Превратившись в «сэра» Джона Лоуренса, он предоставил Индию во власть миссионеров, которые буквально наводнили ее. А вскоре можно было видеть, как частью по убеждению, а частью из желания получить повышение, все чиновники гражданской службы, офицеры армии и даже генералы ходили не иначе, как с библией в руках; всеми в стране, с одного конца ее и до другого, овладела мания обращения в христианство; все проповедовали и раздавали целые груды библий на перекрестках дорог, на площадях деревень и городов, во дворах казарм…

Прошло два года такой ревностной проповеди — и ни один индус не обратился в иную веру, ибо обратиться значило отказаться от семьи, потерять социальное положение среди своих, другими словами, опуститься до уровня парии.

Надо отдать справедливость обществу Духов Вод: первые предупреждения исходили от него; брахматма, бывший тогда верховным вождем, отправлял к вице-королю посла за послом, умоляя его положить конец этой мании обращения, если он не хочет вызвать самых страшных бедствий. Ничто не помогало. Вот тогда-то и восстали двести пятьдесят тысяч мусульман, служащих в армии. А так как туземные войска Индии состояли почти исключительно из людей этой религии, то правительство осталось только со своими европейскими солдатами, которых было всего семь-восемь тысяч человек. Все индусы брахманской религии, то есть весь Декан, ждали первых результатов борьбы, чтобы присоединиться к восставшим. Но Хейвлок задушил восстание, а сэр Джон Лоуренс, чтобы терроризировать страну, буквально утопил Бенгалию в крови.

Именно француз, известный под именем Сердара, присоединился к Нана-Сахибу, затем спас его после взятия Дели и скрыл от англичан. Мы не вернемся больше к этим событиям; мы не можем открыть настоящие имена их участников, так как некоторые из этих лиц еще живы и могут пострадать от мести англичан.

Этот француз, оставшийся верным Нана, до сих пор еще живет с принцем в маленьком уголке земного шара, неизвестном его врагам. Только после их смерти мы напишем историю последних дней жизни Нана-Сахиба и его верного защитника.[32]

Первое восстание, вместо того чтобы послужить уроком сэру Лоуренсу, вызвало у него еще более сильное раздражение, и он затеял борьбу с Деканом, который не участвовал в восстании. Все это должно было привести к тем же результатам, что и в Бенгалии. Не ограничившись разосланными им декретами, запрещавшими индусам исполнение их религиозных обрядов, Лоуренс сам явился в Биджапур — этот таинственный оплот всех древних традиций.

В этот вечер, несмотря на предупреждения, получаемые им со всех сторон, сэр Джон Лоуренс был счастлив. Он верил в упрочение своего положения и надеялся, что его могущественные покровители добьются продления его полномочий по крайней мере еще на целое пятилетие.

Некоторое время он сидел, предаваясь всевозможным размышлениям по поводу событий, которые только что разыгрались, а затем мало-помалу впал в то дремотное состояние, когда дух освобождается от власти материальной оболочки и улетает куда-то на волшебных крыльях воображения… В таком полусонном состоянии, находясь еще под впечатлением трагического конца своего друга, вице-король увидел вдруг словно призрак Уотсона, который протягивает к нему руки, желая прижать его к своей груди… Волнение лорда было так сильно, что он не смог удержать крик испуга и, откинувшись назад, конвульсивно замахал руками, как бы желая оттолкнуть от себя ужасное видение… Когда он наконец убедился, что это был лишь плод расстроенного воображения, то пришел в себя.

— Какое счастье, что это был сон! — сказал он со вздохом облегчения.

Вид громадных развалин, выглядывающих ночью из-за темной растительности, которая окружала дворец Омра, невольно возбуждал в нем какое-то жуткое чувство. Чтобы отделаться от него, он закрыл окно и позвал дежурного слугу.

Камердинер появился со своими помощниками, чтобы приготовить комнату и постель. В то же время вошел и Эдуард Кемпбелл за получением приказаний на ночь. Он был, по-видимому, чем-то удручен и делал неимоверные усилия, чтобы не выказать этого.

