Чарльз отошел от киоска, все еще держа перед глазами номер журнала. И только тогда до сознания дошло, что он не видит ни под заглавием, ни в оглавлении короткого словечка «Боз». Да, скетч анонимный. Неважно! Пусть анонимный. Но это его рассказ. Это его первый рассказ.

Стрэнд не очень подходящее место для чтения. Глухо, словно издалека, доносились до него какие-то возгласы, напоминающие проклятия. И кто-то ежеминутно колотил его в бока. Он шел к Трафальгар Скверу. Наконец опомнился и решил перечитать рассказ сызнова. Он успеет перечитать до начала заседания в палате. Но надо выбрать место более удобное. Надо погрузиться в эти несколько страниц и сосредоточиться. Если опоздает к началу заседания, черт с ним! Какое великолепное начало: «Мистер Огастес Миннс был холостяк лет около сорока, как говорил, он сам, или лет около сорока восьми, как говорили его друзья. Он всегда был чрезвычайно опрятен, пунктуален и аккуратен, быть может, немного более самодоволен, чем полагается, и на всем белом свете не было такого, как он, любителя покоя». Превосходно!

Он шел дальше по Уайтхоллу. Он решил зайти в Вестминстер Холл. Там можно Найти какой-нибудь пустынный судебный зал и насладиться снова рассказом. От Вестминстер Холла рукой подать до палаты, пожалуй, он даже не опоздает.

Пустынный судебный зал в Вестминстер Холле он нашел очень легко. Он сел на скамью и снова начал перечитывать «Обед на Поплер Уок».

Кто может сказать, что он просто записал эпизод с обедом у мистера Джона Диккенса, как записывает, скажем, речи своих коммонеров? Разумеется, никто. Это отнюдь не отчет об обеде. Мистер Миннс, натурально, имеет некоторые общие черты с мистером Томасом Барроу, но, насколько он понимает, так всегда поступают писатели: берут какого-нибудь живого человека за образец, извлекают из него несколько характеристических черт, потом дают волю фантазии, измышляют другие черты, которые могли бы ужиться мирно с первыми, и смело рисуют портрет. Конечно, мистер Миннс не мистер Барроу, да он и не должен им быть. А семью Бадден отнюдь не следовало точно копировать с семьи Диккенсов. И здесь надо было дать волю фантазии, что он и сделал. Вполне достаточно одного сынка мистера Баддена; этот сынок — мастер Александер — нужен для того, чтобы объяснить читателю, зачем понадобилось мистеру Октэвиусу Баддену пригласить на обед своего родственника мистера Огастеса Миннса. Кажется, он дал объяснение. Мистер и миссис Бадден зовут мистера Миннса обедать, чтобы выразить ему свое уважение и любовь, а богатый мистер Миннс, в благодарность, не оставит мастера Александера своим попечением и не обойдет в своем завещании. Повод вполне правдоподобный для званого обеда. Каждый, кто знает человеческую душу, должен с этим согласиться.

Каждый, кто знает человеческую душу… Должно быть, он, Чарльз, еще не знает человеческой души, если надеялся все время, что Мерайя может его полюбить.

Чарльз вздохнул. Опять воспоминание о Мерайе вторглось неожиданно в течение его мыслей. Так бывает всегда, все еще воспоминание о ней не покидает его.

Но «Обед на Поплер Уок» потушил промелькнувшую горькую мысль о Мерайе, не дал задержаться. На смену ей непонятно откуда возникла уверенность, что и мистер Джон Диккенс неспроста пригласил мистера Томаса Барроу на обед. Вот именно — неспроста. Нужно думать, и он, мистер Джон Диккенс, рассчитывал, что мистер Барроу не оставит своими попечениями и Чарльза, и Фанни, и Огастеса, и других младших отпрысков.

Чарльз задумался на момент. Нет, когда он фантазировал, когда он сочинял повод для приглашения мистера Огастеса Миннса, он совсем не думал, что мотивы у мистера Баддена и у мистера Джона Диккенса общие. Но как странно получилось! Не значит ли это, что писатель, знающий человеческую душу, может вдруг натолкнуться на правильную догадку о любой человеческой душе? И насколько интересней писать вот такие скетчи и фантазировать, чем записывать речи коммонеров. Правда, этот «Обед» не вполне может быть назван рассказом, это верно, потому что эпизод-то с обедом и с недовольством мистера Миннса он не выдумал… Но как хорошо написано!

