— Нет, на меня напали… наемники моих врагов, которых разозлило, что Мастема доверила мне задание. — Я импровизировал, но, если учесть, что моя голова была будто зажата в тисках и половина моего мозга вытекла вместе со рвотой, я думал, что получалось у меня неплохо. — Враги напали на меня в подъемнике, — продолжал я. — Но мне удалось вырваться здесь, на этом уровне. — Я изо всех сил старался говорить спокойно и уверенно. — Те, кто отправил меня с этой миссией, обязательно узнают, как со мной обращались. И там, и здесь, — намеки на альтруизм были нелучшей попыткой, но все же. — Конечно, тот, кто помешает мне, будет наказан, но я обещаю, что оказавших помощь не забудут и наградят.

Было нелегко звучать властным, едва удерживаясь на ногах и чувствуя себя зажаренным дерьмом, но у меня не было других вариантов.

— Наградят, наградят. Звучит неплохо.

Блок немного отодвинулся от стола, и именно тогда я обнаружил, что он привязан к своему стулу колючей проволокой; ниже груди он состоял лишь из переплетения нервов и позвоночника. Нечто вроде большого черного слизня крепилось на основании его позвоночника, и оно пульсировало, присасываясь к нему с голодом французского гурмана, не равнодушного к костям. Слизень мерно раздувался, и я видел, как на огромном лице Блока мелькает тень боли. Было приятно осознавать, что и ему тут не очень-то хорошо.

— Да, но, видишь ли, — сказал он, — меня уже наградили за мою преданную службу. Меня наградили памятным даром, способностью помнить все заслуги, которые я совершил при жизни и после, — Блок снова улыбнулся, хотя теперь я видел, что это была гримаса боли от присасывающегося слизня. — Разве могу я желать большей награды, чем справедливость Высшего и возможность служить здесь?

Он явно играл со мной. Я чувствовал это. Собирался ли он отпустить меня? Или решил оставить здесь?

Я перестал опираться о дверной проем, стараясь держаться свободно и обыденно.

— Конечно, великий Блок, вы, должно быть, имеете все, что пожелаете. Что может быть приятнее, чем выполнять священную работу Дьявола? Уж точно не получить более ответственную должность на высоком уровне, да, такого верного слугу, как вы, этим не заманишь.

Звучит резко, но, стараясь стоять ровно, я произносил это с кучей вздохов и хрипов. Я начинал привыкать к сумасшедшему давлению внутри моего черепа, но еще не научился им наслаждаться.

— О, это все звучит очень заманчиво. — Он снова оскалил свои черные зубы, когда на его свекольно-красном лице отразилась волна мучений. — Очень заманчиво. Уверен, ты знаком с важными людьми.

— Нилок, Комиссар из Могильной горы, — мой хороший друг. — Надеюсь, Нилок все еще тушил свой пожар и никогда не расскажет этому парню всю правду. — Я не хотел бы бросаться именами… но упомяну Всадника Элигора. Великий Герцог вам знаком?

— Элигор? — его рот сжался. — Мне не выпала такая честь познакомиться с Его милостью. Но если он твой друг…

— Да! Мой старый друг. Мы очень близки. — Я поднял руку, вытянув два прижатых друг к другу пальца, чтобы показать насколько. — Недавно он сказал мне: «Снейкстафф, ты должен навестить меня, когда закончишь это задание».

Что было не совсем враньем: уверен, Элигор был бы рад встретиться со мной, узнав, что я здесь. Правда, меня вряд ли ждал теплый прием.

— Ты убедил меня, — лицо Блока вдруг помрачнело и будто сжалось в огромный невидимый кулак. Когда спазм прошел, он сказал: — Идем. Дай мне руку.

Почти двадцать лет Земной жизни сделали из меня полного дурака. Я вытянул правую руку, готовый к дружественному рукопожатию. Бобби Доллар, Мисс, черт возьми, Конгениальность. Плотные и слишком человеческие руки Блока сомкнулись вокруг моего запястья, и он дернул меня вперед.

— Правда, у всего своя цена, — сказал он.

Прежде чем я успел выпрямиться, он засунул мою руку целиком в свой широкий чернозубый рот — ощущения от этого трудно описать нормальными словами. Потом он сомкнул челюсть.

