Сумский Посад был приятным местом, имевшим много достоинств. Здесь мы могли достать свежие овощи, масло, сливки, яйца, а из ближних деревень нам даже привозили белую малину — деликатесы, которых мы почти не видели с того времени, как покинули Англию. В этих местах жили зажиточные крестьяне, мелкие земельные собственники, чьи наделы располагались неподалеку от главной деревни, что было типично для севера России, где практически не встречались отдельные фермы. Их жилища были чистыми и добротными, с полными закромами и хорошей мебелью, и сами люди чувствовали себя уверенно и комфортно. Добрые и гостеприимные, они были приверженцами «старой веры», что было заметно по большому количеству деревянных крестов во всех значимых местах в округе. От православных они отличались тем, что к основанию прикреплялись две поперечных перекладины, а также украшения из цветной ткани, особенно во время праздников.
Возникли многочисленные административные трудности, связанные с передачей припасов и попыткой заменить в карельских батальонах британских офицеров на русских, что еще больше осложнялось большими расстояниями между нашим штабом и соответствующими частями. У Хитона в Юшкозере возникло много проблем, самой сложной из которых было обеспечение дополнительного речного транспорта: карелы категорически возражали против того, чтобы все их лодки разом оказались поблизости от Кеми, поскольку были уверены, что русские попытаются конфисковать их, едва закончится эвакуация союзников. Сложилось безвыходное положение, и мне пришлось спешно приехать в Кемь на одном из морских охотников, который в этом случае выполнил свою работу на отлично — в Кеми я успел решить вопросы с транспортом, уладил несколько других срочных дел и в тот же день еще до полуночи вернулся в Сумский Посад.
Неохота, с которой карелы предоставили свои лодки, отражала их настроения после реорганизации полка. Они стали молчаливыми и осторожными, а их поведение — серьезным, что очень контрастировало с жизнерадостностью прежних дней. Я не знаю, стали ли им известны намерения генерала Мейнарда разоружить их. Он рассказал мне об этих планах и, без сомнений, обсуждал их с некоторыми офицерами из своего штаба, однако по этому поводу у меня были только самые мрачные предчувствия, и, когда он спросил мое мнение, я ответил, что потребуется шесть месяцев и британская пехотная дивизия, чтобы хотя бы отчасти претворить эти планы в жизнь. Я также напомнил генералу о специфике этой страны и о характере ее народа. К моему огромному облегчению, от этих намерений отказались, но независимо от того, была ли у карелов точная информация о намерениях генерала по поводу их разоружения или нет, я знал, что они очень тонко чувствовали его отношение к себе и, как следствие, с подозрением относились ко всем его приказам, которые затрагивали их интересы. Чтобы добиться исполнения приказов, мне приходилось лично разъяснять их и давать что-то вроде персональной гарантии честных намерений, стоявших за ними. У меня не было желания сообщать об этом состоянии дел в штаб-квартиру главнокомандующего, так как это не принесло бы никакой пользы и лишь усилило бы взаимное недоверие.
Я не сомневался тогда, и сейчас не сомневаюсь, что если бы карелы в тот момент обратили оружие против нас, то наша эвакуация с севера России прошла бы с заметными трудностями.
Мне удалось сохранить полное доверие со стороны карелов, и те, кто служил вместе с нами на онежской дороге, были отличными парнями, надежными и сообразительными. Более того, их доклады всегда отличались разумностью и оперативностью. Из этих докладов было очевидно, насколько упал боевой дух большевистских войск в Онеге. Любая демонстрация силы с нашей стороны не встретила бы серьезного сопротивления; с другой стороны, обреченная на неудачу атака с теми немногими солдатами, которые были в нашем распоряжении, привела бы к тому, что к ним бы вернулась уверенность в своих силах и в будущем они оказали бы более упорное сопротивление. Неудивительно, что мы обрадовались, узнав о подкреплениях, присланных для освобождения города. Однако до того, как это произошло, большевики сами ушли из Онеги, причем предварительно подожгли многие из основных зданий и забрали с собой столько награбленного, сколько смогли унести. Лишь на южной окраине города был оставлен маленький отряд — не столько для защиты города, сколько для наблюдения.
