Если Валентина и кружил лесной бес, он вволю похохотал над объектом. Как этот крепыш, грудь полногрудая и сплошь в паутине, живот арбузиком, тоже в трухе, под ним матрасно-полосатые трусы дедовского — до колен — покроя развеваются, кепочка-волан козырьком набок сбилась, в каждой руке по ведру грибов, с вытаращенными глазами — для лучшей в сумерках видимости, — как он, семеня грязно-белыми кроссовками, носится туда-сюда по полям, лугам и перелескам.

— Васька! Колька! — кричит охрипшим голосом.

Вокруг темнеет. Дождик не перестает. Сеет и сеет грибной. Да Валентину не до них. Хотя ведра с будущей икрой не бросает. Раза два упал, рассыпал. Почти на ощупь собрал сырье для любимого блюда. То есть, надежду на спасение Валентин не терял. Правда, в один момент согласился с мыслью, если и удастся выйти сегодня к людям, то не больше чем в трусах и кепочке. После чего поставил ведра на дорогу, с остервенением уничтожил на груди, животе, ляжках и других сладких местах полчища комаров, подхватил ведра и, не отвлекаясь на поиски штанов, зашагал по дороге в направлении Турецка.

Бес, ответственный в тот день за грибную охоту Валентина, сучил от радости ногами. Славно он мозги запудрил поднадзорному клиенту.

Крякнул от досады, лишь когда на часах стрелки отметили четверть первого. В этот исторический момент Валентин закричал на всю ночь:

— Ура!!!

Темнота, что была прямо по курсу, замигала огоньками. Валентин побежал к ним. Но когда лесная дорога уперлась в асфальт, озадаченно присвистнул.

«Ё-мое! Это ведь Сучки!» — с ударением на последнем слоге удивился Валентин.

Да уж — вышел он не к Турецку, как планировал, а, дав 180-градусного кругаля, уперся в Сучково. И прямо в пекарню.

— Тетенька, дай хлебца пожевать! — впавшим в детство голосом попросил Валентин, толкнув дверь буханочного производства.

— Ты откуда, дяденька, такой голенький? — спросила «тетенька», что была никак не старше Валентина. Зато формами опережала полуночного гостя. Пышная да щекастая, румяная, как из бани.

— По грибы ходил, — объяснил Валентин.

— Это что — нынче опята, когда в трусьях, лучше попадаются?

— Заблудился.

— Слышал песню: «Я в трех соснах заблудилась! Ты в трех соснах блуданул!»

Пожевав хлебца, Валентин описал «тетеньке» бедственное положение:

— Сыновья под Турецком в лесу остались, запаниковались поди уже!

— Потеряли родителя, который штаны проблудил! Пошли, грибничок. А вот одеть тебя не во что.

Под окнами стоял мотоцикл. «Тетя» лихо завела трехколесный транспорт.

Они издали услышали шум поисковых работ. Рычанье мегафона. Выстрелы из ружья.

— Здесь останови, — попросил Валентин «тетю».

Он сробел: вдруг впереди жена. Чревато последствиями — влететь под суровые очи в трусах с пышной дамой на мотоцикле… Доказывай потом, что не блуданул, а заблудился.

Ночь стреляла, орала, свистела. Время от времени рявкал мегафонный голос. В ручной усилитель пьяно горланил брат Иван: «Внимание! Валентин! Даю ориентир». И стрелял из ружья. Вдруг скомандовал в тот же мегафон: «Поднять вертолеты!»

«Они что и МЧС организовали? — ужаснулся Валентин и побежал на голоса. — Это сколько денег за „вертушки“ платить?!»

В центре поисков светили фары машин. В кустах мелькал фонарик, оттуда доносился жалостный голос жены: «Валя! Валя!» И слезливый сестры: «Брат! Мы здесь!»

«Как это она пошла на убытки, бросила шандычный пост?» — подумал Валентин.

Подкатила машина кума.

«В Турецке его нет, я всю деревню обегал», — доложил Петя.

— Поднять вертолеты! — снова замегафонил брат.

— Кого потеряли? — вышел на свет Валентин.

— Нашелся! Нашелся! — закричали сыновья.

— Внимание! — мегафонно продублировал их Иван. — Поиски закругляются. Объект найден без штанов!

— Валечка! — в слезах радости бросилась на шею сестра. — Родной! Больше не буду торговать шандыком! Бога молила вернуть тебя и поклялась, найдем живым — не торговать!

