Она снова повернулась ко мне, на ее бледном, словно луна, лице застыло удивление, но лишь на долю секунды.

— Уходите, — повторила она, или мне так показалось — я едва мог расслышать ее слова среди криков толпы.

— Ты уже забыла меня, Каз? — Я отчаянно цеплялся пальцами за край, но они болели уже так, словно попали в гигантскую мышеловку. Но ведь это была она, это она — разговаривает здесь со мной. — Твой медальон спас меня. Я никогда тебе об этом не рассказывал. Он спас меня.

Она была неподвижна, как статуя. Я уже думал, что с ней что-то случилось, что ее душа покинула тело. Но когда она заговорила, то даже не повернулась ко мне.

— Я не знаю, кто вы, но еще одно слово — и я позову охрану, а Великий Герцог Элигор сдерет с вас кожу и оставит тонкие щепки от ваших костей. Вам все ясно? Оставьте меня в покое.

Она начала спускаться вниз по лестнице. Недовольные тем, что им пришлось снова двигаться, Сладкий и Корица пошли за ней, закрывая Каз горой своих серых мышц. А мне после ее ухода оставалось лишь беспомощно висеть на краю каменного амфитеатра, словно полудохлой ящерице.

То, что Каз вот так ушла — ну, это все равно, если бы я попал в торнадо, которое вырвало бы мое сердце и двинулось дальше. Я слышал радостные крики проклятых и охранников, наблюдавших за зрелищем на сцене, но для меня весь этот ужас вдруг стал просто шумом. Я был настолько шокирован, что едва мог о чем-то думать.

Наконец подключился мой инстинкт выживания. Вряд ли я мог провисеть с внешней стороны колизея весь день, так что я направился обратно, переполз через край и снова спустился внутрь Цирка. Никто из зрителей меня не замечал — они были слишком заняты, наблюдая за последними двумя бегунами и подбадривая их криками. Два изувеченных, истекающих кровью получеловека столкнулись друг с другом на песке; каждый из них сжимал в зубах кинжал, но ни один не мог двигаться к победному финишу, не одолев противника. Зрители бросали камни и другие тяжелые вещи на этих двоих, то ли пытаясь помочь тому, на кого они сделали ставку, то ли просто желая увидеть побольше крови.

Я присел на лавку, где кипящее зловоние этого места окружило меня. Мне начинало казаться, будто здесь мое место — еще один жалкий неудачник в Большом Подвале. Я провалил все и даже не знаю почему. Это был мой единственный шанс увидеться с Каз наедине, и она ушла. Она даже пригрозила, что Элигор уничтожит меня, не оставь я ее в покое, — это был полный провал.

И тогда до меня дошло, что я упустил самую явную деталь. Поразмыслив пару секунд, я поднялся и снова пошел к верхним рядам. Между тем на сцене один из участников перерезал горло другому и теперь полз вперед, пока его противник корчился от боли на красном песке. Чувствовалось, что возбуждение зрителей все нарастает. Они были похожи на акул — чем больше крови, тем интереснее.

Я присел в полуметре от того места, где до этого стояла Каз. Она сказала мне «уходите» по меньшей мере два раза, но при этом не побежала к охранникам, которые были неподалеку, и едва отрывала взгляд от пола? Разве она повернулась бы спиной к потенциальной опасности? Разве она не заговорила бы громче, чтобы привлечь внимание стражей? Конечно нет, ведь она поняла, что это я, и она знала, что я могу натворить кучу глупостей. Может, она пыталась уберечь меня от моего собственного рвения. Разве мог я ожидать сцену счастливого воссоединения на виду у всего Ада, когда Элигор сидит всего в нескольких рядах от нас? Нет, Каз была слишком умна.

Делая вид, что я наблюдаю за тем, как последний Ликеонский выживший ползет к финишной черте, я внимательно осмотрелся — вдруг она обронила записку или ключ, хоть что-то, что намекнуло бы мне на дальнейшие шаги, но я увидел лишь одну грязь. Я даже опустился на колени и обыскал каждую трещинку в древних камнях, но ничего не обнаружил.

Отчаяние снова вернулось. На какое-то мгновение я поверил, что она пыталась предупредить меня, намекнуть, что она еще не готова и ей нужно больше времени или чего-то еще, но теперь я думал, что был прав с самого начала: она либо забыла меня, либо не желала меня видеть. После всего, через что я прошел, чтобы добраться сюда, я оказался в полной заднице и я больше ничего не мог сделать.

