— Коваленко? — произнес Привалов. — А что, можно попробовать.

„Тут я, пожалуй, двух зайцев убью, — прикидывал Стрижов. — И сына выдвину, и капризного инженера-испытателя подальше от "Сибиряка" уберу. В цехе ему будет не до этого".

— А что, кандидатура, по-моему, стоящая, — согласился секретарь парткома.

— Только возьмет ли его Вербин? — вдруг засомневался главный инженер.

Директор включил селектор:

— Григорий Петрович! О, голос у тебя — медь, бронза! А, по должности положено. Привалов говорит. У тебя жена Шарпая была? Ничего, брат, не поделаешь… Мы тут тебе заместителя подбираем. У тебя нет кандидатуры? Рекомендуем Коваленко. Слышал, наверное. Человек он ершистый, по толковый. Можешь отказаться. Только к Пономареву не звони. У него Коваленко работал начальником смены. Он на него три короба наговорит.

— А я, Павел Маркович, ершистых не боюсь, — ответил Вербин. — Пусть будет лучше ершистый, чем смирный.

— Хорошо, — ответил Привалов и нажал на клавиш селектора. — Надоело, наверное, парню по стране кататься. Пусть на заводе поработает.

"Ну вот и хорошо уладилось, — подумал Стрижов. — Так легко удалось выдвинуть сына! Теперь помогать придется".

— А может, он еще не согласится? — улыбнулся Слесарев.

— А него и нет! — уверенно сказал директор завода. — Кто же от выдвижения отказывается. Вербин уже замотался без заместителя. Тяжело человеку. Правда, план-то он тянет.

— Вот именно: тянет! — произнес Слесарев.

— А что? — насторожился Стрижов.

— Редукторов не дали. Балансиров, тоже. На качество — ноль внимания. Второстепенными деталями сделали план. На три месяца вперед заготовили. Теперь начнется штурмовщина. Да и разговоры ходят нездоровые. Я только что с секретарем партийной организации цеха беседовал.

— А с Вербиным ты говорил? — прервал его директор.

— Вербин сказал, что главный инженер санкционировал на неделю снять с производства редукторы и балансиры.

— Так и сказал? — улыбнулся главный инженер.

"Смотри, а секретарь парткома вступает в силу, — подумал директор. — Еще на парткоме поставит этот вопрос".

— Да, я разрешил снять на неделю с производства редукторы, — сказал Стрижов. — Надо было дать план. Твой Ручинский получает двести рублей в месяц, а мастер — сто тридцать! Как видите, рабочие получают больше инженеров. Поэтому некоторые инженеры рвутся в слесаря. Там ответственности поменьше и зарплата повыше. Куда это годится!

— У нас тоже инженерно-технический состав, кроме оклада, получает премии, тринадцатую зарплату, — сказал директор.

— Ради премии инженерно-техническому составу я и дал такую санкцию начальнику цеха, — улыбнувшись, сказал Стрижов. — Можете ставить этот вопрос даже на парткоме.

"Еще и улыбается", — подумал директор завода и посмотрел на Стрижова.

— Вы не должны были этого делать! — заявил секретарь парткома.

— Ну, думаю, до парткома дело не дойдет, — замечает директор и поднимается. — А впрочем, это ненормальное положение. Кажется, у бывшего начальника цеха запчастей подобного не наблюдалось. Так, Василий Афанасьевич?!

Когда Алексей пересек механический цех, чтобы попасть в красный уголок, где вот-вот должна была начаться планерка, то увидел такую картину. У противопожарного щита на ящике с песком сидел ребенок. Он был одет в новое желтое пальтишко. На голове — красная вязаная шапочка. Как он здесь оказался? На завод детей не пропускают. По технике безопасности не положено. А тут на территории цеха плачущий ребенок. Рабочее время, а зевак собралось порядочно, тем более, что начальство ушло на планерку.

Алексей тоже подошел.

— Не плачь, — успокаивал, его Алексей. — Ты же мальчик, а не девчонка какая-нибудь! Или ты плакса?

Но мальчик продолжал хныкать.

— Как тебя зовут?

— Витя, — отозвался он.

— А сколько тебе лет?

Мальчик перестал плакать и показал два пальца.

— Два года, значит. О, это не так уж и мало.

