Чарльз Мэтьюс едва ли бы так прославился, если бы оставался комическим актером Ковент-Гарденского театра. Но он ушел из театра и после своей поездки в Америку начал выступать со своими скетчами и монологами, объединенными им под названием «Дома». Эти представления в ту пору именовали «дивертисментом», ныне Чарльз Мэтьюс назывался бы актером эстрады.

Его монологи были очень популярны, и актер он был прекрасный. Чарльз был пленен им в такой мере, что когда, много позже, сын актера Чарльз Джемс, также комический актер, но значительно более слабый, написал свои мемуары, они были изданы под редакцией Диккенса.

Мистер Бартли ответил любезным согласием прослушать молодого человека и оценить степень его дарования. Вместе с ним — Бартли — прослушает мистера Диккенса и Чарльз Кембль, совладелец Ковент-Гарденского театра.

Чарльз Кембль далеко не был так талантлив, как его брат, великий Джон Кембль, и сестра Сара, вошедшая в историю английского театра как Сара Сиддонс, лучшая трагическая артистка Англии. Но Чарльз Кембль был опытный актер и режиссер, игравший вместе с братом еще за тридцать лет до экзамена молодого парламентского репортера.

Поэтому нетрудно представить, как волновался Чарльз, репетируя монологи Мэтьюса. Помогала ему сестра Фанни, аккомпанируя песенкам, входившим в репертуар прославленного артиста эстрады.

К экзамену в Ковент-Гарденском театре Чарльз готовился усиленно. Но в его планы вмешался злой рок — так склонен был тогда считать Чарльз неожиданный приступ лихорадки, нагрянувший как раз в ночь перед экзаменом. Утром нельзя было и помышлять о чтении монологов Мэтьюса перед Кемблем, — сильно болело ухо, а лицо распухло.

Что делать? Чарльз написал мистеру Бартли записку и убедительно просил назначить ему другой день для экзамена, после выздоровления.

Мистер Бартли, вероятно, удовлетворил бы эту просьбу, но Кембль через неделю уехал в Америку. Без Кембля прием нового актера был невозможен.

Решительно не везет! К тому же издатели «Трю Сан» считали его вожаком репортеров, угрожавших им стачкой. Этот молодой человек может причинить немалые хлопоты.

Чарльз скоро убедился, что нужно оставить работу в «Трю Сан». Молчание Мерайи, которая, по-видимому, развлекалась в Париже, не могло улучшить расположение духа Чарльза.

Крупные газеты имели постоянный штат долголетних парламентских репортеров. В такие газеты не проникнуть. Куда перейти на работу?

Борьба за реформу с каждым днем становилась более напряженной. Но мистер Джон Диккенс, представлявший газетку мистера Барроу, своего шурина, «Миррор оф Парламент», на галлерее прессы, не привык ставить служебные интересы на первое место. Внезапно он покинул Лондон. Кажется, на этот раз он снова не имел возможности уплатить какой-то очередной долг. Мистер Барроу давно простился бы с таким сотрудником, каким был его зять, но миссис Диккенс умоляла его быть снисходительным к ее мужу. И Барроу его не увольнял. Когда тот уехал, Барроу согласился, чтобы Чарльз заменил отца на галлерее прессы.

И Чарльз покинул не без удовольствия «Трю Сан». Теперь он стенографировал для «Миррор оф Парламент» речи коммонеров, посвященные все тому же вопросу — биллю о реформе. В стране и в парламенте великая битва за реформу все еще шла.

Битва была историческая. Буржуа долго готовился к боям с лендлордом — землевладельцем — и, наконец, на них решился. Вся страна принимала участие в походе буржуа против избирательного закона.

Любопытен был этот старый избирательный закон, по которому производились выборы в Палату общин. Издан он был в самом начале восемнадцатого века и с той поры почти не претерпел никаких изменений. В Англии за это время выросли крупные промышленные города с десятками тысяч промышленных рабочих. Английская буржуазия уже опередила буржуазию всех стран в распоряжении колониальными богатствами мира, а город Лондон посылал в Палату общин только пять-шесть человек, а крупнейшие промышленные города, как, например, Манчестер, Бирмингем, Лидс и другие — не посылали ни одного.

