Едва Корсиканец согласился с тем, чтобы его радистом стал Тенор — Курт Шумахер, как того призвали на военную службу и определили в артиллерийскую часть. Казалось, дело зашло в тупик, но положение спас решительно настроенный Старшина. Он был в курсе тщетных поисков радиста и предложил на эту роль Ганса Коппи, за которого ручался как за самого себя.

В первых числах июня 1941 года. Центр направил в Берлин распоряжение.

«Берлин

Совершенно секретно

Захару

Коппи Ганс нам совершенно неизвестен. Порекомендуйте Старшине, не раскрывая перед ним всех карт, предварительно получить принципиальное согласие Ганса и выяснить его отношение к воинской повинности. В положительном случае и при гарантии со стороны Старшины мы согласны с использованием Ганса только для радиообслуживания группы Старшины.

Пора прекратить поиски, так как о них становится уже известно многим, а результата никакого нет. Вместо этого побыстрее разберитесь с Корсиканцем — Лучистым и решите этот вопрос.

Москва

Виктор».

Центр был прав, потребовав решения затянувшегося вопроса. Но как его решить? По указанию резидентуры за дело взялся Степанов.

В местечке Маркварт под Берлином, славившемся своим изысканным рестораном и услужливым хозяином, Эрдберг с помощью Старшины встретился с Коппи, который оставил впечатление честного, прямого и мужественного человека, подчинявшегося партийной дисциплине и дружески настроенного к Советскому Союзу.

Ганс Коппи родился в 1916 году в семье рабочего, получил неполное среднее образование и, едва начав трудиться токарем на фирме «Макс Эмке», тут же пополнил ряды семимиллионной армии безработных Германии. Как член Коммунистического союза молодежи Германии, он боролся против националсоциалистов и скоро угодил в тюрьму. Вышел на свободу в 1935 году. В подполье Ганс познакомился с активисткой КПГ Хильдой Раке, своей будущей женой. Оформив с ней брак в 1941 году, Ганс Коппи работал по специальности, а Хильда Коппи служила в Имперском страховом банке. Молодые супруги считали, что Германия должна освободиться от оков нацизма и милитаризма, пойти в конечном счете по социалистическому пути. Ради этого стоило жить и бороться.

Ганс Коппи, получивший псевдоним Кляйн, так и остался, по сути, неизвестным Центру. Сдавая в архив его досье, сотрудник центрального аппарата, перелистав два-три листка дела, усомнился в том, а был ли он вообще связан с разведкой, так как никаких свидетельств об этом не имелось. Но в разведке далеко не все фиксируется на бумаге.

Степанов наконец-то смог доложить Центру о том, что его указание выполнено. В телеграмме в Москву Захар отметил, что Корсиканец взял на себя сбор информации, ее шифрование, контроль за работой рации, но отказался лично участвовать в организации радиоточки. Говорить с ним на эту тему, а также об использовании Лучистого в качестве радиста бесполезно. Поэтому организация радиоточки осуществлялась через Старшину, который полностью посвятил себя этому.

Корсиканец будет связан с радиоточкой через курьера Лучистого. Вторым связником станет Роза Шлезингер.

Как только организация точки будет закончена или будет видно, что в деле можно уже не прибегать к помощи Старшины, он будет отведен и связь пойдет только через Корсиканца.

Международная обстановка и положение в самой Германии все больше беспокоили резидентуру, и она в начале мая 1941 года ударила в набат. В оперативном письме Виктору номер 147 от 1 мая 1941 года Степанов, точку зрения которого разделял и поддерживал Захар, писал: «Поскольку атмосфера в Германии накаляется, считаем, что все наши мероприятия по созданию нелегальной резидентуры и «хозяйства» следует ускорить. Исходя из этого считаем необходимым группу Корсиканца — Старшины снабдить немедленно шифром для радио и денежной суммой примерно в пятьдесят—шестьдесят тысяч германских марок. Это требуется группе для работы в случае обрыва связи с ними. Поэтому прошу срочно выслать рацию и шифр».

