В компрометации членов «Красной капеллы» был заинтересован лично директор ЦРУ Аллен Даллес. Свыше тысячи страниц разведывательных материалов ЦРУ свидетельствует о ярко выраженном интересе западных спецслужб к организации берлинских антифашистов. Американская разведка рассчитывала побольше узнать о методах работы советской разведки с берлинскими антифашистами и при случае завербовать их.

Трудно было ожидать, что люнебургский процесс будет беспристрастным и воздаст по заслугам палачу Редеру. Так оно и случилось. Во время судебного разбирательства обвинения против Редера повернулись таким образом, что его деятельность стали рассматривать как «результат проступков и поведения противников режима, означавшего предательство интересов страны». Когда подобные мысли сродни высказываниям нацистских судей прозвучали в Люнебурге, трудно было не задаться вопросом: где и в какой стране это происходит? Стоило, однако, посмотреть в зал суда, на свидетелей защиты Редера, большинство из которых составляли бывшие нацисты и гестаповцы, как вопрос отпадал сам собой. Задним числом люнебургский процесс оправдал приговор Гитлера антифашистам и отказывался признать очевидное: принуждение к даче показаний, нарушение судопроизводства и вынесение неправосудного приговора гитлеровским трибуналом. Адвокаты Редера и судьи истолковали позицию бывшего нацистского прокурора как действия по спасению «христианской Европы» от коммунизма еще на самом начальном этапе зарождения «холодной войны».

Люнебургское дело в отношении Редера было прекращено в 1951 году по инициативе прокурора Финка с формулировкой, заслуживающей того, чтобы ее воспроизвели. Пытки, издевательства, подтасовки и прямые провокации против немецких антифашистов, жертв зондеркоманды «Роте капелле», представляли, по его определению, «объективное судопроизводство».

Вместе с тем круги, поднятые люнебургским процессом, еще долго продолжали расходиться в германском обществе и на мировой арене. Ответный удар Редер и стоящие за ним силы нанесли прежде всего по Адольфу Гримме. По мнению бывшего генпрокурора люфтваффе, он был главным инициатором люнебургского процесса и за это должен был поплатиться. Гримме занимал видное положение — генеральный директор радиокомпании Северо-Западной Германии, его компрометация рикошетом ударила бы по многим «сообщникам» и имела значительный резонанс. К тому же Даллес еще ранее неблагоприятно отозвался о Гримме. Судебная тяжба, затеянная в свою очередь Редером, была воспринята Гримме болезненно. Ему перевалило на седьмой десяток, он стал раздражителен и боязлив. В сентябре 1953 года, когда его особенно одолели сомнения, он явился к Грете Кукхоф, чтобы поделиться с ней переживаниями. Кукхоф угостила его кофе, усадила в кресло, сама устроилась напротив.

—  Я тебя слушаю, Адольф.

—   Зря мы все это затеяли, Грета, — сказал Гримме, так и не притронувшись к кофе. — Кроме неприятностей, ничего не получилось.

—   Это как сказать. Им тоже пришлось несладко. Маски фарисеев с них все-таки удалось сорвать.

—   Из-за этого я могу теперь потерять службу. Но скажи, Грета, неужели Харро Шульце-Бойзен был платным русским агентом и передавал все, что мы ему доверительно сообщали?

—   Ах, Адольф, и ты попался на эту нацистскую удочку. Разве ты не знал Харро? Забыл, какие идеи нас вдохновляли? Ну какие мы шпионы? Ты что-либо сделал такое, в чем бы мог сегодня упрекнуть себя?

—   Конечно нет. Тем неприятнее слышать эту дурацкую клевету. Впрочем, мне не все ясно с деньгами, которые ты передала мне на хранение.

—  Я еще тогда сказала тебе, Адольф, и сегодня повторяю, что эти переданные нам русскими деньги — не плата за какие-то услуги. Они предназначались на борьбу за свержение Гитлера, выход Германии из войны и построение нового, демократического немецкого государства.

—    Увы, Грета, кажется, я совершил ошибку. Редер оказывал на меня такое психологическое давление, что на допросе, когда сдали нервы, я, кажется, признался, что это личные средства, не предназначенные для Сопротивления.

—  О, это непростительная слабость, Адольф!

—   Может быть, Грета, мне объясниться с Редером и сказать, что он неправильно понял меня тогда?

—    Это означало бы громоздить одну ошибку на другую.