Когда во времена королевы Анны издан был этот закон, сохранившийся до тридцатых годов XIX века почти в той же редакции, поземельная аристократия обеспечила себе в парламенте бесспорно господствующее положение. Немногие городские депутаты должны были иметь крупную недвижимую собственность и извлекать из нее очень высокий доход. Английская аристократия — от баронета до герцога — владела основной массой земель Англии. Целая армия фермеров, арендующих у нобльменов — аристократов — землю, была целиком в их руках. Столь же крепко держала фермеров и другая группа землевладельцев — нетитулованные дворяне, сквайры. И им принадлежало немало плодоносных земель и пастбищ, и они не меньше, чем нобльмены, были полновластными хозяевами своих имений. Фермеры не имели избирательного права, и землевладелец просто-напросто назначал членом Палаты общин человека, целиком от него зависящего. Закон эпохи королевы Анны давал отдельным местечкам право посылать членов палаты. Местечки эти находились в собственности крупных землевладельцев, они продолжали посылать одно и то же число членов, угодных землевладельцу, хотя число избирателей уменьшилось за столетие с четвертью во много раз.

Выборы в таких «гнилых боро» — местечках — превращались, конечно, в фарс. Какое-нибудь захудалое боро Тивертон с двумя десятками избирателей посылало двух членов в палату, а боро Тэвисток с десятком избирателей — одного. Еще более курьезно протекали выборы в Олд Сэрум, где из двенадцати жителей имели право избирать двух членов палаты только двое. Эти избиратели, конечно, избирали самих себя. Наконец было и такое прибрежное местечко, которое давным-давно исчезло, поглощенное морем. Тем не менее и это боро имело право избирать одного члена палаты. Комедия выборов происходила так: собственник берега, уцелевшего от затопления, усаживался в лодку вместе с тремя избирателями и там, над тем местом, где в пучине морской покоилось боро, трое избирателей выбирали собственника берега коммонером — членом Палаты общин.

Давно уже старый избирательный закон пережил себя. Давно уже английский народ отказывался понимать, почему в Бате избирательным правом пользовались тридцать один человек — лорд-мэр и тридцать олдерменов, а остальные жители его не имели. И почему в Эдинбурге, где насчитывалось сто тридцать тысяч жителей, избирали одного члена парламента только тридцать три магистрата. Давно уже английский народ хорошо знал о системе подкупов при выборах в парламент и даже о расценке голосов. Таких продажных боро было десятки.

Но порядок этот существовал давно. И давно уже избирательный закон был историческим анахронизмом.

Почему же борьба за реформу его приняла такие масштабы к тому времени, когда парламентский репортер Чарльз Диккенс появился на галлерее прессы в Палате общин?

В конце 1829 года даже поверхностному наблюдателю заметно было процветание крупных экспортных и импортных контор и благоденствие торговой буржуазии. Безработица принимала опасные размеры. В городе Престоне, например, третья часть всех жителей получала нищенское пособие от органов общественного призрения. Многочисленные митинги собирались во всех концах Англии, и о них читаем мы в «Таймсе», в одном из январских номеров 1830 года: «Ни один из этих митингов не проходит без указаний на небывалое и из ряду вон выходящее бедственное положение рабочих классов». С каждым днем учащались грозные симптомы глубокого экономического кризиса: пылали усадьбы лендлордов, а в городах безработные разгромили уже не одну фабрику.

Какова причина современного бедственного состояния страны?

На этот вопрос энергичный и дальновидный буржуа ответил в середине декабря 1829 года, собрав в Бирмингеме полтора десятка промышленников и коммерсантов. Эти полтора десятка человек немедленно организовали «Политический союз для защиты общественных прав».

Они призвали весь народ Англии к единению и согласию между «всеми классами подданных его величества» и к направлению «всех сил страны к одной общей мирной и законной цели». Так поступил и Бирмингемский политический союз и все другие союзы, почти копировавшие свои декларации по образцу бирмингемской.