил их ко всем чертям как раз в том районе, откуда начиналась традиционная полоса всех несчастий: именно здесь начинали всегда активно действовать авиация и подлодки противника. Приказ плыть самим, одиночным порядком, без охранения, самостоятельными курсами, — этот приказ был расшифрован матросами коротко и до предела ясно:
— Спасайся каждый как может…
Идти в одиночку… Но, спрашивается, как идти? На многих судах не было гирокомпасов, а стояли только магнитные, которые в полярных широтах очень точно показывают, в каком году бабушка капитана вышла замуж. Кое у кого сдали нервы: они начали спускать шлюпки, ибо им казалось, что в шлюпках немцы их не тронут… Один американский сухогруз вдруг сильно задымил, набирая скорость, и стал разворачиваться назад. Он прошел мимо судов каравана.
— Эй! Куда торопитесь? — окликнули его с палуб.
— Обратно… в Исландию!
На его мачте, словно поганое помело, развевалось полотнище флага, которое по Международному своду означало: «Признаю безоговорочную капитуляцию». Ну, эти струсили. Даже денег за риск не пожелали. Дней через пять, если не нарвутся на мину, они будут сидеть в пивных Рейкьявика и тискать баб. Черт с ними. Но как остальные?..
Стройность походного ордера была уже потеряна. Каждый шел как его душе угодно. Устремлялись по трем направлениям сразу — на Мурманск, к Новой Земле и в Горло, чтобы выйти к Архангельску. Одни сразу набирали обороты, чтобы — поскорее, поскорее, поскорее! А другие экономничали в топливе с самого начала. В действиях кораблей проявлялся характер людей, плывущих на них…
В руках многих уже раскрылись Евангелия.
— Ну что ж! Нас бросили, предав, и предали нас, бросив. Теперь осталось уповать только на волю божию…
А на кораблях каравана, чтобы увеличить скорость, уже сбивали стопора с клапанов аварийности. Если раньше считалось, что корабль может дать максимум 13 узлов, то теперь, сорвав заводские пломбы на стопорах, механики выжимали из машин 15 узлов. Это был активный расчет человеческой психики: лучше взлететь на своих котлах, нежели ждать, когда в борт тебе немцы засобачат торпеду.
Неразбериха продолжалась… Им приказали рассредоточиться, но корабли по привычке тянулись друг к другу, боясь пустынности моря и страшного одиночества в беде. Слабый, естественно, старался примкнуть своим бортом к борту сильного. Но в жестокой борьбе за жизнь сильный не всегда вставал на защиту слабого. Идущие без дыма старались держаться подальше от кораблей дымивших. Между вчерашними соседями в ордере велась усиленная переписка по радио и семафору:
— Прошу разрешения присоединиться к вам.
— А какова ваша скорость, дружище?
— Обещаем идти на одиннадцати узлах.
— А у нас пятнадцать. Всего вам доброго…
Белея высоким мостиком, прошел и «Винстон-Саллен», гудя турбинами. При виде его сердце Сварта словно оборвалось.
— Эй, ребята! — заорал он в отчаянии. — Если вы почесали к дому, возьмите и меня с собой…
— Не дури, приятель! — отвечали ему оттуда. — Мы до первого русского порта…
Брэнгвин, стоя у руля, сказал штурману:
— Я жду, сэр.
Растерянный и подавленный, штурман отозвался:
— Нет, что ни говори, а улицу в Нью-Йорке переходить все-таки не так уж опасно… А чего вы ждете от меня, Брэнгвин?
— Мне нужен точный курс, сэр.
— Ах, да… верно. А какой у вас сейчас?
— Никакого! Вот сейчас на румбе сто восемнадцать… Устраивает?
— Ну, так и держите. Потом мы что-либо придумаем. Лишь бы двигаться. Как вы думаете, Брэнгвин, проскочим или нет?
— Если не будем дураками, сэр, — отвечал ему Брэнгвин. — Я недаром не люблю эти плавающие казармы. После линкоров всегда много пустых консервных банок, но толку от них не дождешься! Будем держаться курса к Новой Земле, хотя, между нами говоря, сэр, я не думаю, чтобы на скалах там было написано «Добро пожаловать!». Мне кажется, я перестану вибрировать, когда в Архангельске поднесу к губам первый стаканчик… «Ты жив, бродяга Брэнгвин!» — скажу я тогда себе и закушу чем-нибудь солененьким.
Он даже стал насвистывать, словно бросая вызов судьбе.
— Эй, — раздался снизу голос капитана, — какая сволочь насвистывает нам беду на мостике? Увижу — дам в морду…