Чарльз дочитал «Обед на Поплер Уок», закрыл журнал, встал и вышел из судебного зала. На улице посветлело. Или это ему так показалось?

«Миссис Джозеф Портер» была извлечена из ящика в письменном столе. Миссис Портер, восседая рядом с дядей Томом, все еще продолжала ждать поднятия занавеса, отделяющего сцену от зрительного зала в квартире мистера Гэттльтона.

Теперь надо было поднять занавес. Но занавес никак не поднимался, он застрял. Миссис Портер фыркала от недовольства, дядя Том смеялся, и, наконец, стена из коленкора обнажила сцену, на которой появился мистер Гэттльтон, облаченный в одеяние Отелло. Встреченный овациями, он, запинаясь, оповестил, что мистер Вильсон, играющий ответственную роль Яго, опаздывает, так как его, несомненно, задержали на службе в почтамте. И потому эту роль решили передать другому джентльмену, почему приходится начать спектакль с опозданием…

Чарльз не терял из виду придирчивую миссис Портер, хотя отвлекся в сторону описанием Яго, обутого в веллингтоновские сапоги, — мистер Вильсон все же примчался с почтамта. Когда Отелло адресовался к сенату, миссис Портер, в надежде придраться хоть к чему-нибудь, громким шепотом справилась у знатока Шекспира, дяди Тома, не перевирает ли его племянник текст. Дядя Том решительно заявил, что перевирает. И тогда миссис Портер потребовала, чтобы знаток Шекспира поставил это на вид мистеру Гэттльтону. Дядя Том поставил на вид, и Отелло охотно согласился.

Чарльз увлекся, миссис Портер — весьма зловредная леди — то и дело подстегивала знатока Шекспира, и тот вмешивался в ход действия непрестанно, и ничто не могло его остановить к вящему торжеству миссис Портер…

Кажется, получился смешной скетч — снова не очерк, а рассказ. Правда, как и в «Обеде», тема была взята «из жизни», но, во-первых, читатель этого не знает, а во-вторых, немало Чарльз нафантазировал, изобразив домашний спектакль. Словом, надо отнести зловредную миссис Портер к капитану Холленду…

Капитан не откладывал «Миссис Портер» «для будущих номеров». «Миссис Портер» появилась ровно через месяц после «Обеда на Поплер Уок» — в январском номере 1834 года. Но и под «Миссис Портер» не было подписи «Боз».

Когда Чарльз с гордостью сообщил мистеру Блекмору о том, что он стал постоянным сотрудником «Монсли Мэгезин», бывший его патрон осведомился о размере полученного им гонорара. Увы, капитан Холленд не упоминал о гонораре, а Чарльз постеснялся напомнить. Мистер Блекмор, джентльмен весьма деловой, высоко поднял брови, и Чарльз отправился в редакцию «Монсли Мэгезин». Там капитан Холленд, доблестно сражавшийся против испанцев плечо к плечу с самим Боливаром — борцом за независимость южноамериканских стран, — сообщил ему, что бюджет журнала никак не позволяет платить гонорар начинающим авторам.

Но не прекращать же сотрудничества в журнале только потому, что в нем заведен такой порядок?

И Чарльз начал искать тему для нового рассказа. Хорошо было бы придумать какую-нибудь концовку, более неожиданную, чем в первых двух. Читатель любит неожиданные концовки. Скажем, так: героя принимают за весьма значительное лицо, а он оказывается… словом, трагическое разочарование, прямо-таки скандал.

Если остановиться на этой теме, то можно неплохо подтрунить над человеческими слабостями. Например, над тщеславием и над склонностью людей пускать ближним пыль в глаза. И над преклонением маленького человечка перед людьми преуспевающими, а в особенности перед титулованными. Таких маленьких людей Чарльз уже успел насмотреться вдоволь — взять хотя бы отца и мать, и всех знакомых, и всех родственников. Все они только и думают о том, чтобы окружающим казалось, будто принадлежат они совсем к другому обществу и вращаются среди таких светил рода человеческого, как судьи, члены парламента, а с баронетами на короткой ноге. Эту забавную черту — тщеславие — хорошо бы высмеять.