— Кто бы мог подумать, что я встречу тебя здесь?

— Мама, пойдемте! Я пришла за вами.

— Как ты узнала, что я в этом месте?

— Потом поговорим. Ну, пойдемте же отсюда…

Женщины быстренько рассчитались, вышли из ресторана и сели в таксомотор, ожидавший мать. Ясуко приехала в такси, пойманном на улице.

Вдова откинулась назад, закрыла глаза. Машина тронулась. Ясуко примостилась на краешке сиденья и озабоченно приглядывала за свекровью.

— Ох, пот градом выступил! — произнесла Ясуко, вытирая носовым платком лоб свекрови.

Через некоторое время вдова приоткрыла глаза.

— Я поняла. Ты прочитала письмо, которое пришло на мое имя, — сказала она.

— Нет, я не читала вашего письма. Сегодня утром на мое имя пришел толстый конверт. Вот так я догадалась, где вы могли быть прошлым вечером. Сегодня вечером вы не захотели взять меня с собой, поэтому я поехала следом за вами.

— Значит, ты получила такое же письмо!

Вдова захныкала, будто под пытками.

— Ясуко, прости меня, — рыдая, сказала свекровь.

Невестка, растроганная ее извинениями, а также рыданиями, тоже заплакала. Всю дорогу, пока они ехали домой, женщины слезно утешали друг дружку и по существу дела не обмолвились ни единым словом.

Когда они вернулись домой, Юити все еще отсутствовал. Решение госпожи Минами уладить все дела по-тихому, в одиночку, было вызвано не столько мужественным порывом оградить Ясуко от страданий, сколько чувством унижения, из-за которого она не смогла бы смотреть в лицо своей невестки. Коль уж эта постыдность была растоплена их совместными слезами, то Ясуко стала для нее и единственной наперсницей, и незаменимой помощницей. В отдаленной комнате, подальше от Киё, они немедленно стали сличать письма. Прошло немало времени, прежде чем сердца двух женщин прониклись ненавистью к этому подлому анонимному отправителю.

Оба письма были написаны одной рукой. Содержание тоже было одинаковым. Письмо изобиловало ошибками, предложения были корявыми. По тем или иным местам было заметно, что сочинитель умышленно искажал свой почерк.

В этом письме говорилось, будто чувство долга заставляет доложить о поведении Юити. Юити как супруг — «отъявленный прощелыга», он «совершенно не способен любить женщин». Юити не только «обманывает семью, одурачивает людей», но и разрушает стремление других создать свое счастье. Юити, хоть он и мужчина, стал игрушкой в руках других мужчин; в прошлом был фаворитом графа Кабураги, а теперь ходит в любимчиках господина Кавады, президента автомобильной компании «Кавада моторс». Более того, этот красивый избалованный ребенок регулярно предает своего старшего покровителя. Он любил и бросал невероятное количество молодых любовников. Их было более сотни, ничуть не меньше.

А между тем Юити не упускает случая украсть то, что ему не принадлежит. Из-за него один старый человек, чей мальчик был похищен Юити, наложил на себя руки. От такой же подлости пострадал отправитель сего письма. Он умолял, чтобы его поняли и чтобы его чувство, вынудившее отправить это письмо, не осталось без их сожаления.

«Если это письмо вызовет у вас подозрения, если возникнут сомнения в достоверности моего свидетельства, то я рекомендую вам посетить вечером нижеуказанный бар и удостовериться собственными глазами в правоте моего донесения. Время от времени Юити бывает в этом заведении. Если вы увидите его там, то вы самолично найдете подтверждение всему вышесказанному».

В этом абзаце заключалась вся суть письма. К нему была присовокуплена подробная, нарисованная от руки карта с указанием адреса «Рудона» и живописанием нравов посетителей этого злачного места. То же самое было во втором письме.

— Мама, вы встретили там Ютяна? — спросила невестка.

Первоначально вдова намеревалась промолчать о фотографии, но получилось так, что она невольно все выболтала.

— Нет, не встречала, но видела фотографию. Там ошивался один неотесанный официант, он хранит у себя карточку Юити.