Да, я находился в чужом теле демона, которое даже отдаленно не напоминало человеческое, но, позвольте сказать, если вам откусывают руку, это чертовски больно. Я оказался на коленях, хныкая и с трудом дыша, отчаянно пытаясь остановить кровь, которая хлестала из оборванного края запястья. Блок выплюнул кусок руки. Она лежала на его столе, как раздувшийся дохлый паук. Затем он поднял ее и оторвал три пальца, каждый из которых отвратительно щелкнул.

— Полли! — крикнул он.

Дверь открылась. В коридоре стояла Птица.

— Да, великий Блок?

Он бросил ей эти три пальца, словно объедки, которые кидают животным. Я слышал звуки борьбы: Птица, Дикобраз и Медвежонок боролись за еду, но я испытывал такую адскую боль, что все это казалось нереальным. Блок поднес остатки руки ко рту и начал разрывать ее, откусывать огромные куски. Кроваво-красные мускулы на его щеках раздувались, когда он разжевывал кости. Закончив, он стер кровь с подбородка своей мясистой волосатой рукой и признательно рыгнул.

— Они посадят тебя назад в подъемник, — сказал он. — Не забывай, Снейкстафф из Секты Лжецов — я мог взять и больше. Скажи своим господам в далекой вышине, что Блок мог бы вообще не прислать ничего, кроме головы, и они все равно бы смогли узнать все, что необходимо.

Он схватился на край стула двумя руками, поднимаясь, пока натянутая проволока не впилась в его тело. Слизняк на его позвоночнике покачнулся, как язык церковного колокола. Я был слишком занят, ожидая смерти от переполнявшей меня боли, тошноты и потери крови, но все же расслышал, как он проревел:

— Это моя часть Ада! Здесь правлю я! И даже если бы сам великий Черный Господин спустился ко мне, я бы впился зубами и в его плоть. Да, прямо в хвост! Потому что я — палач! Я — мясник!

Он все еще свирепствовал, когда Медвежонок схватил меня своими цепкими когтями и вытащил из комнаты.

Пока они тащили меня назад по коридорам, где эхом отзывались крики, я сжимал изо всех сил свою покалеченную руку, но все равно терял слишком много крови. Я чувствовал, как кости запястья упираются в мою здоровую руку, но кроме этого невероятно странного и жгучего ощущения было еще одно: я знал, что все остальное тело понемногу сворачивает свою работу и сдается. Когда мы добрались до подъемника, заглохли даже крики мучеников, а нелепые лица Полли и ее банды стали, к счастью, казаться размытыми. Я ощутил новый прилив боли, будто обрубленную культю посыпали осколками стекла: это Медвежонок облизывал мою рану. Пока мы ждали, я то терял сознание, то снова приходил в себя. Может, прошла всего минута, а может, целый час, когда подъемник наконец приехал со стоном переполненного грузовика, въезжающего на крутой подъем. Дверь открылась, меня затолкали внутрь.

Подо мной собралась уже целая лужа крови. От вибраций подъемника я почти потерял сознание, казалось, что я иду по длинному, темному туннелю, в обратную сторону от света и надежды. Здоровой рукой я зацепился за стену лифта, из культи снова полила кровь. Я попытался выговорить название своего пункта назначения. Слова выходили из меня маленькими звуковыми пузырьками, точно кровавая слизь: «Красный… Город…»

Подъемник затрясло еще сильнее, от его движения меня бросало из стороны в сторону. Потом вокруг меня сомкнулся черный туннель моих мыслей.

…Фистула, Протухшее мясо, Суп разбитых сердец, Пристань Флегетона…[34]

Я проснулся от звуков голоса подъемника, объявлявшего названия жутких мест, к которым мы приближались и которые проезжали. Давление в голове ослаблялось, хотя теперь это была не самая большая проблема. Пытаясь собраться с мыслями, я услышал, как голос объявил еще несколько остановок вдоль огненной Реки Флегетон. Я смог подняться и сесть, опершись спиной о трясущуюся стену лифта. Казалось, что, если собрать всю вытекшую кровь в одну лужу, она была бы сантиметра два-три в глубину. Я чувствовал себя, как разбитые песочные часы.