Он был весьма удивлен — и, возможно, успокоен — простым ответом: «Чаю, с вашего позволения».
С этого момента напряжение исчезло, и мы стали хорошими друзьями. Познакомившись с ним поближе, я узнал, что натянутость в наших отношениях была совершенно необоснованной. Он сам абсолютно верно разобрался в подоплеке инструкций из Мурманска и ни на минуту не задумывался о том, чтобы выполнить их или вмешаться в командование Карельским полком и в управление округом.
Полковник Стил из Военного министерства в Лондоне с самого начала существования Карельского полка живо интересовался его делами и оказывал неоценимую помощь, напрямую пересылая нам нужное оснащение. В числе прочего он подарил нам оркестровые инструменты необычной формы. В это время он отправил нам то, в чем мы наиболее нуждались, — британских младших офицеров. Он сообщил, что тщательно проверил их всех и остался удовлетворен их подготовкой. Изначально было послано двадцать восемь человек, но к тому времени, как они добрались до нас, их число сократилось более чем наполовину: большая часть отсеялась в Мурманске, оставшись служить при штаб-квартире главнокомандующего. Даже несмотря на это, мы остались более чем довольны теми, кто прибыл в Кемь, так как все они были в избытке наделены острым умом, отвагой и инициативой. Позднее некоторым из этих юных офицеров пришлось взвалить на свои плечи ответственность, сравнимую с командованием бригадой, и все они с честью выдержали это испытание.
Вместе с офицерами, отобранными полковником Стилом, в Карельский полк были назначены несколько младших офицеров одного из батальонов прибывшего в Россию Уэст-Йоркширского полка, которые поступили на службу добровольцами. Они оказались замечательными парнями и с большим энтузиазмом отнеслись к службе в полку.
Теперь мы смогли значительно улучшить организацию Карельского полка, поставив британских офицеров во главе всех рот, расквартированных в Кеми, и выслав двоих вглубь страны в помощь Хитону. В самом городе ценным приобретением для полка стал наш новый адъютант, лейтенант У. Э. Батлер. Раньше он служил в Манчестерском полку, но потом попал в плен к немцам и был репатриирован после окончания войны. Он отличался инициативой и обращался с карелами очень тактично. Капитан Гиллинг, ранее служивший в Королевской гарнизонной артиллерии, был назначен гарнизонным адъютантом, а лейтенант Лонг из Колдстримского гвардейского полка был направлен командовать в Сороке. На этой опасной и трудной должности он проявил себя с блеском, несмотря на свою молодость. Лонгу часто приходилось иметь дело с критическими ситуациями и принимать решения, полагаясь исключительно на себя. В целом, все новые офицеры проявили себя с лучшей стороны во время службы в Карельском полку или в округе, и все, как один, относились к этой работе с огромным интересом и энтузиазмом.
В конце января Григорий и Николай попросили меня о встрече по частному делу, на которую они также изъявили желание привести трех гражданских друзей из Карелии. На самой встрече выяснилось, что это были старосты Ухты и двух других больших сел, расположенных еще дальше к западу. Они спросили, могут ли изложить свое дело не официальным образом, а в частном порядке, чтобы получить мой совет, и тут же сказали, что осведомлены о намерениях британцев в ближайшем будущем уйти из России и что боятся снова оказаться под русским господством. Что, спросили они, мог бы посоветовать им я и какие действия я бы предпринял, если бы сам был родом из Карелии?
Я решил отвечать на их вопросы так, как это принято в Ирландии, — задавая новые, и в результате расспросов узнал, что среди карелов необычайно вырос национальный дух и что в той же степени, как они невзлюбили финнов, они ненавидели и не доверяли русским, поэтому хотели стать независимой нацией — если, конечно, это было возможно.