Гримме никогда не был агентом советской внешней разведки и не встречался ни с одним ее представителем. То, что разведслужба проявляла к нему интерес и строила на его счет какие-то планы, еще ни о чем не говорит. Зондеркоманда «Роте капелле» не добыла на Гримме реальных компрометирующих документов и преследовала его, руководствуясь узковедомственными мотивами, рассчитывая, вероятно, за счет Гримме повысить цену своей деятельности по спасению рейха.

Гримме не прислушался к предостережениям Греты Кукхоф и отправился в Нюрнберг на свидание с находящимся в заключении Редером. Гримме был уверен в благоприятном для него исходе переговоров с бывшим нацистским прокурором. Охрана в нюрнбергской тюрьме в порядке очередности была английская, и Гримме посчитал это добрым предзнаменованием: именно английские войска освободили его в 1945 году из концентрационного лагеря, в который он попал после того, как трибунал заменил требуемую обвинением смертную казнь на многолетнее заключение.

Гримме проследовал за сержантом в комнату свиданий, куда вскоре доставили Редера, походившего на взъерошенную хищную птицу. При виде Гримме Редер еще более напыжился.

—  Не ожидал, что вы хотели меня видеть. Что вам от меня нужно? — спросил Редер, вместо приветствия.

—  Мне хотелось бы уточнить кое-что в связи с процессом «Красной капеллы» и снять вкравшиеся в него некоторые недоразумения. — А про себя Гримме подумал: «Он все такой же».

—   Не понимаю, о чем речь. Все было проведено в строгом соответствии с законами Третьего рейха, действовавшими на тот момент.

Гримме попытался объяснить цель своего нынешнего обращения. Редер слушал с нескрываемым злорадством, и временами самодовольная ухмылка мелькала на его лице.

—   Господин Гримме, вы дали добровольные показания на суде и следствии. Это зафиксировано в подписанном вами протоколе. Но и без ваших заявлений обвинение располагало убедительными материалами, чтобы считать «Красную капеллу» платной агентурой русских.

—   Но это явная ложь! — взорвался Гримме. — Мы рисковали не из-за денег и поступали как немецкие патриоты.

—  Нет, это мы действовали из любви к фатерланду, в соответствии с присягой фюреру и Третьему рейху, оберегая его граждан от ваших козней! Все документы по следственному делу «Красной капеллы» я передал в распоряжение правительства Нижней Саксонии, которое позаботилось о их надежной охране.

Гримме круто повернулся и вышел. По дороге его не покидало чувство омерзения и стыда. «Грета и на этот раз оказалась права; почему я ее не послушал? Как можно было надеяться на взаимопонимание с этим воинствующим нацистом? И что дальше?» — задавал себе вопросы Гримме во время обратного пути.

Скончался Гримме в 1963 году на семьдесят четвертом году жизни. Подогретый люнебургским процессом Манфред Редер взялся за перо и выступил в провинциальной газете с несколькими гневными статьями, направленными против «Красной капеллы». Статьи бывшего прокурора несостоятельны с юридической точки зрения, полны фактическими неточностями. Он, в частности, утверждал, что Вольфганг Хавеман якобы передал Арвиду Харнаку важные военные секреты. Это чистой воды вымысел, как и тот составленный Редером список военных сведений, отправленных в Москву берлинскими антифашистами. Гнев лишает разума, и прокурор не заметил, что в его реестре данные 1942 года соседствуют с информацией 1943 года, то есть они никак не могли принадлежать Корсиканцу и Старшине, казненным 22 декабря 1942 года, — таких искажений у Редера предостаточно.

Сомнительными являются утверждения Редера о том, что существует якобы «государственная измена», которая в силу обстоятельств может порой иметь место, и «военная измена», связанная со шпионажем, которому нет никакого оправдания. Принцип, положенный в указанную «классификацию шпионажа», — антикоммунизм прокурора — крайне субъективен и не выдерживает никакой критики. Но Редер не особенно и заботился о поисках истины. Его цель была подыграть новым хозяевам, развернувшим «холодную войну» против своих недавних союзников по антигитлеровской коалиции. Нелепы и его попытки списать смерть миллионов немецких солдат на войне на счет «Красной капеллы» и выставить себя защитником вермахта. Гитлеровский холуй, он не хотел признать, что ответственность за жертвы как Германии, так и народов других стран в мировой войне лежит прежде всего на Гитлере, нацистских главарях и германских милитаристах. Это отметил Международный нюрнбергский трибунал, давший политике фашистской Германии соответствующую оценку. Наконец, следует обратить внимание и на такую особенность литературного творчества отставного прокурора, как заявление о том, что «Красная капелла» «продолжает действовать по настоящее время». Это был, можно сказать, его личный вклад в раздувание мифа о «советском шпионаже».