— Не удвоить ли часовых, ваша светлость? — спросил он, когда слуги вышли по знаку своего господина.

— Всякая предосторожность хороша, Эдуард, — отвечал, улыбаясь, сэр Джон, не замечая тревожного состояния своего адъютанта. — Возьмите стул, Эдуард, я хочу сообщить вам хорошую новость.

— Я к услугам вашей светлости, — отвечал молодой офицер, кланяясь.

— Оставим на минуту дела службы, Кемпбелл, — сказал вице-король, — хотя то, что я хочу сообщить вам, косвенно относится к ней… Я уже выражал вам свое удовольствие по поводу аккуратного исполнения вами своих обязанностей и давно ищу случая вознаградить вас, не оскорбляя самолюбия ваших товарищей, которые старше вас чином.

— Назначив меня в штаб вашего превосходительства, вы исполнили все мои желания; в данную минуту я ничего большего не смею желать.

— Скромность — похвальное чувство, молодой друг, но будущее человека почти всегда зависит от первого шага, который дает ему возможность выдвинуться раньше других; такой шаг не пропадает даром… Я, например, приписываю свое назначение на пост вице-короля Индии не тем заслугам, которые у меня были перед страной в то время когда я занимал разные служебные посты, а тому, что в начале своей карьеры мне посчастливилось оказать большую услугу губернатору Мадраса, — я спас его утопающего сына. За это я был назначен «ассистентом» в Каддолуре на десять лет раньше того, чем обычно назначают на такой высокий пост… Ни один из моих конкурентов не мог потом догнать меня. Благоприятные обстоятельства возвысили меня, и с того дня уже можно было предвидеть, что я буду управлять одним из четырех президентств — Бомбея, Мадраса, Агры или Лахора, — чего редко кто достигает из гражданских чиновников. Я хочу оказать вам ту же услугу, возвысив вас на много лет раньше обычного до чина капитана. Вы будете продолжать исполнять ваши обязанности поручика, но властью, данной мне королевой, я назначаю вас капитаном свиты в 4-м шотландском полку, где вы уже числитесь.

— Я — капитан? — пробормотал молодой человек, который не мог поверить своим ушам. — Но ведь для этого надо прослужить пять лет поручиком, а я служу всего год.

— Вы забываете, — прервал его сэр Джон Лоуренс, — что этот параграф воинского устава отменяется в экстренных случаях… А ловкость, с которой вы арестовали вождей ужасного общества, столько веков заставлявшего мириться с ним все правительства, дает право на отличие. Вот и патент на чин.

— Ах, ваша светлость! — воскликнул молодой офицер, тронутый этим до слез. — Если представится когда-нибудь случай отдать свою жизнь за вас… — При этих словах он бросился к сэру Джону и покрыл его руки поцелуями.

— Я видел вашего отца в деле, Эдуард, и знаю, что вы принадлежите к семье, на которую можно рассчитывать.

Несмотря на свою радость, Эдуард Кемпбелл был, видимо, чем-то встревожен; но всякий, кто не знал причин этой тревоги, мог, как и вице-король, принять это за волнение по случаю повышения.

— На патенте недостает только, — сказал сэр Джон, — печати королевы; я сейчас приложу ее.

Когда он встал, чтобы взять из золотого ящика печать королевы, молодой человек сжал руки и пробормотал:

— Что делать, Боже мой! Что делать? Если я буду молчать, то совершу двойную измену против своей страны и своего благодетеля… А если скажу…

Вдруг он ударил себя по лбу:

— Да, — сказал он, — само небо внушает мне эту мысль… Только моя мать может помешать непоправимому несчастью…

— Вот и сделано, — сказал вице-король, кладя печать обратно на место. — Желаю, мой милый Эдуард, чтобы открывшаяся вакансия дала вам возможность скоро занять ваше место.

— Ваша светлость, — отвечал Эдуард, принявший решение, — если бы я не боялся злоупотребить вашей добротой…

— Вы имеете ко мне просьбу? Говорите, не бойтесь, мой милый капитан, я заранее согласен на нее.