— Дак я же сам нашелся!

— Все равно не буду!

— А ты, кум, не клялся не голосовать за дерьмократов?

— О политике ни слова! — тискал в объятиях друга Петя. — С тебя что, брючата русалки сняли?

— В лесу русалок нет, — никак не мог наговориться в мегафон Иван, большой книгочей, — это его ундины до трусов разобрали.

— Ванька, брось матюгальник! — закричала Надежда.

— Я испугалась, у тебя сердце прихватило! — сняла свою куртку и ласково одела Валентина жена.

— Одежка моя полная грибов где-то рядом, — заоглядывался Валентин.

— Найдем завтра, — в «матюгальник» приказал брат. — Всем по машинам!

И выстрелом поставил громкую точку поискам.

В доме родителей быстро спроворили застолье — в центре стола поставили диаметром со скат «КамАЗа» сковороду полную жареных опят — и загудели на всю оставшуюся ночь.

— Нет, ты скажи, — приставал захмелевший Петя, — ты почему в трусы-то не собирал грибы? В твои семейные ведра три войдет, как в бочку. Резинку затянул и греби лопатой!

— Он побоялся — русалки набегут на открывшиеся взору причиндалы!

— Ундины, — поправил брат Иван уже не в «матюгальник», он и за столом сидел бы с ним, но отобрали игрушку.

Схватив рюмку, Иван заорал вместо тоста:

— Поднять вертолеты!

— Тут машину заправить нечем — горючки нет, а на вертолеты где взять?

— Шандык зальем в «вертушки»! Куда его Надька теперь девать будет?

— Да уж не в твою глотку солью! — хлопнула сестра рюмашку и выскочила из-за стола с частушкой:

— Ой! Дык! Дык! Дык!

Дюже сладенький шандык!

Два стакана приняла

И в присядочку пошла!

Оп-па! Оп-па! Милому награда!

Полна попа огурцов — так ему и надо!

— Грибов! Грибов, Валька, полна задница! — внес лепту в эстрадное выступление Иван.

— С утра баню истоплю, — наклонился к Валентину кум Петя. — Попаримся, я нынче сто веников нарезал.

— Надо сначала штаны с грибами найти.

— А куда они от нас денутся?..

При Советской власти на выборах не надо было мозги до посинения ломать — за кого крест ставить, а кому пустоту в квадратике? Бюллетень опустил — и голова ни до, ни после не мается. А сейчас каждый раз Нина Егоровна Мотькина за месяц до урны начинала вибрировать, к подружкам бегать, которые в политике такие же ни украсть ни покараулить.

В прошлый раз порешили уличным бабкомом за Быкова голосовать. Он всем пенсионерам в село подарки прислал. По килограмму сахара, муки, гречки и пряников. За него дружно бросили в клубе бумажки-бюллетени.

Через год двоюродная сестра Валя с газеткой дорогу перебегает:

— Нинка, ой взяли грех на душу! Быков-то мафиози, по нему всемирный розыск назначили. А мы «хороший человек, за пенсионеров биться будет». Забился, сердешный, в доску! Миллионами долларов ворочал в свой карман.

Обсудили бабоньки промашку. Как клюнули на дармовой сахарок с пряничком. А откуда знать? На лбу у кандидата «вор» не написано.

И вот опять выборы. Нина Егоровна достала листовки, что в почтовый ящик целый месяц бросали. Девять кандидатов, лбы у всех любо дорого смотреть — без сучка и задоринки. Как быть? Разложила на столе агитки, изучает фотографии с биографиями, гадает — кто будет за пенсионеров горой, а кому скорее бы они вперед ногами под бугорок проголосовали?

— Неужели Валера?! — пошаркала через дорогу к сестре Вале.

— Который тебя на танец пригласил, а ты сверкнула трусами в ответ?

— Ну!…

Давно это было. Нине Егоровне до Егоровны было еще расти и расти. Нинкой звали. А тот день перед глазами как сейчас стоит.

Складывался он исключительно полосато. Тут тебе полная полоса счастья, а вот уже слезы ручьем.

Началось с киселя. Послевоенная деревня, слаще морковки ничего не видели. Кисель проходил большим деликатесом. Мать делала объеденье какой. С сахаром. Сготовила, по тарелкам разлила. Нинке тарелка досталась на пару с младшей сестрой Любкой.