На следующий день в Онегу без какого-либо сопротивления вступили войска генерала Айронсайда из архангельской группы. Теперь, когда были достигнуты все цели и закончился период активной и полезной деятельности в этом районе, нашей единственной задачей оставалось содержание разведывательных постов в Нюхче и Сумском Посаде. В начале сентября они были переданы в распоряжение русского отряда, переведенного с юга из-под командования генерала Прайса. Оставив Менде в Сумском Посаде, где ему нужно было решить какие-то мелкие личные вопросы, я вернулся на железнодорожную станцию в Сороке.
На станции я обнаружил поезд с британскими войсками, возвращавшимися в Мурманск. Пробравшись к вагону с целыми, не разбитыми окнами, я вскарабкался на посадочную площадку (в Сороке, как и на всех других станциях на севере, не было платформ) и радостно поздоровался с хмурым майором и безукоризненно чистым капитаном, которые сообщили мне, что вагон был предназначен исключительно для офицеров! Это напомнило мне, что моя форма имела весьма потрепанный вид. Однако я разглядел в ситуации и забавную сторону, на ломаном английском попросив у них разрешения остаться. Ответом был совершенно неучтивый отказ, после чего я посоветовал им поискать другой вагон, где им никто не стал бы мешать обсуждать завоеванную славу. Это был удар ниже пояса: согласно сообщениям, их соединение допустило ряд грубых просчетов, из-за которых и было преждевременно отозвано. Естественно, это вызвало их негодование.
Проглатывая нарастающую ярость, майор спросил у меня, являюсь ли я офицером, однако мой ответ, хоть и не пролил свет на это обстоятельство, разозлил его еще больше, и наш разговор закончился тем, что он сквозь зубы пробормотал мне несколько пожеланий о не очень светлом будущем.
Когда мы приехали в Кемь, я решил, что шутка затянулась, и пригласил их выпить вместе со мной. К сожалению, этого было недостаточно, чтобы установить дружеские отношения, и я не очень сожалел, когда наше относительно недолгое совместное путешествие подошло к концу.
В Кеми меня ожидало несколько беспокойных недель, во время которых нужно было решить все административные вопросы, связанные с бухгалтерией районного управления. Это было осложнено постоянной сменой валюты и колебаниями ее курса. Часть подразделений получала зарплату в «британских» рублях, призванных заменить русские эквиваленты, в то время как остальным платили старыми рублями, которые постепенно утрачивали свою стоимость и, в конце концов, вообще перестали что-либо стоить. Однако, несмотря на всю эту путаницу, капитан Гиллинг продолжал вести тщательный учет, и у нас не возникло трудностей со сдачей отчетности.
Батлер, которому помогал Робинсон, выдал зарплату солдатам Карельского полка и его различных подразделений. Здесь также не возникло никаких трудностей с отчетностью. Эти два офицера также вели учет средств Фонда вдов и сирот. Когда его передали карелам, он имел позитивный баланс, на котором находилось примерно 600 фунтов стерлингов и работоспособная моторная лодка, а также значительное количество товаров и снаряжения.
Была предпринята еще одна попытка убедить карелов сдать пулеметы и боеприпасы к ним, но и она, боюсь, совершенно не удалась, так как все ручное оружие имело тенденцию самым мистическим образом исчезать под различными предлогами, и проведенное расследование показало, что единственным оружием, остававшимся в Кеми, были старые французские винтовки, к которым здесь было не найти патронов.
Те русские жители из гражданского населения Кеми, кто был дружелюбно расположен к союзникам, с ужасом ожидали нашей эвакуации, уверенные, что она станет прелюдией к их преждевременной смерти от рук большевиков, которые неизбежно должны были занять округ после нашего ухода. Слишком во многих случаях эти мрачные предчувствия оказались верными. У местных жителей появилась слабая надежда, когда прошел слух, что их эвакуируют вместе с нами и дадут убежище в Англии, но вскоре пришло официальное опровержение, и им осталось лишь с отчаянием и фатализмом ожидать свою судьбу.