— Откуда ребенок? — спросил Алексей.

— Да вот Жанна принесла, — сказала Светлана и улыбнулась.

"Вот те раз! Думал, что она незамужняя. Ведь тогда Жанна о ребенке и словом не обмолвилась".

— Ваш? — с удивлением спросил Алексеи.

— Что вы, Алексей Иванович! Такое придумаете! Понимаете, какое дело: иду к проходной, а меня водитель крытой машины подзывает и говорит: "Какая-то разиня мать оставила мне ребенка и забыла. Вот уже два часа жду. На минуту оторвался, прихожу — а ребенок в кабине. А мне на вокзал позарез надо". Привели мы мальчика на проходную, ждем, а родителей нет. По радио передали. Но никто не приходит. В кармане мальчика записка: "Маму не ищите. Вите два года и четыре месяца". И больше ни слова.

— Вот дура баба, — сказала женщина с бородавчатым подбородком и пышными белыми волосами. — Сдала бы ребенка в интернат или куда там еще. А то на завод подкинула.

— А может, она водителю подкинула?

— Да водитель еще совсем мальчишка, — сказала Жанна.

— У него, кажется, что-то с ножкой.

— И верно, правая-то искривлена… А так дите, видать, шустрое!..

Протиснулась туда и Полина. Увидела сидящего на ящике ребенка, не выдержала, спросила:

— Чей это?..

А у того снова навернулись слезы, и он захныкал: "Мама! Мама!"

— Вот, ироды! Смастерить ребенка ума хватило, а воспитывают пусть другие! За такое судить надо!..

— А чей же ребенок? — снова спросила Полина.

— Да подкидыш это. Витей зовут.

— Подзаборник! — промолвила Полина.

Алексей взял ребенка на руки, и тот притих. Он смотрел на Алексея, что-то, наверное, припоминая. Глаза у него светло-голубые, носик утопал промеж полненьких щек.

— Что же нам с тобой делать, Витюша? Рановато ты к нам на завод попал. Рановато!..

И вдруг ребенок испуганно прильнул к Алексею и обнял за шею.

"Сирота ты, Витя, — к горлу подступила спазма. — Круглый сирота. Сейчас мы кому-то поручим заняться тобой. Надо прежде всего в гороно позвонить, проконсультироваться. Ну и дела…"

— Алексей Иванович, разрешите мне взять его к себе, — неожиданно для себя попросила Полина. Она пристально смотрела на Алексея. — Не найдется мать — усыновлю… Только разрешите уйти сейчас с работы. Девочки меня подменят. И завтра… один день. Думаю, место в детяслях для Витеньки найдется. В случае чего к самому Слесареву пойду… Сиротиночка ты моя! — И она взяла ребенка, прижала к себе, стала целовать.

У мальчика снова округлились глаза, но не заплакал.

— Полина Николаевна, я ведь не начальник цеха.

— Тогда попросите Вербина, чтоб отпустил меня. Объясните, что к чему. Он вас послушает. Вы же к нам назначены.

В иной ситуации подобные действия Полины не вызвали бы такого удивления, но сейчас брать ребенка, когда ее мать больная… Лучше бы его в Дом малютки определить.

— Хорошо, я поговорю с начальником цеха. Думаю, отпустит. Тут особый случай.

Алексей поднялся на второй этаж, но не прошло и минуты, как снова спустился вниз.

— Только что началась планерка, — сказал он, обращаясь к Полине. — Я вас отпускаю.

"Хорошенькое дело, еще не вступил в должность, а уже с работы отпускаю", — подумал Алексеи.

Отказать Полине он по мог. Полина из тех людей, что за чужую беду слезы прольет, а за свою и слова никому не проронит.

Уже у дверей красного уголка Алексей остановился. Вышло так, что он начал службу с опоздания на планерку. Но не мог же он пройти мимо ребенка. Надо было, конечно, представиться до планерки. Правда, хоть это и не армия, но все-таки как посмотрит на опоздание Вербин. Порядок есть порядок. Говорят, он крутым бывает. Нет, надо идти, не торчать же вот этак целый час.

Он открыл дверь, ведущую в красный уголок.

— Разрешите?

— Пожалуйста! — сказал начальник цеха и посмотрел на часы. — У нас планерка начинается ровно в двенадцать!