Амаяк Кобулов сделал определенные выводы и для себя. Он обратился в Центр за разрешением возвратиться на Родину, так как бомбардировки британской авиацией Берлина становятся небезопасными. Вскоре он проводил жену, дочь и сына, заверив, что с ними увидится в недалеком будущем.

Меркулов, ознакомившись с документом резидентуры, порекомендовал Фитину: «Надо это сделать, послать также рацию, условиться о порядке связи. Шифры предварительно покажите мне».

Меркулов знал, что наиболее уязвимым местом разведки является связь, и потому хотел убедиться в том, что шифр обеспечит ее надежность. В свою очередь, Фитин поручил Журавлеву лично проследить за исполнением указания Меркулова. Всей работой по выполнению распоряжения руководства непосредственно занялась Рыбкина. И тут возникли проволочки и неувязки. В конце апреля и в мае 1941 года в Берлин были отправлены две рации. Портативный приемо-передатчик, смонтированный в чемоданчике с питанием от анодных батарей, предназначался для Корсиканца (Д-6). Радиус действия аппарата доходил до 800— 1000 километров. Продолжительность работы без замены анодов составляла более двух часов. По-видимому, Цетр ориентировался на нерушимость советских границ и на четыре—шесть выходов Корсиканца в эфир. Объяснив, как подключать передатчик к другим источникам питания, Центр пообещал запасной комплект анодных батарей отправить в резидентуру в другой раз, а также сообщить длину радиоволны, на которой Москва будет слушать Корсиканца. Но запасные аноды так и не были посланы в Берлин, что создало в дальнейшем дополнительные трудности для подпольной группы Корсиканца — Старшины.

Второй портативный приемо-передатчик, более совершенный, работал на переменном токе 120— 200 вольт при включении в электросеть. Срок его деятельности был неограниченный, хотя радиус, как в первом случае, не превышал 1000 километров. Следовательно, берлинская радиостанция была маломощной, и ее сигналы могли принимать только специально оборудованные станции, которые с началом войны и отступления Красной Армии были потеряны еще под Брестом и Минском.

Кое-кто, видимо, склонен объяснять происходящее «происками» Берии. Но не следует забывать, что вопросом обеспечения радиосвязью занимался не он, а Меркулов и опытный разведчик Журавлев. Наиболее вероятно, что подобное положение сложилось в результате невысокого уровня развития советской радиотехники в тот период, а также недостаточной компетентности отдельных работников центрального аппарата разведки.

Со второй рацией в берлинскую резидентуру 5 мая 1941 года был послан шифр и описание способа кодирования радиограмм. По утверждению Центра, данный шифр хорош тем, что не требует каких-то дополнительных документов. Надо лишь запомнить принцип шифрования, постоянное число 38745 и лозунговое слово «Шраубе». Москва гарантировала стойкость и нераскрываемость шифра «никаким аналитическим путем», то есть невозможность его дешифрования известными методами. Шифр и код предназначались для Корсиканца. Степанова предупредили, чтобы никаких записей на встречу с Корсиканцем он не брал и все объяснил устно. Если бы А. Харнак был искушен в такого рода делах, он, возможно, удовлетворился бы разъяснениями Эрдберга. Но поскольку он видел и слышал все это впервые, то сделал для себя необходимые письменные заметки, пообещав уничтожить их позднее.

Большая работа по обустройству нелегальной резидентуры подходила к концу.

В период с 12-го по 16 июня Степанов передал своим немецким друзьям рации и шифры, о чем тут же было сообщено в Москву.

«Совершенно секретно

Т. Виктору

...Один из радиопередатчиков временно находится у Старшины, другой у женщины, входящей в его группу.

Шифр с Корсиканцем проработан, за исключением обратного перевода букв на цифры при расшифровке.

У Корсиканца временно хранится краткая запись на немецком языке об условиях радиосвязи.