— Я очень… важен.

Птица щелкнула клювом, рассматривая меня своими пустыми глазницами.

— Ну и создание! Конечно, ты важен, малыш. Мы же собираемся тебя ням-ням!

Дикобраз зарычал и двинулся на меня своей передней головой. Я не видел, где у него рот, но даже среди общего смрада ощущал его зловонное дыхание.

— Слишком много болтовни. Ешьте его. Вы двое берите что хотите, остальное мне.

Он был в ярости и расставил свои ноги широко, как гусеница, переползающая на другую веточку. Я наконец разглядел его рот, который располагался вертикально в его животе, будто надрез от незаконченного вскрытия, и был полон острых зубов, которые выстроились в линию белоснежной застежкой-молнией.

Признаюсь, что я издал какой-то звук, говорящий о моем испуге. Ладно, я завизжал, как перепуганная свинья, — безрадостный гость на ужасном застолье.

Медвежонок обвил меня усиком, сжимая мое тело и кости. Я закричал и попытался вырваться, иначе бы он просто оторвал мою правую руку.

— Перестань! — вопил я. — Ты не понимаешь! Я… у меня важная миссия. Для Мастемы!

На мгновение воцарилась тишина. Ну, почти тишина, если не считать низкого рыка, исходившего из красного зубастого рта Дикобраза прямо рядом с моей головой.

— Да ешьте его уже, — сказал он. — Это все чушь.

— Нет, не чушь! — придумывать было трудно. — Меня… на меня напали. Когда я выполнял задание Мастемы. Вы же не хотите вляпаться в такое, а? — Я обернулся, на меня смотрело больше, чем нужно, глаз. Изо рта Медвежонка, полного металлических зубов, капала слюна, похожая на машинное масло. Птица наклонила свой череп набок, будто в раздумье. — Если вы вернете меня в подъемник, я упомяну о вас в отчете! Вас наградят!

— Ха, — Дикобраз встал на все четыре лапы и пихнул меня своей головой. — Теперь оно и вправду несет чушь. Награда? Пообедать этим тощим куском мяса — вот наша награда. Довольно.

— Погоди-ка, дорогуша, — сказала Птица. — Может, нам лучше отвести его к Блоку? Знаю, что тебе жутко хочется ням-ням, но с делами Мастемы лучше не связываться.

Дикобраз снова заворчал, а рык Медвежонка откликнулся эхом.

— Дела Мастемы, — сказал пушистый полузверь-полумашина. — Да пошли они к черту. Они для нас хоть что-нибудь сделали?

— Важно не то, что они сделали для нас, — нежно пропела Птица, все еще наблюдая за мной своими пустыми глазницами. — А то, что они могут сделать с нами. Помнишь, что случилось в Малых Органах? Когда они пришли за Мадлипсом?

И Дикобраз, и Медвежонок одновременно сделали шаг назад, к моему великому облегчению.

— Может, съедим хотя бы кусочек, прежде чем отвести его к Блоку? — заныл Дикобраз. — Я просто чертовски голоден! — Я слышал, как пощелкивают зубы в его животе.

— Сначала в Блок, — твердо сказала Птица. — Но не расстраивайся, дружок — может, он нам весь и достанется в итоге. И немного поиграем с ним.

— Надеюсь, — сказал Медвежонок.

Я едва мог идти, но это было неважно, потому что меня за собой, как игрушку, тащил Медвежонок. Я даже не представлял, где находится этот Блок. Я лишь знал, что показатель шкалы «Будет съеден сейчас же» на время покинул опасную красную зону. У меня было ощущение, что я мог побороть этих существ или сбежать от них, если бы только мы были в каком-нибудь другом месте, а не в этих жутких глубинах, где я едва мог оставаться в сознании и разумно мыслить. Меня раздавливало не только давление, нет; все, что я чувствовал на пути вниз, особенно то единственное и пугающее… присутствие… оно засело во мне глубокой занозой, похмельем из ужасов, от которого меня трясло, тошнило, но я не терял надежды.