Потом я заметил ее. Это было непросто, потому что она была примерно того же цвета, что и камень: длинная нить, лишь немногим ярче, чем огромные куски лавы на стенах, зацепилась за выступ где-то на уровне пояса. Я потянулся и аккуратно подобрал ее. Это была красивая нить, которая, как мне кажется, стоила бы немалых денег даже на Земле, но была еще дороже в Аду Кончики нити равномерно свисали с выступа, словно кто-то держал ее, вытянув, и аккуратно положил сюда. Но если это была Каз, то что это значило?

Я не сомневался, что это дело рук Каз. Эта женщина сумела украсть у Элигора ангельское перо и ловко оставить свой медальон в моем пальто прямо перед носом у Великого Герцога Ада. Она оставила эту нить для меня. Она хотела, чтобы с помощью нити я отыскал ее. Я отказывался верить в какие-либо другие объяснения.

Очередной рык раздался со сцены. Казавшийся побежденным участник — тот, с перерезанным горлом — схватил своего противника сзади, впился зубами в его ногу и вырвал его подколенное сухожилие; пусть он сам и проиграл гонку, он не даст сопернику ее выиграть. Зрители, как и большинство жителей Ада, любили наблюдать, как участники лажают. В ответ раздались одобрительные визги — два окровавленных тела извивались, двигаясь все медленнее, и наконец остановились в паре метров от финиша. К ним направилась команда гигантских демонов из Секты Убийц с серьезного вида вилами, так что вряд ли кого-то из них собирались оставить в покое.

Я не остался на конец представления. Я уже спускался вниз и направлялся к Ночному рынку.

Скупщик Саад поднял треснутую лупу, которая висела на шнурке на его шее, и поднес ее к глазу. Держа нить своими розовыми паучьими лапками, он поднял ее, чтобы на нее падало как можно больше света, и рассмотрел со всех сторон. Потом он вернул ее мне.

— Одна горстка, — сказал он. — Больше не дам.

— Я не собираюсь продавать ее, я хочу узнать, что это и откуда!

Саад облизнул свои потрескавшиеся губы черным, как у ленточной змеи, языком.

— Я знаю. И ты узнаешь — за одну горстку.

Изумленно он добавил:

— Ты же не думаешь, что я расскажу тебе это бесплатно? Ха! Да я даже дерьмо свое бесплатно не отдам.

У меня все еще оставалось немного из денег Веры, так что цена меня не волновала, но я не хотел, чтобы меня приняли за богача, и поэтому торговался с Саадом до тех пор, пока он не принялся яростно размахивать всеми своими лапками — в итоге мы сошлись на четырех капельках. Поверьте мне, в Аду дорог каждый цент так же, как дорога ваша жизнь — иначе, ночуя в палатке, вы бы не стали прятать еду от медведей. В Аду это даже серьезнее, потому что договориться с медведем намного легче, чем с тем, кто решит заполучить здесь ваши деньги.

Когда мои капельки перекочевали к Сааду, он указал на торговца шелком по имени Хан Фей, который находился в дальнем конце Ночного рынка. Я узнал немало интересного от этого неприятного господина, который импортировал невероятно дорогой шелк с нижних уровней до Флегетона. Этот шелк так ценился, потому что его делали настоящие шелкопряды, ну, или те существа, которые у них в Аду этим занимаются. Позже я узнал, что понятие «шелкопрядов» здесь примерно совпадало со значением слов «рабы», «пленники» и «подозреваемые»: каким-то образом блестящие нити появлялись в результате мучений пленников, перерожденных в Аду в виде существ, производящих шелк, так что вся адская знать могла щеголять прекрасными одеждами.

Поглощая обед из девяти блюд, Хан Фей одновременно рассказывал мне об адском шелке и адской экономике. Когда он разделался с десертом под названием «медовые глаза», я уже был без сил. Близилось утро, и хотя у меня теперь был список из пяти или шести мест, где торговали дорогими тканями, я понимал, что отправляться туда сейчас было слишком поздно. Я устало потащился к гостинице у залива, в мою маленькую и по-прежнему вонючую, неудобную кровать, и постарался уснуть.