Рассказав об этом, она страшно раскаялась. И тотчас добавила:

— Все-таки это ведь не одно и то же, что встретить его в том злополучном месте. У нас до сих пор нет улик, что это письмо не плутовство.

Когда она произносила эти слова, ее раздраженный взгляд как будто говорил, что в глубине души она нисколько не верит этой подленькой анонимке. Они сидели на корточках, колени к коленям; и вдруг вдова Минами заметила, что на лице Ясуко не проскользнуло ни тени волнения.

— Ты вопреки ожиданиям совершенно спокойна! Очень странно. Ты же все-таки жена Юити!

Ясуко пустилась в извинения. Она боялась, что ее внешнее спокойствие может опечалить свекровь. Вдова продолжала:

— Я думаю, что в этом письме не все лживо. А что если это правда? И разве тебя это нисколько не тревожит?

На этот противоречивый вопрос последовал абсурдный ответ Ясуко:

— Да. Мне так кажется.

Вдова помолчала некоторое время. Затем потупила глаза и сказала:

— Это потому, я думаю, что ты не любишь Юити. Самое печальное, что сейчас никто не сможет тебя обвинить за это. Если подумать, то в некотором роде это хотя бы какое-то счастьице посреди разразившейся беды.

— Нет! — воскликнула Ясуко, и в голосе ее как будто послышалась почти радостная интонация. — Это не так, мама! Совсем наоборот. Вот поэтому-то…

Вдова вздрогнула. Заплакала Кэйко. Ее голос послышался из-за тростниковой перегородки спальни. Ясуко поднялась, чтобы покормить младенца грудью. Мать Юити осталась наедине с собой во флигельке размером восемь татами. Запах противокомариного ладана усиливал ее волнение. Она подумала, что если Юити вернется домой, то она не будет знать, куда ей деваться. А это ведь та же самая мать, нашедшая в себе силы поехать в «Рудон», чтобы встретить там сына, которая теперь была напугана именно встречей с ним. «Что же лучше, — вопрошала она, — чтобы он сегодня заночевал в какой-нибудь скверной гостинице или вернулся домой?»

Сомнительно, чтобы страдания вдовы Минами основывались на моральных соображениях. Поскольку ее традиционные и обывательские представления о нравственности, которых она неуклонно придерживалась в жизни и в суждениях, были перевернуты вверх тормашками. И это в одночасье повергло ее сердце в смятение — сквозь него уже не могла пробиться даже ее исконная доброта. Теперь вдовой завладели только страх и отвращение.

Она закрыла глаза, и в памяти ее вновь возникли картины ада, пережитого за эти последние два дня. Кроме злополучного письма, ей пришлось столкнуться с феноменами, о которых она знать ничего не знала и о чем помыслить не могла даже в страшном сне. Вульгарность, страх, непристойность, уродливость — вот с чем она столкнулась. И более всего неприятно было то, что служащие и клиенты того заведения занимались своими житейскими делами с невозмутимыми физиономиями, хоть бы что-нибудь их смутило!

«Эти мужчины ведут себя так, будто это все в порядке вещей, — распалялась она в душе. — Это ж надо так поставить мир вверх ногами! Это все извращение — что бы ни думали, что бы ни делали. Как я все-таки права! Я ведь еще в своем уме».

В мыслях своих она никогда прежде не была такой чистосердечной, такой до мозга костей целомудренной женщиной. Очевидно, что к когорте добродетельных жен примкнут еще восемь-девять из десяти взрослых мужчин, случись встретиться им воочию с таким позорным явлением, уж такой поднимется крик!

Никогда в жизни она не была так потрясена, и также никогда в жизни это потрясение не давало ей столько твердости. Не так уж просто прийти к подобному выводу. Это пугающее и весьма забавное выражение «сексуальные извращения» уже объясняло все. И это омерзительное — как волосатая гусеница — выражение, которое неприлично произносить благовоспитанной юной девице и которое имело отношение к ее сыну, бедная мамаша вознамерилась выкинуть из своей головы.

Когда она увидела присосавшихся друг к другу мальчиков, вдову едва не передернуло, и она отвела взгляд.