Я искренне сочувствовал этим людям, оказавшимся в столь затруднительном положении. С географической точки зрения их расположение едва ли могло быть хуже. Россия была их соседом на севере от Финляндии и практически до Кандалакши на Белом море, а также на востоке от южного берега Белого моря и почти до Петрограда на юге. Вдоль всей западной границы — от северо-запада до юго-запада — лежала Финляндия, и, таким образом, Карелия представляла собой вытянутую территорию в форме клина с единственным выходом в районе Белого моря.
Дать совет в этом вопросе означало принять на себя серьезную ответственность, и я попросил у них немного времени, чтобы обдумать лучшее, с моей точки зрения, решение при любом возможном развитии событий. Они согласились подождать, но в то же время сказали, что хотели бы проконсультироваться с бывшим премьер-министром Финляндии[42], который сейчас служил солдатом у майора Бертона, и попросили организовать прибытие этого человека в Кемь в течение ближайших дней. Я четко дал им понять, что все переговоры с ним будут вестись в присутствии моего переводчика и ни о какой нелояльности по отношению к союзникам не может идти и речи. Только после этого я согласился попросить майора Бертона прислать месье Токоя в Кемь в качестве моего гостя.
Майору Бертону хватило одного намека, чтобы экс-премьер-министр, озадаченный причинами этого приглашения, в должное время прибыл в штаб Карельского полка. Он оказался тихим небольшим человеком с умным лицом, широким и обветренным, и серыми глазами — типичная внешность для всех северян, с которыми я встречался и от которых вряд ли отличил бы его. Однако когда он заговорил, его глубокий и звучный голос, способный выразить все, что угодно, выдал в нем опытного оратора. Бертон предусмотрительно послал и переводчика с прекрасным знанием английского языка, чтобы мы оставались в курсе всех переговоров. Этот человек, капитан Лехтимяки, мог служить прекрасным образцом мужественности, однако его политические взгляды были безнадежно красными. Впрочем, он дал мне слово, что не будет говорить о политике в Кеми за пределами нашего штаба, и честно сдержал его.
Рекомендации, данные финским политиком, полностью отразили его профессию — они были чрезвычайно длинными и предельно туманными, однако его было интересно слушать, а его идеи о политическом устройстве были вполне разумными. Чтобы помочь Григорию и Николаю услышать то, что в будущем могло оказаться для них полезным, я постарался, насколько это было возможно, перевести месье Токоя на разговор о финской конституции. Сделать это было несложно, поскольку конституция и ее реформа оказались его любимой темой, в то же время это обсуждение дало нам максимум полезной информации по вопросам практической работы правительства.
Токой гостил у меня уже в течение двух дней, когда из мурманской штаб-квартиры главнокомандующего на мое имя пришла длинная телеграмма, в которой сообщалось, что из Кандалакши «сбежал» финн по фамилии Токой, предположительно направлявшийся в Кемь. В случае, если он окажется в моем округе, я должен был арестовать его и поместить под надежную охрану, так как он чрезвычайно опасный человек.
Этот приказ поставил меня перед неприятной дилеммой. Арест собственного гостя едва ли мог рассматриваться как проявление гостеприимства; с другой стороны, нельзя было игнорировать приказ. Я сообщил в Мурманск, что финн находится под моим надзором, и обещал отправить им подробный отчет. Однако до того, как мой осторожный отчет смог достичь штаб-квартиры, мы получили еще один, на сей раз категорический приказ немедленно поместить финна под строгий арест и доложить об исполнении. На этот раз нам оставалось только подчиниться. Месье Токой был, разумеется, крайне удивлен, когда доктор внезапно настоял на тщательном медосмотре, но его изумление достигло предела, когда его поместили в госпиталь с диагнозом «аппендицит». Без сомнения, с политической точки зрения он уже какое-то время был больным человеком, но сейчас ему, пожалуй, впервые был поставлен диагноз до того, как он в действительности подхватил заболевание. Мы тут же отправили телеграмму в Мурманск, подтвердив выполнение последнего приказа.