Троица демонов тащила меня вниз по длинным коридорам, где эхом отдавались крики и другие непонятные звуки, от комнаты к комнате, каждая из которых была лабораторией по производству новых видов боли. Я видел, как пленников разрывают, разбивают, растаскивают на куски, ошпаривают, поджаривают и потом растягивают на горячих проводах, пока нервы не начнут вибрировать, будто струны скрипки, пока не послышатся немые крики. Мы шли все дальше, сквозь дрожащую тьму, мимо ужасов, стонов, булькающих кошмаров, пока я не начал терять последние остатки разума. Бороться и оставаться в уме казалось бессмысленным. Зачем сражаться? Даже если я каким-то образом выберусь отсюда, мне будет нелегко добраться до крепости моего врага, попытаться украсть Каз из-под носа великого князя, сбежать от него и вырваться назад — нелегко, потому что Ад практически бесконечен.

Вероятно, лучшим словом для этой ситуации было «невозможно». Даже до отправления в Ад я думал, что это не самый великий план, но, как говорят мои друзья, я имею склонность быть слишком, черт возьми, оптимистичным.

Наконец, протащив меня мимо вереницы комнат, полных кричащего мяса, мы оказались у стола возле огромной черной двери. За столом сидело существо женского пола с милыми золотистыми кудряшками, как у ангелочка, но с телом гигантской сороконожки. Обвившись вокруг стула, чтобы сидеть за столом ровно, она подозрительно глянула на моих захватчиков.

— Чего? — у кудрявой девушки-сороконожки оказался голос то ли древнего пьяницы, то ли побитого боксера. — Чего вам надо?

— Нам надо к Блоку, милашка, — сказала Птица. — Надо показать ему.

— Ещчго, — теперь я понял, почему секретарша (или кем она была) так говорила: ее рот был полон других маленьких сороконожек. Парочка таких выпала изо рта на стол, но они быстро поползли назад. — Блок нхочет, чтобы его беспк… беспп… — она замолчала, чтобы проглотить вернувшихся существ, потом прикрыла рот клешней, чтобы не выпали остальные. — Беспокоили.

— Вот как? — рыкнул Дикобраз, но Птица пригрозила ему своими пернатыми когтями.

— Он точно будет рад увидеть это, дорогуша. Я более чем уверен.

Кудряшка на мгновение уставилась на птицу таким человеческим взглядом, что я задумался, неужели ее лицо и в жизни выглядела так же, словно у богини рассвета? Потом секретарное существо приняло решение и соскользнуло со стула, направившись на своих крохотных ножках к двери. Ее голова покачивалась, будто была для тела тяжелой ношей. Своими передними ножками она открыла дверь и что-то проговорила внутрь, из-за чего еще больше сороконожек вывалилось у нее изо рта на пол, откуда они опять поползли назад, ведомые желанием комфорта и безопасности. Потом изуродованная богиня качнула своей золотистой головой в нашу сторону и сказала:

— Пусть оно зайдет одно. Остальным ждать здесь снаружи.

Подняться было трудно. Идти — еще труднее, и получилось у меня не сразу. Медвежонок, не выдержав, дал мне пинка, и я влетел в дверь, цепляясь за проем, чтобы не упасть лицом вниз.

Комната была сырой и тусклой, ее освещала лишь единственная масляная лампа. На первый взгляд существо, сидевшее за столом, казалось почти человеком: глаза, уши, нос — все на своих местах. Правда, с его лица была ободрана кожа — она висела над шеей, будто воротник в стиле ренессанс. Лицевые мускулы и ткани были белого и красного цвета, как сырое мясо, но глаза следили внимательно и смотрели пугающе-разумно. На нем была надета оборванная, но почти современная военная форма. Он ухмыльнулся мне, а может, просто оголил зубы. Каждый из которых был черным и слишком большим.

— Так что ты? — его слова были горячими, как плавящийся жир. — Еда или наказание?

— Ни то ни другое, великий Блок! — Я понятия не имел, кем был этот облезлый парень и какое положение занимал, но я точно не хотел с ним ругаться. Одного взгляда хватило, чтобы понять — он был мелким управляющим над своим личным адским уголком, вроде местного божка. — Я путешественник с верхних территорий — Снейкстафф из Секты Лжецов.

Лжецы поставляли адвокатов из Ада, оппонентов в моей ангельской работе. Еще до Ламех я немного о них знал, поэтому и выбрал своим прикрытием. — Я прибыл сюда, вниз, по делам Мастемы, но на меня напали.

— Попугай Полли и ее маленькая банда? — это правда показалось ему смешным. Какую-то секунду я надеялся, что он поперхнется своим смехом, но потом вспомнил, что он всегда такой красный. — Весело. Очень весело!